Страница 3 из 15
Но потом рискнул. Особенно когда понял, что он меня боится больше, чем я его. Обоюдное любопытство победило и шаг за шагом, жест за жестом, мы познакомились.
Называл он себя Ромкой и жил здесь с самого основания монастыря. Сын зодчего, неудачно игравший под рухнувшими строительными лесами. Почему он так и не ушел — он не знал.
Может, потому что отец от горя слишком увлекся работой и, когда расписывал храм с барельефами, добавил образ маленького пацана во все возможные сюжеты. А, может, просто не наигрался парень и теперь вот уже какую сотню лет безобидным потерянным духом бродил по монастырю. Шугался инквизиторов, но они его либо не видели, либо игнорировали.
Мы не разговаривали в прямом смысле этого слова — так чтобы присесть на лавку и трещать, глядя друг другу в глаза. Я ощущал его присутствие, мог сформулировать мысль и распознать четкий ответ.
Когда я попробовал слиться с ним, как Мухой, произошло нечто странное. Будто не он вселился в меня, а я в него. Без вылетов души из тела, а так, будто канал переключили. Вот я смотрю на размытый силуэт под потолком, а потом щелк, смена кадров и вижу уже тощего себя на жесткой лавке.
С этого момента мне перестало быть скучно! Я не давил на Ромку, слишком он был пуганый, но на несколько экскурсий все же напросился.
Слетать в кабинет главного инквизитора, подслушать да подсмотреть компромата не получилось, но местная тюрьма произвела неизгладимое впечатление. Во-первых, я понял, что живу почти что в пятизвездочном номере, а во-вторых, я первый раз увидел Грешников.
Пусть издалека, Ромка опасался к ним приближаться, ограничиваясь подглядыванием в окошко на общую камеру. Таких камер было три — без мебели, только кандалы, вбитые в стены, и несколько «колючих» розовых кристаллов, на которые даже Ромке было больно смотреть. А узники, примерно по десять-пятнадцать человек в каждой камере пытались максимально расползтись по стенкам, лишь бы оказаться подальше от розового свечения.
Это были люди, только испорченные. Не как-то там метафорически познавшие тьму, а в прямом смысле слова с кучей дефектов. Серая старческая кожа, язвы, лопнувшие и засохшие кратеры от прыщей — присутствовали у всех без исключения. Шрамы — губы, нос, уши — то ли собаки покусали, то ли само от сифилиса отвалилось, в разной степени дырявости было у каждого второго. А самые мерзкие еще и щеголяли острыми короткими зубами. И я затрудняюсь сказать: специально ли это подпилили, как в некоторых субкультурах делают, или так действительно росло.
Выглядели они опасно. Сухие, поджарые хищники. И это не истощение от плена и голода — они всегда такие. Из геймерского прошлого всплыл образ лича, только берсерка-ветерана без посоха, пафоса и странной элегантности.
На восьмой день за мной, наконец-то, пришли. Молчаливый подаван провел меня по пустым каменным коридорам и оставил в круглом помещении с двумя стульями и допросным столом в центре. Только лампы, чтобы в лицо светить не хватало. Я сел на ближайший стул и стал разглядывать царапины на столешнице.
— Простите, что заставили так долго ждать, — в двери появился мужчина, больше похожий на банкира, чем на инквизитора. На вид ему было лет пятьдесят. Костюм-тройка, гладковыбритое лицо, очки в тонкой оправе — выглядел стильно, предложи он инвестировать в крипту, я бы прислушался.
— Вы про сейчас или в общем?
— Про все, — улыбнулся мужчина, — Меня зовут Родион, я старший дознаватель обители.
— Очень приятно, Матвей Гордеев, — я улыбнулся в ответ.
— К нам нечасто приходят мнемоники, — развел руками Родион, — Пришлось дополнительно изыскать необходимое, кхм, оборудование.
— Что же меня ждет?
— Матвей, — инквизитор перешел на отеческий заботливый тон, — Послушайте, навыки мнемоника практически безграничны, их можно применить во благо, но можно и ради зла. Наша с вами задача понять, насколько ваше сердце склонно к тому или другому. Что победит? Человечность или жажда силы? Но довольно философии, просто хочу предупредить, что некоторые, кхм, методы слегка далеки от гуманных.
— Пытать меня будете?
— Ну, что вы? Какое там пытать, — махнул рукой Родион, а потом, смущаясь, добавил, — Ну, если только чуть-чуть.
— На слово, я так понимаю, вы мне не поверите?
— К сожалению, нет. — улыбка Родиона уже начала меня подбешивать. — Но поговорим мы обязательно и начнем прямо сейчас.
— Понятно, только бизнес… — «и ничего личного» я уже про себя продолжил, глядя на непонимающее лицо инквизитора.
— Вы о чем?
— Да, это я так, на своем, на демоническом, — я усмехнулся, чувствуя, что начинаю нервничать.
— Шутите? — кивнул Родион. — Зря вы так, мы же как лучше хотим. И наша с вами главная задача не найти в вас ничего демонического. Приступим? Сейчас я только правдоловы активирую…
Я кивнул, глядя, как Родион подвешивает в воздухе (без всяких нитей) небольшую стеклянную капельку, и еще две таких же легким движением руки катнул к моей голове. Черт, все-таки есть у них какой-то магический детектор.
Ладно, прорвемся. Не факт, что вообще работает — может, показуха. Я уселся поудобнее и на несколько часов оказался на приеме у психиатра. Смесь собеседования и терапии.
А когда вы первый раз ощутили силу фобоса?
А что почувствовали?
А как справлялись?
Могло ли это быть не ваше желание?
Будь у вас выбор, вы бы сделали это снова?
И так далее и тому подобное. Все вопросы крутились вокруг того, насколько я кайфанул, испытав силу. И что я испытывал, когда применял ее для убийства людей. Потом пошло по второму кругу, но поменялись формулировки и появилось оценочное суждение. Довольно оскорбительное.
Будучи таким слабым, что вы испытали?
Обидно ведь было, что вас ни во что не ставят?
Вот если бы вас травили в детстве, чтобы вы сейчас сказали обидчикам?
Понимаю, для многих мужчин большая моторка, является компенсацией маленько… У вас тоже так?
Этакие противные подколы, за которые у нас на районе даже выйти бы не позвали, а на месте пояснили, кто там и что попутал.
Но я пропускал мимо. И не врал, но, когда признавался, что сила мне понравилась, представлял, что я говорю про прыжок с парашютом.
Шарики кружились над головой и меняли цвет в зависимости от моих ответов. Логику я не разгадал, поэтому просто расслабился, представил себя слоном, которой не обращает внимания на моську, и ждал пока Родион выдохнется.
Объявись этот недопсихолог где-нибудь на третий день, я бы все ему высказал. А сейчас я был спокоен. «Смирение» пылающими буквами прилипло перед глазами, а в затылке свербило слово «Контроль».