Наверху

— А, это ты, — всколыхнувшееся воспоминание оказалось грустным и теплым — как давно это было… И не верится, что вообще было когда-то.

Все Равно был карликом, сильно страдал из-за этого, и однажды, как случается порой с теми, кто чувствует себя обиженным судьбой, он принялся мстить за свою ущербность всем подряд. Мстить — сильно сказано; обычно его хватало только на мелкие пакости, не причинявшие большого ущерба, но сильно раздражавшие остальных: налить краски кому-то на хвост, заклеить дверь снаружи, устроить скандал в Храме… Именно во время последнего Священник попросту сгреб безобразника в охапку, утащил в свою комнату и долго беседовал с ним о вещах, вроде бы ни малейшего отношения к делу не имевших. Как ни странно, после первой же беседы карлик заметно утих, начал приходить в Храм уже сам, но плохо поддающаяся сдерживанию натура все же брала свое. Однажды Все Равно исчез, и Священнику так и не удалось ничего разузнать о его судьбе: никто из соседей не интересовался его личной жизнью, не было у него ни друзей, ни женщины — никого, кто мог бы рассказать, что с ним произошло… Священника после этого еще долго мучила совесть: ему казалось, что это он что-то не доделал, что-то недосмотрел в чужом отчаянном одиночестве, но исправить случившееся было уже поздно…

— Вы были единственным человеком, отнесшимся ко мне по-доброму. Единственным на всей Планете. Я смеялся над вами тогда, а теперь понял…

— Спасибо тебе за все, — кивнул Священник.

— Вы — благодарите меня? — поразился Все Равно. — За что?

— За эти слова и за то, что ты не пропал, за то, что у тебя что-то осталось в душе, — разве этого мало?

— Мало! — в порывистом нечетком жесте Все Равно можно было угадать затаенную обиду, адресованную скорее к самому себе. — Вы знаете, за что я здесь? Я стал убийцей. Устроил завал одному снобу, но в него попало двуногое… Как вы меня и предостерегали!

— Мне очень жаль, — негромко произнес Священник.

— А ведь двуногие никогда не делали мне ничего плохого… — поник Все Равно. — Подождите! Да что я вообще несу… Я пришел, чтобы уйти с вами.

— Туда, куда уйду я, тебе не следует торопиться…

— Да нет же… Смотрите! — в лапе Все Равно возник острый обломок камня. — Сейчас!

Он довольно ловко скользнул за спину Священника и принялся перепиливать веревки.

— Остановись! — не выдержал Священник. — Что ты делаешь? Тебе этого не простят… да они по-своему и правы…

— Тише — не то услышат, и вот тогда мы оба пропали. Я все равно уже вышел без разрешения и все равно попортил веревку — так что терять мне нечего.

— Но зачем?..

Путы слабели с каждым новым движением лап Все Равно, и вскоре Священник уже стоял на своих ногах, растопыривая для равновесия щупальца, — его шатало от слабости.

— Спрашиваете тоже! — презрительно всплеснул щупальцами Все Равно. — Я что, должен смотреть, как вас убьют?

— Но ты же, наверное, смотрел, как убивают других… — неуверенно ответил Новый.

— Смотрел… и решил, что с меня довольно! Я еще согласен работать, как Простой, — но это не значит, что у меня внутри ничего нет. Разве вы сами не учили меня, что случается только то, что должно случиться? Вот и весь разговор.

Все Равно говорил, горячо жестикулируя. Вдруг он замер и Священник почувствовал идущий от него холодок испуга.

— Что случилось?

— Ничего… Бежим отсюда, — Все Равно быстро подсунул щупальца Новому под грудь и почти потащил его в сторону, противоположную провалу. — Один в свое время сделал тут лишнюю дверь, но его застукали, когда он воровал овощи для побега. А выход я запомнил… только все решиться не мог, — лишившись возможности помогать своей речи жестами, Все Равно говорил все более эмоционально, его можно было принять за профессионального артиста.

Небольшие ноги резво шлепали по лужам. Священник наверняка не мог бы придерживаться скорости своего спутника, если бы тот время от времени не поднимал его в воздух. Несмотря на миниатюрное сложение, Все Равно не был обделен силой.

Вскоре перед ними возникла стена.

«Правильно ли я поступаю, что ухожу? Это ведь тоже противление естественным законам… — подумал на миг Священник, поворачивая отяжелевшую голову назад. — И все же я должен уйти — ради этого молодого человека. Никакой философией нельзя будет оправдаться, если я подставлю под удар его. Каждый должен быть ответствен за чувства, разбуженные в чужой душе… Даже за добрые чувства. А жизнь сама покажет, кто был прав…»

7

Перед Скейлси была улица — как ни странно, оказавшись на ней одна, она растерялась. Видя нервную обстановку в своей семье, девушка сама попросилась немного погулять. Рипли и Шеди с радостью ее отпустили, но теперь Скейлси едва ли не жалела о своем решении. В Зеленом Крае улица была для нее чем-то далеким и абстрактным; события, последовавшие позже, убедили Скейлси в том, что это «место для драк и неприятностей», и, как бы ни старалась она убедить себя сейчас в обратном — все равно от воспоминаний в душе оставался неприятный осадок.

Скейлси огляделась по сторонам. Собственно, эта улица была не просто улицей, а семейным пешеходным проспектом. То тут, то там можно было заметить целые семейства, не спеша прохаживающиеся среди осветительных ламп в сопровождении детей и двуногих. Сложно было поверить, что еще совсем недавно весь город трясся от всевозможных страхов — не успела гроза убраться с горизонта, как мирная жизнь вошла в свою колею и заскользила по ней с прежней солидной неторопливостью.

«Ну в самом деле — чего я боюсь? — спросила себя Скейлси. — Мои прежние привычки — это личное… Вон сколько тут людей…» — А я тебя знаю, — вдруг загородил ей дорогу какой-то молодой, отливающий голубоватым, самец. — Ты — Скейлси!

— Да, — Скейлси невольно отступила назад. Откуда он мог ее знать?

— Я видел тебя по видеосети, и ты мне сразу понравилась, — продолжал между тем он. — Ты всегда одна гуляешь?

— Я? — Скейлси терялась все больше, ее начинало охватывать какое-то новое, до сих пор незнакомое смущение. — Да… то есть — нет… Я вообще не гуляю, вот.

— А что же ты делаешь сейчас?

— Просто вышла… А что, нельзя? — вызывающе взглянула она на незнакомца.

— Вот чудачка! — радостно закружился в воздухе лакированный голубоватый хвост. — Короче, с тобой все ясно. Молодой девушке не пристало ходить в одиночку по улицам — здесь тебе не другие планеты, поняла? Я нашел тебя первым, значит, ты пойдешь со мной. Меня зовут Блестящий, и я сейчас познакомлю тебя со своими приятелями. Вопросы есть?

— Нет… — замотала головой Скейлси.

Ее смущение все росло — ни Шеди, ни, тем более, Рипли никогда не говорили ей о том, как надо вести себя в таких случаях. Другое дело — если бы сейчас на улице началась паника, кого-то стали бы ловить, за кем-то охотиться — вот тут Скейлси знала бы, что делать.

«Интересно, а вот так знакомиться — прилично это или нет? — думала она, следуя за Блестящим. — Я бы очень не хотела наделать глупостей. Я обязательно поговорю об этом с мамой… нет, с Шеди, когда вернусь».

— Вот так, малышка! — неизвестно почему произнес вдруг Блестящий. — Ты — сейчас самая популярная личность в Городе. Знаешь? Я всегда мечтал познакомиться со знаменитостью, а ты к тому же и скромница… Сразу видно, что с другой планеты!

Он и впрямь был доволен: такой удачей не мог похвастаться никто из его друзей, а среди них были разные — иные поддерживали связи и со взрослыми, опытными женщинами. До сих пор у Блестящего не было ни одной выдающейся подружки, зато была масса неприятностей с родителями молоденьких девушек. И вдруг — такой успех! Что-то говорило ему, что Скейлси может оказаться довольно легкой добычей.

— Я родилась здесь, — совсем сжалась Скейлси; что-то подсказывало ей, что она совершает сейчас ошибку, но — в чем? Ее небольшой жизненный опыт не давал ей ответа.

Блестящий, предупредительно обхватив Скейлси щупальцем, довел ее до небольшого углубления в стене, где были выставлены столики с едой и напитками, — обычно именно здесь проводила свободное время его компания.