Страница 9 из 27
Глава 2
За следующие две недели совместные прогулки и разговоры с Петром Васильевичем вошли у Даши в привычку. Идея с записочками, следовало признать, оказалась просто замечательной. Заглядывая в темное дупло почти каждое утро, Даша с интересом ожидала: увидит она там белую бумажку или нет? Иногда там лежала не бумажка, а открытка, а пару раз обычный конверт. Но всегда в нем содержалось одно послание: «Уважаемая Дарья Андреевна, буду на нашем с вами месте…», а внизу четко, разборчиво Боровицкий приписывал день недели. Далее шла красивая подпись с длинным росчерком на конце. Все это было необычайно увлекательно, хотя Олеся и Максим всячески вышучивали Дашу.
– Мама заделалась бойскаутом, – на полном серьезе рассказывала Олеся бабушке, матери Максима. – Она перевязывает лапы белкам и оставляет секретные послания в дуплах. Вот вчера купили палатку. Даже не знаю, куда она сейчас отправится – может быть, в горы?
Даша смеялась вместе с ними, но на следующее утро высматривала записку в дупле с тем же радостным ожиданием. И совсем хорошим день получался, если под сосной она видела знакомую фигуру в светлом костюме, а подходя ближе, улавливала слабый запах одеколона, давным-давно вышедшего из моды.
Радостное предвкушение встречи никогда не обманывало ее. Боровицкий был прекрасным собеседником и таким же хорошим слушателем. Эрудиция его была, казалось, неисчерпаема, и Даше доставляло огромное удовольствие просто слушать, как он неторопливо рассуждает о чем-нибудь, время от времени поворачиваясь к ней и вопросительно заглядывая ей в глаза, словно пытаясь удостовериться, что она с ним согласна. Он был всегда элегантен и всегда галантен. В его отношении к ней проскальзывало что-то покровительственное, словно именно она была старой женщиной, а он мужчиной средних лет. Про себя Даша прозвала его аббатом Фариа: частенько случалось так, что после бесед с ним ей становилось понятным то, на что в течение долгого времени она не могла найти ответа. Петр Васильевич скупо рассказывал о себе, но у Даши сложилось впечатление, что у него есть дети и что его отношения с ними оставляют желать лучшего. Впрочем, Боровицкий не вдавался в подробности, а она не расспрашивала. У них было много других тем для разговоров.
В последний понедельник августа Петр Васильевич, встретившись, предложил:
– Дарья Андреевна, а не хотите ли познакомиться с моим авторским материалом? Я имею в виду, разумеется, дом престарелых, о котором я вам рассказывал. Мне было бы весьма любопытно узнать ваше мнение о некоторых его обитателях.
– А меня туда пустят? – заколебалась Даша, представив себе ограду с колючей проволокой наверху и охранника с бетонной физиономией.
– Пустят, пустят, – успокоил ее Боровицкий. – На сей счет совершенно не беспокойтесь. Готовы ли вы сами к таким впечатлениям, вот в чем вопрос.
– Вот заодно и узнаем, – решительно сказала Даша, беря Петра Васильевича под руку и направляясь по дорожке в сторону реки. – Только куда мы Прошу денем?
– А пускай с нами ходит, – решил Боровицкий, – мы же не будем сегодня в корпус заходить, а так, побродим по территории, получим первое впечатление от «Прибрежного». То есть вы получите – я-то уже и второе получил, и десятое.
Между высоких, качающихся на теплом ветру сосен они дошли до берега, где дорожка сворачивала направо. В двухстах метрах ниже по течению Даша с удивлением увидела голубое двухэтажное здание, очень аккуратное, за которым виднелись такие же чистенькие пристройки. Никакой колючей проволоки и бетоннолицего охранника поблизости не наблюдалось – была обыкновенная ограда, терявшаяся где-то среди сосен. Когда они прошли ворота, в глаза Даше бросились простые, но аккуратные клумбы, постриженные кустарники и чистые деревянные скамеечки через каждые пятнадцать шагов. Широкая заасфальтированная дорога вела от ворот ко входу в пансионат, а от нее разбегались в разные стороны, петляя и извиваясь, дорожки поменьше. По ним прогуливались несколько стариков, двое или трое сидели на скамеечках. Было тихо и пахло рекой.
– Петр Васильевич, как здесь хорошо! – изумленно сказала Даша, оглядываясь по сторонам. – А в корпусе…
– И в корпусе так же, – понял ее вопрос Боровицкий. – Я вам потом комнаты покажу, так вы наверняка некоторым позавидуете. Я ведь вам, Дарья Андреевна, говорил – частный пансионат, частный. И обитатели здесь… несколько своеобычные.
Они свернули на одну из тропинок и пошли вдоль живой изгороди.
– Вот, полюбуйтесь, – размеренно говорил Петр Васильевич, – на дальней скамеечке сидит Виктория Ильинична Окунева, бывшая балерина. Она, между прочим, терпеть не может собак, поэтому не мешало бы нам Прошу куда-нибудь пристроить, как вы полагаете? А я пока подойду и поздороваюсь с нашей служительницей муз.
Оглядевшись, Даша заметила у ограды небольшую лужайку, закрытую с одной стороны пышным кустом хризантем. Она отвела пса на лужайку и строго-настрого приказала ему лежать и ждать ее. Проша вздохнул, но подчинился. Даша убедилась, что его закрывает тень от куста, и побежала догонять Петра Васильевича.
Бывшая балерина, с которой он беседовал, оказалась невысокой сухонькой старушкой с поразительно красивой посадкой головы. Совершенно седые волосы, расчесанные на прямой пробор и собранные сзади в пучок, тонкие губы, маленький прямой нос… Даша подумала, что Окунева в молодости была красавицей. Когда она поздоровалась, подойдя к скамейке, бывшая балерина тут же повернулась к Даше с приятной улыбкой.
– Петр Васильевич сказал, что вам очень понравились наши клумбы, – произнесла она чуть дребезжащим голосом. – Мне было так приятно это слышать, ведь именно я предложила разбить их как раз здесь. Не правда ли, получилось очень мило?
Даша заверила Викторию Ильиничну, что получилось замечательно, и еще пять минут поддерживала светскую беседу о погоде и состоянии лесопарка. Когда они наконец отошли от скамейки на значительное расстояние, Даша заметила:
– Какая приятная женщина. Она, наверное, раньше была очень красивой?