Правила отхода

Глава 48

-Значит вы, сеньор Фогерти, ничего не видели и не слышали?

-Да, сеньор комиссар. О том, что произошло, мне сказали только после того, как остановили концерт.

Спустя пару дней после событий в Специи, ко мне в гримерку пришел целый комиссар полиции из Рима…

Отправляясь с гастрольным туром по Италии, исполняя песни Криденс, и в целях конспирации, я взял себе имя Джон Фогерти.

Сеньор Питер Готти не вкурсе всех тонкостей. Но, достаточно быстро, принес мне американскую паспортину лучше настоящей. На имя Джона Кэмерона Фогерти. Вопросов этот картон, ни у пограничной стражи, ни у полиции не вызвал. Хотя, и смотрели то его всего пару раз.

Момент выстрела и поражения, я банально упустил. В лицо светили софиты, из колонок лупили децибелы, из зала орала толпа. Карабинер, остановивший выступление, выглядел скорее озадаченным и в неудобстве передо мной, чем что-то подозревающим.

Впрочем, спустя совсем немного, сцена наполнилась карабинерами и людьми в штатском. Один из них пояснил, что стреляли в важного политика, и, скорее всего со сцены. Он был первым, кто спросил меня и парней, не видели ли мы чего нибудь.

Спустя пару мгновений, возбуждение полиции достигло апогея, на перекладине сценических лесов обнаружили брошенную винтовку с оптикой и глушителем. Поэтому на некоторое время о музыкантах забыли. Опрашивали нас уже поздней ночью, и чисто формально.

Тот самый полицейский, под протокол, поинтересовался не видел ли я кого, и не ошивались ли вокруг группы странные люди. Совершенно честно заявил что нет, не видел. А он рассказал, что сразу после выстрела, со стоянки за сценой, отъехало три автомобиля. В разные стороны, и на высокой скорости… И, на предполагаемом маршруте отъезда видного коммуниста, обнаружена хорошо оборудованная засада. Было бы хорошо, если я постараюсь хоть что то вспомнить… Да здесь постоянно кто то слоняется, сеньор инспектор, всех и не упомнишь…

Членов американской группы никто ни в чем не подозревал. Музыканты — были на сцене. На глазах почти двух тысяч людей. А набежавшие после выстрела карабинеры, накрыли водителей и обслуживающий персонал группы за курением косяков под алкаголь, что напрочь снимало все подозрения. Трудно ожидать от обкурившегося чувака ювелирного выстрела за двести метров, прямо между глаз.

Поэтому, все силы полиция бросила на розыск и установку бежавших после выстрела на трех машинах людей.

А мы, следующим утром, собрались и уехали в Форте де Марми, где было запланировано очередное выступление. Это километрах в пятидесяти к югу от Специи.

Я был в досаде. Потому что еще полтора месяца мне предстояло отрабатывать запланированный тур. И я проклинал про себя всю эту конспирацию и европейское коммунистическое движение всем составом.

Незадолго до концерта в Форт-да Марми, что был запланирован в чем-то типа летнего театра, только с рестораном, в гримерку постучались.

За почти два месяца гастролей, успели наработаться привычки. Я, перед выступлением читал газеты и немного выпивал. Парни — кто как, но тоже не особо переживали.

Пресса, на убийство Антонио Джолитти отреагировала по разному. « Стампа» и «Республика» спорили, фашисты это, или сеньора коммуниста догнало военное прошлое. Про которое, рассказывают много всякого. «Унита»— созывала всех на забастовку и демонстрации против полиции, что мышей не ловит. А « Карьера де ла Серра» солидно заявила что это явная рука советов. Ничего близкого к реальности никто не писал. Разве что, «Il Sole 24 Ore», походя заметила, что неплохо бы выяснить вопросы финансирования коммунистов, что не стесняясь сотрудничают с мафией. Стоит ли удивляться, сеньоры?!

И вот, в помещение зашел такой милый старичок, что я мгновенно понял — у меня неприятности.

И дело вовсе не в том, что уже через неделю гастролей, тур-менеджер Майк Чердано нанял пару шкафов-грузчиков, что никого не пускали к музыкантам. Вообще. Ни до, ни после концертов. А тут вдруг пустили, что о многом говорит.

Просто, этот пожилой итальянец совершенно не скрывал, что может в любой момент доставить кучу проблем кому угодно. Он представился сотрудником Департамента Территориальных и Внутренних Дел, МВД Италии. Меня зовут комиссар Диего Вале, мистер Фогерти, уделите мне несколько минут?

Его английский, с итальянским акцентом, чем то неуловимо напоминал русский язык с грузинским или еще каким горским акцентом. Мой итальянский, которого я уже нахватался, тоже заставил его морщиться. И мы перешли на французский.

Разговор поначалу пошел о покушении, и что я ничего не видел. Но потом комиссар ВалЕ, испросив разрешения, закурил и заявил:

— Сеньор Фогерти. В последнее время в Европе прошла череда терактов против видных промышленников, чиновников, и политиков. Как вы видели, она докатилась и до Италии. В Мюнхене, к примеру, был ранен некий Питер Грин, американец, даже немного на вас похожий. Если вас побрить и постричь, легко можно с ним спутать. Это заставляет нас нервничать. Если и с вами что-то случится, никто не возьмется предсказать политических последствий. Поэтому, Департаментом Гражданских Свобод и Иммиграции, издано вот это предписание, ознакомьтесь.

В пространном документе, было написано, что группа «Хардбрейкерс» в полном составе, и все иностранные граждане, задействованные в концертном туре оной группы, обязаны покинуть пределы Италии в течение сорока восьми часов по получению этой бумаги.

Я поднял глаза от документа и столкнулся с прямым и жестким взглядом комиссара. Мне стало ясно, что сеньор Вале знает, кто я такой. И, вдобавок, точно понимает, что произошло на стадионе города Специя. И что те, кто руководит Италией, тоже все знают. И приняли решение побыстрее все замять. Я тоже закурил, и сказал:

— Сеньор комиссар, давайте не станем отменять концерт. И будем считать, что вы вручили мне документ в полночь.

— Как вам удобно, мистер Фогерти. Я только прослежу, что бы вы покинули страну. Я для этого и приехал.

— По бокальчику граппы, комиссар? …

К старому аэропорту Мюнхена, в Обервизенфельде, я подъехал утром, прямо с самолета. Стриженый, бритый, в костюме и благоухая. Когда меня не пустила военная охрана, я вспомнил, что Катарина сейчас работает в одном здании с радио «Свобода», вещающем на Советский Союз. И вообще, это американский военный аэродром.

Значения это не имело, потому что ее красный Мерседес я остановил еще до КПП. Пересадил ее на пассажирское сидение, и увез обратно домой.

Я сильно соскучился. Она, кажется, тоже. Мы почти не разговаривали, радуясь друг другу. До самого обеда. А потом поругались. Потому что, одеваясь к обеду, наконец заговорили.