Страница 21 из 24
Далее до вечера никто не беспокоил лагерь, в том числе Ланса с друзьями. Одев исподнее, наемники придирчиво принялись изучать нехитрые бахтерцы, доставшиеся им в наследство от почивших собратьев по оружию. Кольчуга Ланселя не просто была немного попорчена – она имела прореху с ладонь размером на правом боку. У гнома в принципе она состояла из двух кусков, а Элайджа даже не стал заморачиваться со своей, отложив в сторону «лоскутное оделяло», как он выразился. Ему будет достаточно и нагрудника из крепленой кожи. Шлемы у всех оказались с вмятинами, но вполне пригодные. Наплечники подошли только Ланселю – на гнома просто не налезли, а к кожанке эльфа их было некуда прицепить. Сапоги зияли дырами, что лапти крестьянина, поножей не выдали вовсе. Хотя бы перчатки еще были сносные, особенно у Элайджи – то ли хозяина у них не было еще, то ли попользоваться он ими толком не успел. Разве что следы запекшейся крови на тыльной стороне правой ладони были. Но Элайджа был доволен. С тем луком, что ему дали, без перчаток работать – разодрать все пальцы в кровь. Так что на этом был благодарен.
Гном плевался от той секиры, что ему досталась, но делать было нечего. Да и в целом сносная была болванка, как обозвал её Гнугнир, разве что топорище было необходимо немного укрепить. Меч же у Ланса был знакомый, полуторный. С одним из таких бывший пехотинец Ильдена был хорошо знаком. Жалко только не дали шарапов, но уж как вышло… Зато каждому дали по кинжалу. Впрочем гном все равно остался недоволен. «Глотку себе вскрыть разве что этим», – как выразился он. Также Ланселю достался потрепанный деревянный щит со стальным умбоном. На дереве некогда была эмаль, но судя по всему за древностью лет уже сошла. Откуда такой артефакт оказался в оружейной, оставалось только гадать.
Поругавшись вдоволь, гном взял в охапку кольчуги да сапоги, и помчался к местному оружейнику. Такой на всю армию остался один с парой подмастерьев. Остальные пятеро либо сбежали, либо пропали во время Эльвутского перехода. С ремесленными людьми в армии Ильдена в последнее время вообще было тяжко. Оные в былые войны всегда находились либо на захваченной земле, либо худо-бедно пополнялись из своих. Но армия Ильдена в этот раз шла с боями по практически разоренной территории. Не то, что кузнецов с портными не сыскать было, но и обычные крестьяне попадались редко. Точнее живыми. Мертвых было куда как предостаточно.
В общем, Гнугнир все же был гномом, и был рожден среди горнов и наковален. Хотя сам Гнугнир не раз отвечал на подтрунивания Элайджи, что далеко не все низкорослые коренастые бородачи умею правильно браться за кузнечный молот, однако сам был не чужд ремесел разных. Что и доказал, отобрав у лагерного оружейника инструменты, и до самой ночи колдовав над худенькой амуницией.
В итоге уже в потемках, улыбающийся, с багровой в отблесках бивачного огня рожей, гном вручил полностью залатанную кольчугу Ланселю с прилаженными наплечниками, а себе даже вставил две железные пластины на грудь, связав их двумя лоскутами кольчуги. А вот сапоги неплохо починил один из подмастерьев оружейника. Впрочем, это было не все: довольный гном пыхтел в зубах новой трубкой.
– Так себе табачок-с, но за неимением лучшего, – хохотнул бородач, а затем ответил на вопросительный взгляд Ланселя: – Да я попутно инструменты нашего горе-оружейника починил. Теперь он ими до конца жизни еще пользоваться будет. Да и потомкам хватит. Вот он мне и задарил. Устал, правда, что твой бык… Поспать бы.
Но столь щедрой судьба не собиралась быть. Ни только гному, но и всем в лагере не удалось сомкнуть глаз. Жуки атаковали уже поздним вечером и шли лавинами.
Хоть Янгелла и распорядился отправить временно амнистированных наемников в самое жаркое пекло, туго было на всех участках: ползучие гады атаковали со всех сторон. Стрелков в армии осталось не так много, поэтому били в основном навесом и не прицельно по всей массе врага. Да и что говорить – в темноте была видна только огромная темная масса, гремящая железом и издающаяся разнообразные щелкающие звуки. Поэтому бой шел на самой границе лагеря – в блеклом свете факелов.
Стараясь держать строй, бойцы рубились с жуками насмерть. Стоя в первом ряду, Лансель вместе с друзьями приняли первый удар и чуть не скатились с вала – уж очень был могуч натиск насекомых-переростков. Но стоило первым врагам отведать железа и повалиться под ноги, дело пошло резвее.
Конечно, сражаться на валу да еще в цепи с юркими жуками было не очень удобно, но товарищи по оружию уже не первый день бились с гадами и действовали достаточно слаженно, давая пространство для маневров и не мешаясь под ногами. Лансель в основном подставлял под круговые удары врагов щит, уворачивался от косых тычков, отбивал удары, коварно шедшие снизу вверх и пытался сначала отсечь конечности врагу и только в очень удобном случае бил в районе «шеи» противника, не защищенного стальным нагрудником, или если удавалось подсесть под удар врага – бил в более менее мягкое «брюхо». Но в основном вниз по валу катились твари с отрубленными клешнями и «руками», которых уже насмерть давили собственные собратья. Только гном да пара здоровяков рубили жуков наотмашь, разнося секирами или молотами любую защиту, ломая и рассекая что сталь, что кости. Щит гном бросил у бивака как бесполезный.
Правда, среди воинов Ильдена потери были просто ужасны – не меньше двух сотен полегло за ночной бой и еще около сотни потеряли утром, когда после короткой передышки орда жуков снова навалилась на измотанных защитников. Признаться, в какой-то момент тело подвело Ланселя и жуку удалось ткнуть его в левый бок своей зазубренной крастой. Но на удивление бахтерец сдержал удар, и наемник остался невредим. Его подстраховал Гнугнир, снесший голову мерзкому отродью.
Пока шел бой, в редкие моменты передышки, когда кто-либо из троицы наемников оказывался в задних рядах, пропуская вперед тех, кто отдышался, они активно пытались вновь вернуть артефакты к жизни – ой, ей, как бы они пригодились, чтобы урезонить толпу тварей. Но черные палки оставались совершенно безразличны ко всем возможным манипуляцией, которые гном окрестил одним грязным, но ёмким ругательством. К сожалению, пока что наемникам нечем было порадовать Янгеллу. Как и Ухая, который еще после ночного боя нашел их среди валившихся на землю от усталости вояк.
– Пока все бесполезно, – сплюнув кровь из разбитой губы, сказал Гнугнир, только завидев здоровяка командира. Гному досталось не от жука – один из своих в горячке боя хорошенько заехал ему эфесом в лицо. Губы распухли и кровоточили, но это было куда как меньшая проблема, чем у десятков других воинов Ильдена, кровавыми кучами лежавшими по всему кольцу вала. Убирать их пока что ни времени, ни сил не было.
Ухай тоже не остался невредим – на лбу была повязана уже пропитавшаяся кровью тряпка, а сам здоровяк прижимал правую ладонь к бедру, которое тоже было все перемотано красно-бурыми повязками. Наемник заметно прихрамывал.
– Жаль, конечно. А то вы у меня уже одни остались. Как-то досадно будет всех… старичков потерять, – сказал здоровяк, как обычно ухмыляясь. Но в его улыбке можно было прочитать боль, которая его мучала. И телесная, и… та, что приходит вместе с сожалением и терпким привкусом отчаяния. Ухай потерял в этом походе всю свою ганзу, хотя и командовал по стечению обстоятельств остальными наемниками. Но своей, выпестованной банды, теперь у него не было. Только что остались Лансель с друзьями.
Впрочем, ощущение потери присутствовало не только у здоровяка-наемника. Пока шла недолгая передышка и усталые солдаты валились на землю, принявшись, шипя и отплевываясь, зализывать раны, Лансель безучастно блуждал взором по лицам ближайших к нему вояк. Все они были пересечены гримасами боли, изнеможения и чрезмерных усилий, которые приходилось предпринимать над собой. Но это, в принципе, было обычной маской войны. Другие дело, что время от времени почти все в лагере бросали друг на друга, на мертвых товарищей, на зловонные трупы жуков взгляды, в которых читались куда более глубокие эмоции. Да, безусловно, чувство загнанности, которое не согревал едва тлевший огонек надежды, присутствовало практически в каждой паре глаз. Но это не самое главное – все, кто выжил в переход Эльвута и теперь сражался в окружении, лишились кого-то: кто-то собратьев по оружию, кто-то был из здешних мест и схоронил семью, кто-то любимых друзей уже больше не похлопает по плечу. И надо сказать, при этих мыслях Ланса охватывал панический страх – он в тот же миг смотрел на пыхтящего трубкой Гнугнира, на спокойное, непроницаемое лицо Элайджи, затем срывался, подходил к друзьям, что-то спрашивал у них без всякого смысла, старался ненароком дотронуться. Убедиться, что они все еще живы.