Страница 25 из 116
Ни цари, ни генсеки людских потерь никогда не считали. Уж чего в России навалом, так это леса и человеческих душ. Как ни изводи их под корень, деревья и людишки сами нарождаются. Ими и платили за все. И за личные прихоти: пряжки алмазные на бальных туфлях, орловских рысаков да кабинеты янтарные, и за государственные инициативы: войну с Бонапартом, Вильгельмом или Гитлером.
Особенно затратны реформы, к которым любая российская власть особую слабость имеет. Как удумают окно в Европу рубить, крестьян освобождать или в колхозы сгонять, индустриализацию проводить или водку пить запрещать, — так миллионов по несколько в расход пустят. Цифра, само собой, приблизительная. Россия — не Германия, государственная бухгалтерия у нас всегда на глазок поставлена. А по статье «смертность населения» тем паче.
В трудное время перестройки всего и вся умереть от насильственных причин проще простого. В годину нынешних реформ сама жизнь превратилась в непрекращающееся неприкрытое насилие над здравым смыслом и человеческим достоинством.
Кем мы были при Сталине и Брежневе, глашатаи перемен гласно и популярно объяснили. По их словам — быдлом. Пусть теперь объяснят, почему при Горбачеве и Ельцине страна стала бараком для опущенных безнадегой мужчин и изнасилованных нуждой женщин.
Злобин, отдавшись невеселым мыслям, смотрел за стекло, забыв о папке, раскрытой на коленях.
Мимо тянулись хижины подмосковных жителей, припертые к шоссе особняками москвичей. Осенняя муть, сочащаяся с серого неба, окропила и уравняла всех: новодел смотрелся таким же угрюмым и выстуженным, как и дома-пенсионеры. Двадцать первый век катил мимо на упругих шинах «Мишелин», бог весть какой век по российскому неспешному летоисчислению смотрел на него мутными глазами окон. Прогресс, не дойдя до Москвы, увяз в кислом суглинке, как танки Гудериана.
— Полная безнадега, — пробормотал Злобин.
Захлопнул папку и закрыл глаза.
Все руководство ГОВД на рабочем месте отсутствовало, угнали на очередное совещание. Злобин в душе обрадовался, что не потребуется согласно политесу представляться и тратить время на ненужные разговоры. Следователь Генеральной прокуратуры в ГУВД подмосковного городка — это даже не слон в скобяной лавке, это явление Христа Думе. Светопреставление с последующим слаганием легенд и апокрифов.
Злобин, наскоро показав дежурному уголок удостоверения, спросил, на месте ли следователь Муха. По прихоти судьбы заниматься смертью Матоянца выпало человеку со столь непрезентабельной фамилией. С Мухой: повезло, по словам дежурного, следователь c утра добросовестно корпел в своем кабинете. На оплывшем лице дежурного при этом возникло шкодно-блудливое выражение.
«Ну, не повезло мужику с фамилией, что теперь лыбиться?» — с неудовольствием подумал Злобин.
Поднялся по грязной лестнице на второй этаж.
У нужного кабинета тосковал конвойный.
— Там допрос. Задержанного из СИЗО привезли, — предупредил он подошедшего Злобина.
За дверью слышался монотонный женский голос.
— Я подожду.
Злобин присел на крайний в ряду стул.
— А-а? — протянул конвоир, изобразив на колхозном лице максимум бдительности.
Злобин вынул из нагрудного кармана удостоверение.
Пробежав взглядом по золотым буковкам, конвоир сделал лицо отличника боевой и политической подготовки и больше вопросов не задавал.
В коридоре установилась тягомотная, как милицейская служба, тишина.
Только далекий от жизни человек считает, что в казарме, больнице и отделении милиции можно помереть от скуки. Нет, жизнь в них искрометна и непредсказуема, как в цирке. Жаль, что никому не видна. Поставь скрытые камеры, такое шоу «За стеклом» увидишь!
Развлечения долго ждать не пришлось.
В коридор жар-птицей впорхнула цыганская мамаша на последнем сроке беременности с сопливыми отпрысками на каждой руке. Цыганка вслух и без адреса возмущалась безмозглыми законами и бездушными работниками милиции. Не дойдя двух дверей до Злобина и подобравшегося, как пес у будки, сержанта, остановилась. Но голосить не прекратила. Изловчилась и, не освободив руки, распахнула дверь кабинета.
— Ай, товарищ капитан! Что же у тебя творится, а?! — добавила она громкости.
Из кабинета вышел хмурый мужчина в помятом кителе.
— Что орешь? — первым делом пролаял он.
— Да не ору я, сил уже нет! — задохнулась от возмущения цыганка. — Мы с тобой вопрос решили по-честному?
— Ты что орешь? — капитан покосился на незнакомого ему Злобина.
— Мы все по-честному решили, — цыганка снизила амплитуды до злого звонкого шепота. — А на выходе нас опять арестовали!! — вновь взвилась она.
— Кто?
— Я что, знаю? Мордатый такой.
Цыганенок потянул руки к дяде в кителе, дядя родственных чувств не проявил. Брезгливо оттолкнул грязные лапки.
— Пойдем, — бросил он.
Через минуту скандал запылал в дежурке. Матерное эхо, расцвеченное цыганским сопрано, покатилось по коридору. Но очень скоро все стихло.
Злобин с вялым интересом транзитного пассажира прислушивался к столь знакомым звуковым эффектам ментовской жизни. Сам с собой поспорил, что будет и второй акт. Угадал.
Вверх по лестнице зашагали мат и топот. Шли и ругались двое. Из-за поворота в коридор тяжкой поступью вступил капитан и мордастый дежурный.
— Вася — ты пень, блин, — продолжил мысль капитан.
Вася не обиделся, еще шире расплылся в улыбке.
— А что ты хочешь? Начальник приказал привести пять черножопых без виз. Я наряд послал, а они, прикинь, привезли пять алкоголиков. Ладно бы левых, а то все свои. Трофимов, Ганжа, Жучков… Короче, всю гоп-компанию от пивняка. Жучков уссался прямо в дежурке. Прикинь, да! Ты и меня пойми, Женя. Шеф вот-вот вернется, я ему Жучкова предъявлю, да? А тут твои цыгане строем выходят.
— Цыгане — не мои, — зло отчеканил капитан.
— А какого… ты тогда гонишь? — неподдельно удивился дежурный.
Капитан остановился у своего кабинета, метнул по коридору, как копье, гневный взгляд.
Злобин в ответ улыбнулся.
— А это кто? — спросил капитан, ни к кому конкретно не обращаясь.
— К Мухе, — просветил дежурный.
— Вы, гражданин, по какому вопросу? — обратился к Злобину капитан.
— По служебному. Генеральная прокуратура. — Злобин показал удостоверение.
То ли зрение у капитана было орлиным, то ли поверил на слово. Но ближе подходить он не стал. Крякнул, рванул дверь и исчез в кабинете.
Дежурный развел руки, лицом и телом по-мхатовски изобразив максимум недоумения. Развернулся и, хихикнув к кулак, закосолапил к выходу.
В кабинете Мухи запиликал телефон. Женский голос смолк. Потом выдал короткую фразу. Звучало вроде непечатно, но слов было не разобрать.
— Не волнуйтесь, уже скоро, — неожиданно обрел дар речи сержант.
— Как догадался? — поинтересовался Злобин.
— Нам еще обратно в СИЗО пилить. Час с гаком.
— Понятно.
«Хорошо устроились, — с тоской подумал Злобин. — Что стоит тормознуть в голом поле, вытащить клиента да пару раз приложить мордой о бампер. Ни свидетелей, ни прокурорского надзора. После такой профилактики он все подпишет. Потому что в СИЗО той же дорогой возвращаться надо».
В кабинете зацокали каблучки. Распахнулась дверь. В проеме возникла фигурка, ладная и миниатюрная, как на японском календаре.
— Леня, забирай клиента, — распорядилась девушка в элегантном брючном костюмчике.
«Мама родная, дожили! Уже из детского сада на работу берут», — промелькнуло в голове у Злобина.
Ростом девушка не вышла, метр пятьдесят на каблуках. Кукольное личико, кукольная фигурка, размер одежды — только в «Детском мире» отовариваться. Выглядела она отличницей, которой доверили вести урок вместо заболевшей учительницы.
Сержант расцвел, будто его пригласили на белый танец.
— Все в порядке, Ольга Алексеевна? — спросил он, подтянув живот.
— Как всегда, — с достоинством ответила Ольга Алексеевна.