Страница 23 из 116
Злобин и раньше считал себя не робкого десятка, гляделками холодного пота у казака не вышибить. Но с тех пор как шагнул за Порог, в слепящий свет, стал ощущать себя просто в броне. Не то что зырки начальственные — пули отскакивать будут. И не было в этой уверенности в себе ни вызова, ни похвальбы. Одна сдержанная мощь и спокойствие. Как у танка, пока не заревели движки.
— Андрей Ильич, ты часом на диету не сел? — неожиданно и не к месту спросил Игнатий Леонидович.
— И не думаю. Я мясоед со стажем и родословной.
— Вот и не поддавайся пропаганде. Ничего хорошего от диет и таблеток не бывает. Только язву наживешь. — Он еще раз оценивающе скользнул по Злобину взглядом. — Однако выглядишь, словно на овсянке с йогуртом сидишь. Свежо и молодцевато. По виду даже и не скажешь, что с наскока такое дело раскрутил.
Игнатий Леонидович притянул к себе папку с делом. Левой рукой, как отметил Злобин. Правую он держал под столом. Обострившееся до крайности обоняние, — еще одно изменение в организме, — донесло до Злобина слабый запах бинтов и антисептика.
«Рудольф», — почему-то пришло на ум Злобину.
То ли имя заморское, то ли кличка пса с родословной. И его собственная правая кисть вдруг сжалась от укола боли.
Игнатий Леонидович похлопал ладонью по папке.
— Что там с муделем этим, Груздем? — спросил он.
— Начал давать показания. Попросил в камеру бумагу. С утра сидит и пишет.
Брови над глазками-буравчиками взлетели вверх.
— Что-то больно рано. Может, игру какую затеял?
— Все может быть, Игнатий Леонидович. Как тут угадаешь? — Злобин пожал плечами. — Почитаю, тогда и определюсь.
Игнатий Леонидович пожевал полными пунцовыми губами. Скосил глаза на папку.
— С Груздем разбираться будем отдельно. Долго и кропотливо, — после долгой паузы начал он. — И подельника его…
— Алексея Пака, — подсказал Злобин.
— Да, — кивнул Игнатий Леонидович. — И его, опера заслуженного, с крючка еще рано отпускать. Много натворили, много знают… Рвать эту нечисть из наших рядов нужно беспощадно! Выжигать, черт возьми, каленым железом. Чтобы другим, особенно молодежи, неповадно было… — Он неожиданно перешел на замполитские нотки, но сразу же, словно устыдившись, сбавил обороты. — Но работать с ними надо тонко. Без лишнего шума. И не торопясь. Не ко времени сейчас сор из избы выносить. Согласен?
Злобин газеты читал и слухи коридорные прослушивал. Игнатия Леонидовича, короля пикового, он понимал. Не пики нынче козыри…
Их общий шеф — генпрокурор Скуратов — с открытым забралом рвался расследовать дефолт. Занятие, по мнению Злобина, безнадежное.
Для начала не мешало бы ввести статью «хищение собственности в астрономических размерах». Ведь, как выясняется, хапнули разом аж четыре миллиарда долларов! И не мужики сиволапые, всем миром навалившись, понатырили барского добра, не оккупанты золотой запас страны на танках вывезли, а свои, кремлевские и белодомовские постарались. А со своих какой спрос? И в розыск как-то глупо подавать. Вон они, рожи, всенародно проклинаемые, в телевизоре мелькают. Дают интервью, не сходя с места преступления.
В кандалы бы их да на Лобное место. Но не дадутся. И не дадут. По глумливым ухмылочкам и наглым глазкам видно, что знают, чье сало съели. И на что то сало пошло. У избирателя им под носом водили и шестеренки избирательной машины им смазывали. Коржаков, хоть далеко и не интеллигент, встал в толстовскую позу «не могу молчать» и все выложил. И потребовал пересмотра итогов выборов. Будто в стране остались деньги на еще одни!
Но даже не в деньгах дело, а в принципе. У нас, конечно, маразм демократии, но не Америка же все-таки. Это там за минет двухлетней давности Клинтона на допросы тягали. И не Латинская мы Америка, хоть и очень похожи. Есть у нас свои олигархи, и генералы есть, и жируют не хуже, а народ чуть ли не в набедренных повязках ходит и сытую жизнь только в сериалах видит. Даже по парламенту, как в Чили, из танков постреляли. Но это все видимость, потемкинская деревня, турками построенная. Камуфляж для получения кредитов.
А по сути мы — Россия, мать вашу и нашу! И чтобы какой-то прокуроришка в отставку царя отправил? Отродясь такого не бывало. Кушаком лейб-гвардейским, табакеркой в висок, бомбой, пулей в Ипатьевском подвале, врать не будем, — случалось. Но по прокурорскому постановлению и решению суда — ни-ни. Даже думать забудь! Потому как — Россия.
Игнатий Леонидович, посверлив Злобина глазками, счел, что политинформация усвоена, и перешел к сути:
— Раз согласен, то дело я у тебя заберу. — Он подтянул папку почти под локоть. — Для почина с тебя достаточно. А следствие поведут люди более осведомленные в московских реалиях и лучше ориентирующиеся в местных условиях. Ты же у нас совсем недавно, еще не успел нужными связями обрасти, так?
«Тонкий зондаж!» — Лицо Злобина осталось непроницаемым.
Действительно, часть следственных действий он провел без протокола. Причем с личной санкции Игнатия Леонидовича. И кое-чем некоторые персонажи московского Олимпа теперь Злобину обязаны.
— Но чтобы совсем уж тебя не расхолаживать, кусок я тебе нарежу. Выдели в отдельный эпизод убийство нашего сотрудника Барышникова… Таких людей теряем! — Игнатий Леонидович сделал пристойное случаю лицо. Помолчал, покусывая губы. — М-да, жаль. Короче, Андрей Ильич, оформи закрытие дела ввиду смерти подозреваемого. Как там этого ублюдка при жизни звали?
— Леонид Пастухов, в спецназе имел позывной «Пастух», на него и отзывался.
— Но, как выяснилось, ты стреляешь лучше, — мягко ввернул острую шпильку Игнатий Леонидович.
«А теперь намек. Но уже не тонкий», — машинально отметил Злобин.
— Где научился? — Игнатий Леонидович продолжил бередить больное место.
— Как все, раз в полгода на зачетах в тире, — ответил Злобин. — Даже сейчас не пойму, как получилось.
На след Пастуха, лично убившего молодого следователя, они вышли быстро. И все благодаря Барышникову. Не усидел человек на кагэбэшной пенсии, пошел в службу Игнатия Леонидовича опером. То ли опыт покоя не давал, то ли совесть. Злобин думал, что скорее всего и то и другое.
Неспешный и простоватый на вид Барышников оказался опером от Бога и человеком с двойным, если не с тройным дном. В меру циничным, чересчур себе на уме, хитрым и пронырливым, но чего в нем не было, так это подлости. И было в нем подлинное мужество. Тихое, неприметное до поры мужество русского мужика. Такие покорно тянут лямку, пашут до мокрой рубахи, а в черную годину молча встают в строй и, если иначе не выходит, ложатся с гранатой под танк, защищая не обозначенную на карте деревушку.
Захват сторожки, в которой окопался Пастух, вылился в маленький бой. Злобин в горячке сразу не сообразил, а потом дошло, что не оттолкни его Барышников, пуля зацепила бы обязательно. А так ее поймал в грудь Миша Барышников. Как в руке оказался пистолет и как с первого выстрела удалось завалить Пастуха, Злобин, действительно, так и не понял. Но ни разу об этом не пожалел. Лучше уж так, на месте и своими руками, чем потом в суде требовать пожизненного заключения, для мрази, жизни не достойной.
Игнатий Леонидович внимательно следил за лицом Злобина.
— Сразу скажу, служебного расследования по захвату не будет. Но в следующий раз работай чище.
Злобин промолчал.
«Не благодарить же за доверие, — подумал он. Мысленно прикинул в уме даты, получалось, хоронить Барышникова должны завтра. — Надо узнать, во сколько. На кладбище непременно пойду», — решил он.
— Для такого зубра, как ты, Андрей Ильич, эпизод по Пастуху — работа на полчаса. Так что прими в нагрузку.
Игнатий Леонидович, наконец, достал из-под стола правую руку. Кисть оказалась забинтованной, на наружной стороне проступило оранжевое пятно антисептика. Потянулся к пачке дел, лежавших на углу стола. Но, поморщившись, уронил руку.
— Собака чертова! — просвистел он сквозь стиснутые зубы.
Дотянулся до нужной папки левой, и ею сразу же стал баюкать правую.