Застенец

После нехитрого завтрака (мой наказ по экономии средств Илларион послушно, хоть и без особого энтузиазма исполнял) я в мундире с новенькими погонами отправился в лицей. С грациозностью старика, который собрался в могилу, но его зачем-то вытащили на светский раут. И конечно же, по иронии судьбы, первые два урока нам заменили. На место Изюмина пришел Казаков.

– Живо переодевайтесь в спортивную форму. Сначала бег, а потом строевая.

Говорил это, а сам не сводил с меня плотоядного взгляда. Мол, сейчас я на тебе отыграюсь. Сволочь.

Причем, подумал я это все беззлобно, скорее с легкой констатацией факта. Вроде, чего только не бывает.

Наша спортивная форма напоминала растянутые домашние штаны и какие-то странные то ли легкие свитеры, то ли лонгсливы. Понятно, что с поправкой на местную моду. Вместо привычных кроссовок или кед – черные кожаные ботинки, вообще не напоминающие спортивную обувь. Но, к слову, если бы не большой вес, в них и бегать было бы удобно.

– Десять кругов для начала, господа… – со счастливым лицом произнес Казаков. Чуть подумал, а после добавил. – И дамы. Постарайтесь не растягиваться, иначе получите штрафной круг.

– Мерзкий старикашка, – пыхтел Горчаков, которому все физические упражнения давались с большим трудом. – Зачем нам все это?

По своему состоянию я сейчас мог с ним согласиться. Но понимал, что Илья в корне не прав.

– Слышал, про «в здоровом теле – здоровый дух». Так вот к магам это относится даже в большей степени. По информации из надежных источников, для проявления дара необходимо хорошо развитое в физическом плане тело.

– Только ли в этом все дело? – спросила Дмитриева. Бег давался ей чуть легче, чем Горчакову, однако особого восторга она тоже не испытывала.

– Нет, не только, – согласился я, вспомнив слова Будочника про источники и подпитку.

Вот легко сказать – ненависть или любовь может сделать тебя сильнее. Вот сейчас я хотел сделать что-нибудь плохое с Казаковым. Но до настоящей ненависти тут было далеко.

Искать в чем-то любовь? Ну, лицей вряд ли подходящий объект. Я начал думать о тете. Связанных с нею теплых воспоминаний оказалось предостаточно. Но они были лишь картинками в пожелтевшем альбоме. Никаких чувств кроме легкой грусти и ностальгии. Друзья? Нет, мне бы очень хотелось увидеть Макса, Федю, Ибрагима, Шиху, Игоряна. Однако и это все было не то.

Футбол? Я вспомнил, как первый раз отдал вразрез на толстого Вадима, а потом мы соорудили гол. Лица одновременно восхищенных и потрясенных простолюдинов. Вялые попытки соорудить тактику и первые успехи в отыгрышах. И тогда понял – это именно то самое.

В груди странно потеплело, и это чувство стало медленно растекаться по всему телу, расслабляя одеревеневшие мышцы. Боль и скованность ушли, появилась неожиданная легкость. Более того, я чувствовал, как магические силы внутри будто ожили, побежав по венам.

Каждый шаг больше не казался ужасной пыткой. Напротив, ноги стали легкими, как после нескольких минут первого тайма. Когда ты уже немного разбегался и теперь можешь неожиданно ускориться, чтобы пробросить мяч вперед. Я бежал легко, несмотря на неудобные кожаные ботинки и твердую, промерзшую после ночи землю. Так легко, что вскоре услышал гневный окрик фельдфебеля.

– Благодарите Ирмера-Куликова, еще один штрафной круг. Я сказал не растягиваться.

Только теперь я обратил внимание, что практически оторвался почти на половину круга от остальных. Судя по недовольным взглядам одноклассников, популярности мне это не прибавило. Даже друзья не высказали особой радости моим спортивным достижениям.

– Николай, ты издеваешься, что ли? – возмутился Горчаков. – Знаешь же, что я больше всего ненавижу бегать.

– Понимаю. Но бегать надо, – не стал я раскрывать им подлинный секрет своего поведения. – Я бы тебя даже к нам в футбол позвал. Для общего развития. Кое-кого вы там знаете.

– Бегать и толкаться с потными простолюдинами? – тяжело дыша, возмутился Илья.

– А я бы посмотрела, – ответила Дмитриева если не на последнем, то на предпоследнем издыхании. – Только сами понимаете, что мне не подобает бегать и пинать мяч среди мальчишек.

Я с сомнением посмотрел на нее, не став говорить, что она не потянет и физически. Нет, против женского футбола я ничего не имел. И вообще всегда считал, что равноправие – круто. Вот только там, где это не касается очевидных вещей, вроде спорта.

Поставьте рядом двух профессиональных футболистов лет шестнадцати разного пола. И посмотрите. Все сразу станет ясно. Да, может быть среди тысячи найдется одна девушка, которая будет играть наравне с пацанами. Вот только статистика вещь упрямая. Даже когда мы детьми гоняли, то девчонкам разрешалось заявляться на два года старше. И все равно их всегда перебегали.

Наверное, потому у меня жутко бомбило, когда очередной чудак на букву «м» объявлял, что он больше не мужчина, поэтому теперь будет участвовать исключительно в женских соревнованиях. И вчерашний неудачник неожиданно становился чемпионом страны. Простите, чемпионкой страны.

– Кстати, о простолюдинах, – сказал я. – А где Протопопов?

Вот, что действительно было странно – отсутствие Макара. Физические упражнения, включая работу в кузне, давались Протопопову легко. Еще бы, с его-то комплекцией. В оправдание простолюдина можно только отметить, что утром у нас должны были быть уроки у Изюмова. Вот его Макар не очень любил.

На вопрос, где наш общий друг, ответа не последовало. Зато сам Протопопов показался после третьего урока, одинаково презираемый нами за то, что отсутствовал на экзекуции у Казакова. Его появление довольно легко объяснялось – после третьего урока у нас по расписанию был обед. А подобного Макар не мог пропустить.

– Ты где пропадал? – спросил я.

– В Румянцевском саду, – сел на свободное место он. – Вы не поверите, что там происходит.

– Очень даже поверим, если ты расскажешь, – с видом побитой собаки после двух уроков у Казакова, ответил Илья.

– Собирают трибуны для Ристалища! На днях будут поединки чести.

1. Тюремный сад – в нашем мире более известный как Сад Декабристов.

Глава 25

Последующие дни прошли в привычном, я бы даже сказал рутинном, графике: лицей, футбол, конюшня, дом.

Постепенно выездки на Ваське стали более продолжительными, но, по заверению Миши Хромого, я до сих пор был очень плох. Ну да, согласен, ловкость кошки, грация картошки – это про меня. Один раз я даже так больно приложился боком, что не мог целый день пошевелиться.

В футболе мы отрабатывали тактику замены позиций, что тоже требовало колоссальных усилий игроков и моего личного внимания. Чуть зазевался, так начинался цирк с конями.

– Стоп. Все замерли! Ефим, едрить тебя за ногу, – начал перенимать я местные ругательства. – Ты пас отдал и что должен сделать?

– Открыться, – сам уже понял свой косяк щербатый.

– Правильно, забежать за спину защитнику. Даже если тебе передачу не отдадут, он в любом случае за тобой пойдет и освободит пространство. Играем. Никифор, ты не видишь, что центральный защитник во фланг смещается? Упади на его место, подстрахуй, чтоб вас, бестолочи!

Только теперь я начал понимать, насколько терпеливым был с нами Петрович. Просто золотой души человек. Понятно, что тренера часто захлестывают эмоции, особенно когда твои подопечные делают всякую фигню. А совсем не то, что от них требуется. Но Петрович никогда не орал, как полоумный. Мог заставить «конверты» бегать после тренировки, отжиматься или пресс качать. И даже несмотря на пьянство к нему относились с определенной долей уважения. А вот если бы не пагубная привычка, то его слово такой бы вес имело, что могло использоваться вместо якоря на кораблях.

Поэтому я себе постоянно одергивал. Выругаюсь и сразу вспомню, что бы сделал Петрович. Точнее, как бы не сделал. Все-таки мало быть хорошим игроком в прошлом или тренером, знающим как и в какой футбол играть с тем составом, который есть. Необходимо еще быть понимающим человеком, великолепно выстраивающим атмосферу в команде.