Страница 5 из 6
У меня всю дорогу, часа три-четыре, было ощущение что со мной делятся какой-то очень важной и серьезной информацией и грех такое не ценить. Как будто я вдруг повзрослела на несколько лет сразу.
И к слову о растениях – десятью годами позже, в 19, после второго курса я попала в археологическую экспедицию под Сургутом. И там вокруг лагеря рос почти повсеместно багульник. И мне тогда рассказали, что он полезный, но вредный, лекарственный, но ядовитый и лучше лишний раз по его зарослям не ходить и не дышать, а то как минимум разболится голова. Прямо-таки суеверный ужас мне он внушал. И я старалась лишний раз в тех кустах не появляться. Убей не помню, что мы там раскапывали. Какую-то стоянку. Поселение, захоронение. Керамику, вероятно находили. Смысл был в том, что на данной территории должны были какое-то оборудование устанавливать, связанное с нефтедобычей, могу врать. Но копать наши раскопки требовалось энергично, чтобы уложиться в четко обозначенные сроки. И вот однажды, уже недели три спустя после начала работ, приключился сильный ветер. А раскоп находился у самой кромки леса. И несколько тонких высоких сосен попадали в периметр. И корни их были уже существенно подрыты. И они так сильно кренились при каждом порыве, что меня охватил панический ужас. Нарвавшись на выговор от руководителя, добрейшей души человека, который был зажат между дурным предчувствием и необходимостью соблюдения регламента, я просто села на краю раскопа и отказалась работать. И буквально через полчаса одна из сосен таки рухнула на людей, которые там энергично копошились. Девушка Надя попала под раздачу. Заработала сотряс. Свозили в больницу. Бедный наш руководитель, не находил себе места от чувства вины и угрызений. А я тогда решила, что все-таки внутренний голос лучший советчик при прочих равных. Да и при неравных тоже.
Возвращаясь к 9-ти годам. С ними связано еще одно воспоминание. Зима, вечер, вероятно февраль. Не холодно, градусов пять может всего минус, легкий снег. И свежезалитый каток. И мои новые коньки. Они мне точно как раз, не больше и не меньше, и у меня наконец то получилось на них передвигаться. Стадион перед школой. Довольно много народу, но почему-то не тесно. И все довольно ярко освещено, но как-то не равномерно. Есть участки, где ты несешься в полумраке. И бабушка (это уже другая бабушка, не та, что с вареньем, а та, что голос в папиной голове) стоит и ждет меня, пока я накатаюсь по кругу. И каждый раз проезжая мимо нее я вижу, что она совершенно искренне счастлива и ужасно рада меня видеть. Ну разумеется, это ведь я еду, как тут можно не замирать от восторга. И ты летишь. И все так легко. И тебя ждут. И ты счастлив неподдельно.
Все то же бесконечное 5ноября
Желание докопаться до корня слова и его происхождения – как до лекарственного корня растения. От чего-то он должен меня излечить. Преподавательница, помнится, сокрушалась – как непробиваема я со своей ложной этимологией. Речь шла про слово растроганный; она уверяла, что это от корня «трогать», человек тронутый ситуацией, чужим горем итп. А мне отчетливо виделось что это он был строгим, а потом рас-строгался. Ну как поп расстрига, только в лучшую сторону. До сих пор втайне так думаю.
Вот в «спорте» мне ясно слышится «Спарта». Жестокое, жесткое, дисциплинированное, подчиненное железной воле. А между тем это вовсе даже от старофранцузского desport – приятное времяпрепровождение, беседы, шутки, игры, развлечения. Ну какие к черту шутки? Ты должна прибежать на сколько-то десятых секунды раньше, ты можешь, давай, мы за тебя болеем. Какие еще секунды? Мы что, куда-то опаздываем? За нами гонятся? Короче, плохой из меня получался спортсмен. Основная идея была мне совершенно не ясна. Ну примчался кто-то весь потный и красный на N секунд раньше – так честь ему и хвала. И он молодец. Но я-то тоже молодец! Я же тоже бежала и даже вот дышу тяжело и устала. Непонятно… Так и попрощалась с легкой атлетикой в свои неполные 14, едва поздоровавшись в 12.
Еще я была невероятно серьезным ребенком. Меня даже на спор пытались однажды старшие рассмешить. Умаялись. А чувство юмора – вот оно когда возникает? Абсолютно точно его нет у детей. Но если оно есть потенциально, то годам к 18 оно уже отчетливо заметно. И далее только усиливается. Что это такое? Это что-то вроде музыкального слуха – или дано или нет? Это мозг дозревает? До того, чтобы глумиться над всем что видит. И не верить ничему на слово, но все подвергать осмеянию? И потом все-таки из какого-никакого человеколюбия снова снисходить? Непонятно… во всяком случае у дочери оно точно проявилось гораздо раньше, лет с 7ми наверное. И по нарастающей. А у сына лишь после 14-ти . И то, робко и несмело. Но, подозреваю, он всех нас еще простебет однажды жестоко и безжалостно
Если верить Фрейду – еще верят порядочные люди Фрейду или он уже окончательно вышел из употребления? – это все конечно же сублимация (а что у него не сублимация?). Причем наше семейство все целиком, включая двоюродных и троюродных, как раз подпадает под вот этот раздел: более жёсткое Супер-Эго создаёт резкий и саркастический тип юмора.
……
Шла вот я сегодня на очередной урок и подумалось мне – а с чего это вдруг меня так торкнуло писать-то. Ведь молчала же прекрасно много лет и ничего. И тогда пришла на ум сказка про русалочку. И вот мне интересно – имел ли Андерсен это ввиду: она может говорить, у нее есть голос, право и возможность и силы на самовыражение, только до тех пор, пока она не поражена любовью. Как только втянуло в этот круговорот – давайте предположим благополучный исход, что замуж приключился с ней, семейные хлопоты итд, – и все, и голос-то свой ты как бы и утратила. И никто даже уже тебе и не запрещает высказываться. Но моральных сил и времени на это у тебя нет. Нет внутреннего пространства, куда звуку подниматься. Акустика гамно, прямо скажем. Какая там в кухне акустика может быть. Все улетает в вытяжку.
Опять же, стабильность была. Сидишь себе со своим принцем, на честно заработанные копейки покупаешь пельмени и хомячишь под киношку. Ни малейшего повода и стимула самовыражаться. А тут ходишь неприкаянный, свободный и никому не нужный и думаешь про русалочку такое, что и сам Андерсен то про нее не думал скорее всего. А вокруг еще не мороз, но уже пренеприятно, ветрено, промозгло, и освещение по дороге к этой чертовой новостройке так и не протянули до сих пор.
Я так себе вижу свою задачу. Прожить месяц – в конце ноября нам выдадут свидетельство о том, что мы не имеем больше друг к другу никакого юридического отношения – и в течение этого срока фиксировать свои ощущения и все то, что поднимается изнутри. Из глубин, прости господи. А что уж там поднимется по итогу – кровохлебка, зельеваренье, дверные петли – я пока не могу предсказать. Продолжаем наблюдение. Дневник наблюдений, мать его.
Глава 4
6 ноября
Вот вы когда-нибудь задумывались, почему мы так удивляемся, когда обнаруживаются внезапные взаимосвязи среди ваших знакомых? Ну т.е. например когда арендатор офиса твоего хорошего знакомого вдруг оказывается мужем твоей одногруппницы? А другая твоя однокурсница, как внезапно в сорокет выясняется, училась в одном классе с другим арендатором того же хорошего знакомого? Ну или, наконец, когда первая жена твоего первого мужа, оказывается, близкая подруга твоей коллеги на твоей кратковременной работе по срочному договору? Ну как так-то? Ну полтора миллиона то ведь все-таки не совсем три двора-две улицы? А с другой стороны – чему тут удивляться? Очевидно же, что никто не существовал в вакууме. Что все с кем-то учились. Где-то работали. В каких-то дружеских компаниях тусовались. У меня пока только одно объяснение созрело. Мы внезапно видим привычных нам людей в совершенно иной социальной роли и амплуа. Возникает ощущение плотной и причудливой сети, столь искусно и замысловато сплетенной, как будто нарочно для того, чтобы мы взглянули на привычные вещи под другим углом. Старый знакомый в новом ракурсе – с новым губернатором все в новом свете – и как будто мир другой гранью развернули. Как магический шар со сверкающими сторонами. В котором ты видишь свое и множество чужих отражений. Ты как-то вдруг обнаруживаешь себя плотно зацементированным в этот бетоноблок. Нет, не так. В это сообщество. Вплетен в эту ткань. Потяни за одну нить – и она вовлечет все полотно, рябь пойдет далеко.