Страница 2 из 12
– Г-герман? – с заминкой выговорил хозяин. – Какими судьбами? Ну что ж, проходи…
Герман вошел, закрыл за собой дверь и только потом сказал:
– Привет, Мойша!
Жнейцер снова недовольно поморщился. Он не любил, когда ему напоминали о его еврействе. Тем более что он давно сменил свое первоначальное имя Моисей на Михаил. А тут вдруг этот бесцеремонный Графов зачем-то напоминает об этом. Да еще с такой фамильярностью…
Но и в этот раз Жнейцер заставил себя промолчать. «В конце концов, я ведь действительно Мойша, – подумал он. – Именно так меня звали в детстве. А Графов… как бы я к нему ни относился, все-таки коллега. А у нас, режиссеров, чрезмерно церемониться в общении друг с другом не принято…»
– Здравствуй, Герман, – с запозданием ответил Жнейцер на приветствие Графова. – Так какими, говорю, судьбами?
– А ты как думаешь? – усмехнулся Герман и зачем-то подмигнул хозяину.
Жнейцер вконец растерялся:
– Да я, право, не знаю, что и думать… Ты скажи лучше прямо…
– Ну и скажу, – вновь усмехнулся Герман. – Чего здесь темнить-то? Я всего-навсего пришел поздравить тебя с успешной картиной.
– Да что ты? Серьезно? – не поверил Жнейцер. Он впервые сталкивался с тем, что режиссер настолько радуется успеху коллеги, что даже приходит к нему домой сообщить об этом. «Нет, здесь что-то не так», – подумалось Жнейцеру. А вслух он добавил: – Впрочем, это разве такой уж успех?..
– Еще какой! – воскликнул Герман. – Вон – во всех газетах о тебе статьи…
– Ну, это еще ни о чем не говорит… – скромно пробормотал Жнейцер.
– Говорит, говорит, – уверил Герман. – Тебя еще и на фестиваль как пить дать пошлют. В Канны и в остальные тому подобные места…
– Да ладно, – махнул рукой Жнейцер. – Ты уж, Герман, не преувеличивай…
– Может, поспорим? – предложил Герман.
Но спорить Жнейцер не стал. Он вдруг спохватился, что даже не предложил гостю сесть:
– А чего же мы стоим, не понимаю прямо… Пойдем, что ли, на кухню, чаю выпьем.
– Охотно, – обрадовался Герман.
Пока Жнейцер кипятил воду и заваривал чай, отлучившийся вымыть руки Герман вдруг вернулся с двумя бокалами, доверху наполненными чем-то темно-янтарным.
Жнейцер вновь испытал неудовольствие: «Зачем же он без спросу взял бокалы? Мог бы и меня попросить… У него совсем никаких манер. Впрочем, хорошо, что он вроде бы ничего не разбил там, в комнате. С него бы это сталось…»
– Сюрприз, – пропел тем временем Герман.
– Что это? – хмыкнул Жнейцер, кивая на содержимое бокалов.
– Коньяк! – триумфально воскликнул Герман.
– Вот как? – приподнял брови Жнейцер. – Я вообще-то не…
– Давай-давай, – поставив бокалы на стол, Герман похлопал Жнейцера по плечу. – Сегодня надо. Не каждый день из недр «Мосфильма» выходят такие махины, как твое «Воскресение»…
Жнейцер хотел было возразить, что его картина вышла уже много дней назад, но опять промолчал и послушно сел за стол.
4
Герман тоже сел и торжественно поднял свой бокал.
Жнейцер вяло откликнулся, и коллеги чокнулись.
– До дна! До дна! – настаивал Герман, глядя, как Жнейцер чуть ли не с отвращением цедит его коньяк.
Жнейцер пересилил себя и допил-таки до дна. Затем выдохнул, вытер тыльной стороной ладони губы и изможденно посмотрел на Германа.
– А ты чего же? – кивнул он на бокал Германа, заметив, что тот к коньяку даже не притронулся.
– Я – сейчас, – ответил Герман, после чего поднял свой бокал и зачем-то посмотрел его на свет.
И тут же в один миг опустошил его.
После выпивки Герман заметно повеселел, тогда как Жнейцер, наоборот, несколько поник. Он сидел недвижно и глядел на гостя осоловелыми глазами.
– А какие у тебя, Мойшенька, творческие планы? – вдруг задушевно спросил Герман.
– Да вот, – произнес Жнейцер после паузы, – Катаева думаю поставить.
– Иди ты! – присвистнул Герман. – Неужто «Цветик-семицветик»?
– Нет, – поморщился Жнейцер. – Это… как его… «Время, вперед!».
– Ясно, – хмыкнул Герман. – К пятидесятилетию Октября хочешь поспеть?
– Зачем? – возразил Жнейцер. – Я и раньше успею… До этого самого юбилея сколько еще…
– Ну, а непосредственно к юбилею еще чего-нибудь в таком духе снимешь? – усмехнулся Герман. – «Оптимистическую трагедию» там какую-нибудь…
– Да нет, – помотал головой Жнейцер. – Это мне как раз не нравится… Тем более Самсонов уже ставит… С Володиной своей, как всегда…
– Ну и что же? – неодобрительно отвечал Герман. – Я вот тоже Гортензи постоянно снимаю. Тебя и этот факт не устраивает?
– Нет, отчего же… – немного смутился Жнейцер.
– И потом, что значит «не нравится»? – хмуро продолжал Герман. – «Время, вперед!» тебе, что ли, нравится? Или «Воскресение» твое треклятое?
– Позволь, – начал возражать Жнейцер. – Я вообще всегда берусь только за то, что лично меня… Ой! – внезапно воскликнул режиссер. – Что это со мной?..
– Да, что с тобой? – осведомился Герман, почему-то улыбаясь.
– Плохо мне как-то. – Жнейцер схватился за живот. – Не надо было пить, наверно…
– Мне же нормально, – пожал плечами Герман.
– Видно, ты привычный… Слушай, мне правда ужасно… Все хуже становится… Надо «Скорую» вызвать…
– Не надо! – отрезал Герман. – Поздно уже.
– То есть как это? – не понял Жнейцер, бросив взгляд на наручные часы.
– Я имею в виду: тебе уже никто не поможет, дражайший Мойша, – любезно пояснил Герман.
У Жнейцера задрожали губы:
– О ч-чем это ты г-говоришь?
– А ты еще не догадался? – удивился Герман. – Я ведь тебя отравил, друг мой ситный.
– Чем?! – в ужасе воскликнул Жнейцер. Он попытался привстать, но у него не получилось.
– Крысиным ядом, – хладнокровно отвечал Герман.
– Кошмар какой! – не поверил своим ушам Жнейцер. – За что же? За что?
– Ты мой конкурент, – сознался Герман. – Только за это.
– Конкурент? В чем? В каком смысле? – ничего не понимал режиссер.
– О тебе столько пишут, – напомнил Герман. – А обо мне – ни строчки. Не будь тебя, писали бы обо мне…
– Да с чего ты взял? – прохрипел Жнейцер.
– Не знаю, может, я и заблуждаюсь, – пожал плечами Герман. – Но ведь назад уже все равно не переиграешь…
– Отравить? Меня? – все сокрушался умирающий Жнейцер. – Мне такое… и в голову никогда… прийти не могло…
– Ну, а мне вот пришло, – усмехнулся Герман. – И знаешь, ты сам меня вдохновил…
– Чего-о? – взревел Жнейцер.
– Ну как же, твоя любимая Катя Маслова тоже ведь была отравительницей. Я вдохновился этим любовно изображенным тобою светлым образом и отправился, фигурально выражаясь, по Катиным стопам…
– Маслова никого не травила, – из последних сил выдавил Жнейцер, после чего замертво рухнул лицом в стол.
– О чем это он? – недоуменно произнес озадаченный Герман.
5
– Поздравь меня, – этим же вечером рассказывал Герман Галине, – я отравил Жнейцера!
– Как? – ахнула Галина. – Ты что – серьезно?
– Ну конечно, – сказал Герман. – Небось уже завтра некролог напечатают… И после этого мы о Жнейцере не прочитаем уже никогда…
– Герман, ты шутишь? – испуганно посмотрела на него Галина. – Ну скажи, пожалуйста, что ты шутишь…
– Нет, – совершенно серьезно ответил Герман. – Я не шучу.
– Какой ужас! – прошептала Галина.
– Позволь, Галя, – нахмурился Герман, – ведь ты сама мне это посоветовала…
– Я?! – удивилась Галина.
– Ну да, вчера. Забыла, что ли?
– Герман, Герман… – простонала Галина. – Я ведь это не всерьез… Я пошутила просто!
– Да? – осекся Герман. – А мне показалось, ты говорила на полном серьезе.
– Как же ты мог так меня понять… вернее, не понять? – мотала головой Галина.
– Получается, неправильно понял, – вздохнул Герман. Но тут же снова оживился: – Хотя, знаешь, я ни о чем не жалею! Этого паразита следовало проучить, и я его проучил.