Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 113



В следующем году Бабеля арестовали, а в 1940-м расстреляли.

Внешняя политика государства увязывалась с внутренней. Внезапно СССР подружился с Германией[11].

Первый выпуск ИФЛИ был в 1939 году, последний — в 1941-м.

Между тем литературная жизнь страны шла своим чередом и подспудно бурлила. Происходило всякое. Молодые филологи Евгений и Елена Тагер в начале 1941-го попытались организовать протестное общественное мнение по поводу отвергнутой в Гослитиздате книги Марины Цветаевой. Елена созвала молодых поэтов. Комсомольцы Борис Слуцкий, Сергей Наровчатов, Давид Самойлов, Павел Коган, Михаил Кульчицкий (и ещё кто-то) ходили в Гослитиздат отстаивать Цветаеву, но ничего не вышло.

Кстати говоря, сын Марины Мур, школьником строя планы на будущее, собирался после школы пойти учиться в ИФЛИ. Не получилось.

С началом войны эвакуированный в Ашхабад, ИФЛИ вернулся в лоно МГУ. Что же в сухом остатке? Кто остался — как автор, как имя, как историческая фигура? «Литературная газета» от 4—9 мая 2000 года в связи с выходом книги «В том далёком ИФЛИ» поместила заметку Станислава Лесневского «Среди большой войны жестокой», где было названо несколько ифлийцев. Поэты С. Гудзенко, Ю. Левитанский, С. Наровчатов, Л. Озеров, Д. Самойлов, A. Твардовский. Литературоведы Н. Балашов, Б. Галанов, Л. Копелев, А. Крейн, Е. Любарева, Е. Мелетинский, B. Озеров, Р. Орлова, 3. Паперный. Искусствоведы И. Антонова, А. Каменский, Д. Сарабьянов. Философы А. Гулыга, Г. Померанц. Не упомянут А. Зиновьев, но и он был среди них. Заочно в ИФЛИ учился и Александр Солженицын.

Главный изъян нашего советского миропонимания — отсутствие онтологической характеристики в подходе даже к таким глобальным явлениям, как величайшая война, из горнила которой вышел поэт Борис Слуцкий.

Но, говоря о Слуцком, мы имеем дело с поэзией, а поэзия по определению несёт в себе онтологический гул. Советская поэзия — её концентрированно-идеологизированная часть, в которую Слуцкий вошёл сознательно и бестрепетно, — стремилась к победе над иррациональностью — или, по-другому, над загадкой бытия, подключая семантику и другие возможности слова к решению своей сверхзадачи по переустройству мира и переделке человека. Луговской в конце 20-х годов просил Республику:

Такой просьбы не могло быть у Слуцкого. Он был уже «переделан». «Лобастые мальчики невиданной революции» (П. Коган) шли на фронт с упоительным предощущением близкой победы как раз по той причине, что в их мысленном мироздании не было хаоса — там был космос пламенной коммунистической мечты и железной социалистической практики. Этот головной миропорядок не могла разрушить и та тягостная, неподвластная молодым мозгам информация, которую порождала сама атмосфера конца 1930-х, тем более что кое-кто из сверстников уже побывал весьма далеко, но — вернулся, и об этом Слуцкий вспомнит очень большое время спустя — тут Слуцкому понадобился верлибр, почти проза, породившая новеллу, или очерк, «Орфей».



ПЛАВАНИЕ ЛОШАДЕЙ

Два слова о раннем Слуцком-поэте.

О таком Слуцком можно говорить лишь условно. Довоенный Слуцкий почти неизвестен. Кое-что достала из своего архива Виктория Левитина. В памяти его знакомых той поры застряли некоторые строки. Виктория Мальт запомнила катрен:

Вполне программно, на всю жизнь.

Помнили и эти строки:

Среди ранних стихов отыскалось стихотворение «Инвалиды», не предвещающее именно Слуцкого, это больше похоже на раннего Эренбурга или на раннего же Антокольского:

11

Напомним: 23 августа 1939 года был заключен «Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом». — Примеч. ред.