Мой обман

— Мы к тебе едем? — Отвлекаюсь от порочных мыслей, делающих меня плохой девочкой.

— Не ко мне, а к нам. Или ты куда-то еще собралась? — Он заводит автомобиль и трогается.

Мы выезжаем на трассу в сторону города и я внимательно смотрю, вспоминая, как выглядит город. Дома. Люди в конце концов не в домашней или больничной одежде.

Я не хочу волновать Мишу, поэтому вытираю незаметно выступившую слезу в уголке глаз. Наконец-то вырваться из больницы!

Эти ощущения может понять только человек, который долгое время находился в аналогичной ситуации, а теперь наконец может продолжить дальше жить не по распорядку…

— Миш, — во мне вдруг рождается эта идея. — У меня есть ключи от моей квартиры. Отец когда-то оставил. Мы могли заехать и забрать кое-какие мои вещи.

— Давай завтра заберем. Мама ждет.

— Вот именно, что там мама. А у меня в квартире мамы нет.

Миша отвлекается от дороги на секунду и усмехается мне.

— Не можешь ждать?

— Не могу. — Я вытягиваю руку и веду пальцами вдоль ряда пуговиц на рубашке до ремня на брюках. — Я ничего не имею против твоей мамы, но… мне потом стыдно будет утром смотреть ей в глаза. А я так соскучилась и врач разрешил. Сказал, что я не зря отлежала три месяца.

Он тяжело вздыхает и снова усмехается.

— Я тоже говорил с врачом, и он сказал быть аккуратными.

— А кто сказал, что мы не будем аккуратными? Но все равно я не хочу, чтобы твоя мама за стеной думала, что мы там делаем.

— Я тебя еще на территорию поселения не привез, а ты уже думаешь, как сбежать.

— Угу, имей в виду, что твоя мама замечательная, но я хочу жить с тобой, а не с ней. Пусть приходит в гости, нянчится с ребенком, но мы должны жить отдельно. Учиться жить без них и без их опеки. Сам знаешь, что потом получается.

— Хорошо, ты права. Мы подумаем об этом. Но не сегодня.

— Миша, ты не пожалеешь, — продолжаю соблазнять собственного мужа, скользя рукой ниже пояса.

Я хочу еще спошлить, но меня отвлекает уведомление мобильного телефона. Сначала плюю на него, а потом слышу еще одно. И еще.

Что-то заставляет отвлечься от мужа и вытянуть телефон.

— Кто там? — интересуется Миша, а я открываю и вижу от мамы уже пять сообщений. Как будто случилось что-то. Может, наоборот, накручиваю. Ведь сегодня такой день. Не может быть что-то плохое. Меня выписали наконец. Праздник должен быть, а не…

Я глубоко дышу, чтобы успокоиться. А сердце все равно выпрыгивает из груди..

Открываю мессенджер и читаю одно за другим ее сообщения. Как удар в солнечное сплетение ее слова. Неожиданно. Больно и страшно, но одновременно как будто отпускает.

Начинаю часто дышать, чтобы прийти в себя.

— Лер, что случилось? — Я прикрываю глаза, но чувствую, как Миша перестраивается в крайний ряд и тормозит, включая аварийку. — Что случилось? — Я протягиваю телефон, не глядя на него. Теплые пальцы касаются моих и забирают мобильный.

Он читает сейчас:

Отец попал в аварию

Он в тяжелом состоянии

Врачи ничего не говорят

Ему делают операцию

А у меня шок от неожиданности и одновременно облегчение, что теперь-то уж точно до меня не будет дела.

Через какое-то время мама рассказала ему по моей просьбе, что я вышла замуж. Говорила, что бесился, злился, кричал, называл дурой, а сделать уже все равно ничего мог. Заставить выйти за кого-то замуж не мог, потому что я уже расписана. Шантажировать ребенком? Я ведь сказала, что это не Ванин ребенок, и он понимает, что чужой ребенок китайцам не нужен. Наша свадьба и вправду все его планы сорвала.

Хотя нет. Мог. И сделал. Лишил меня своего наследства. Под ноль. У меня остались только ключи от машины и квартиры. Машину я давно не видела и не знала, где она. С квартирой сложнее. Как бы не хотел отнять, но прописана там я.

Мне даже смешно было тогда. Кому он собирался оставить столько своего богатства. Маме бы и трети этого всего хватило, чтобы жить в достатке всю оставшуюся жизнь. Внуков он не хотел. Разве что, как Скрудж, самому купаться в своем золоте.

— Ладно, Лер, не расстраивайся, жив же.

Расстраиваюсь ли я? Наверное также, как если бы Йеменский риал упал по отношению к доллару. Родители дают нам жизнь, а потом ведут себя странно. Одни продолжают опекать до безумия, не давая жить нормально. А другие решают, что мы уже самостоятельные и можем без них. Но и те, и другие, еще взрослые дети, которые не разобрались со своей жизнью и калечат своих детей. Нашу дочку мы обязательно окружим любовью и будем давать есть возможности и выбор. Я просто киваю в ответ, справляясь с эмоциями. Страшно не за него. Страшно, что вот так можешь попасть в аварию и все будет закончено.

— Хочешь к нему съездить?

Спрашивает так, как будто я сомневаюсь и не могу решиться. И я отмираю наконец.

— Нет. Ему же все равно было на свою дочь, когда я в больнице лежала. Почему я должна приезжать? Поехали домой.

Миша заводит машину и трогается, а я снова в своих мыслях.

Я должна переживать за него? Я должна его навещать после того, как он назвал меня своей ошибкой? Я не хочу, потому что он сам не хотел. Не думал никогда, что может обернуться вот так.

А почему собственно я из-за него должна страдать?! Он из-за меня ни грамма не волновался. Только ходил и допекал своими условиями. Здоровья ему желаю, а своей жизнью больше управлять не позволю.

— Куда едем?

— К тебе, Мищ. Отменяется на сегодня рандеву на Преснинке.

— Съездим еще туда. Нам есть, что там вспомнить. — Мне грустно, но я не могу не улыбнуться. — Я тоже не в восторге от твоего отца, поэтому желания везти тебя туду нет.

Мы начинаем двигаться и едем в тишине.

— Ты как?

— А как я? Нормально все. Пускай выздоравливает. Денег же много накопил, пусть теперь лечится. А то все с собой не заберешь.

— Лер…

— Не трогай, Миша. Он мне за этот год столько всего сделал, — и ничего хорошего, представляешь? И ждет теперь от меня хорошего чего-то? Чтобы я снова нервничала из-за него? Нет, ну правда, зачем ему денег-то столько. Пусть вложит во что-то нужное. Например, в свое здоровье.

— Эх, язвочка моя проснулась.

Миша даже сейчас умудряется сказать это так, что губы сами растягиваются в улыбке.

— Все, не хочу о нем думать. Плохого я ему ничего не желаю, но и с апельсинами ходить не собираюсь.

Дальше до дома мы едем в тишине. Я еще раз прокручиваю все. Если бы не его наезды и слова за последние полгода, я бы ехала к нему в больницу и сидела там с мамой, подбадривая его. А может и лучше было бы, если бы он… Столько страха внутреннего сразу испарилось бы…

— Лер, приехали.

Я поднимаю глаза на лобовое стекло и прикусываю губу, чтобы в такой драматический момент не показывать, что мои воспоминания по канату памяти поднялись вверх и теперь заполняют все.

Я была тут один раз. После той набережной и первого поцелуя. Спала в его квартире. И не было ничего между нами снаружи, но одновременно внутри уже что-то зарождалось. То, от чего я так долго потом убегала.

Миша помогает выйти из машины, а вещи забирает сам, не давая мне помочь ему. А мне надо чем-то отвлечься от мыслей об этой квартире. Воспоминания в моей — уже пройденный этап, а вот в его — их нет вообще. А мне врач разрешил. И я на канате там вверху. И отец разозлил, что даже сегодня все испортил.

— Миш, а у нас дома все есть из продуктов?

— Все, не волнуйся, я уже съездил в магазин.

— А мороженое?

— И мороженое есть.

— А огурцы?

— Ну есть там что-то.

— А манго?

— Зачем тебе манго?

— Хочется.

— Ладно, сейчас вещи занесем и схожу за манго тебе.

— Давай лучше маму попросим. Беременным нельзя отказывать.

39

Я была в этой квартире всего раз, а, оказывается, она врезалась мне в память настолько сильно, что помню тут все.