Мой обман

— Ты что, не хочешь, чтобы твоя дочь была самостоятельна и независима ни от одного мужчины в мире? — Говорю это, а сама понимаю, насколько зависима и даже не от него одного.

— У тебя есть мои деньги, ты и так независима. Давай не будем ругаться. Всем будет только хорошо от того, что ты вернешься. — Он подходит ко мне и крепко обнимает. Нет сейчас в его действиях злости или агрессии. Но если я пойду сейчас с ним, то золотая клетка захлопнется навсегда. Если не пойду, то навсегда останусь за пределами дворца и этой жизни. Тут так хорошо и комфортно. Тут есть все и не надо страдать и думать, где достать денег на еду. Не надо стоять в очередях в поликлинику.

Но надо жить не своей жизнью. Чьей-то чужой. Как все, ездить на метро или на автобусе. Справлюсь ли я? Насколько меня хватит?

— Поехали со мной к нам домой. Мама тебя ждет. Поговорим спокойно. Решим, что будем делать дальше.

— Какие есть варианты?

— Найдем тебе жениха хорошего, распишитесь, свадьбу отпразднуем, ребенка усыновите и все будет хорошо для всех. — Он нежно заправляет прядь волос за ухо и целует в лоб.

— А если он мне не понравится?

— Стерпится-слюбиться.

Как бы я хотела сейчас залезть к отцу на колени и обнять. В детстве это было так просто. Сейчас, чтобы позволить себе такую слабость, надо прежде сделать так, как он хочет. Рассказать бы о том, что ношу ребенка, его внука. Это сейчас главное, а не то, сколько капитала я смогу принести.

— Могу я подумать?

— Зачем? Или есть какие-то другие варианты?

— Может я поняла, что есть дорогие мне люди, которым и не надо, чтобы я была богатой.

— Это тебе так кажется, да и им тоже. Скажи, что ты банкрот и сразу увидишь, как изменится к тебе отношение. Люди привыкли получать от тебя выгоду. На этом строятся ваши отношения. Без денег ты никому не нужна. А нам с мамой ты нужна с деньгами или без. Мы твои родители и любим тебя любой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Однажды я уже выбрала золотую клетку с Ваней, а потом тысячу раз пожалела об этом. Если не сейчас, то я не вырвусь никогда. Согласиться — и папа будет всю жизнь вспоминать это и ставить в укор.

Теперь я снова стояла перед этим же выбором. Свернуть назад. Слова психолога, пустившие когда-то ростки, сейчас горят, как маяки. Я забеременела не случайно и, если захочу пойти по своему прежнему пути, то могу лишиться того, что имею сейчас. А это означает лишь одно — ребенка я потеряю.

— Нет, я не вернусь на таких условиях.

Разворачиваюсь к нему и смотрю в глаза. Страшно стоять вот так перед ним и пытаться свернуть гору с места, когда любой твой шаг — и лавина обрушится, придавив своим авторитетом и властью.

— А на каких вернешься? — ухмыляется так, словно уже знает мой ответ.

— Вы не лезете в мою жизнь и не указываете, за кого выходить замуж.

— Ха, — со смехом взрывается, — чтобы ты разбазарила все, что я заработал. Могу лишить тебя наследства и за любого нищеброда можешь идти. Но ему ничего не достанется.

— Можно подумать, твои деньги эти грязные, добытые обманом и игрой на человеческих пороках, много счастья принесут. Смотри, как бы кто-то не решил отомстить тебе.

Он замахивается, чтобы дать мне пощечину за эти слова, и я инстинктивно обнимаю живот. Егор рука так и повисает в воздухе, сжимая воздух в кулак так, что проступают вены на запястье.

— Раньше тебе нравились эти деньги. Шмотки покупать нравилось, квартира твоя нравилась, жрать нравилось вкусно, на море ездить не Черное, а в Тайланд или Мальдивы. — В ушах гремит его бас, а я незаметно убираю руки от живота, чтобы он не догадался ни о чем. — Неблагодарная дура. Надо было заставить мать аборт сделать, как тебя тогда. Чтобы лишь бы что не рождалось. Хрен ты что-то вынесешь из этого дома.

Я сжимаю зубы сильнее. До боли. Чтобы не разрыдаться перед ним. Он сомневался, что мне стоило рождаться…? Если у меня был еще шанс извиниться и попроситься назад, чтобы все было по-старому, то после этих слов — точно нет. Я уже вижу это будущее, где меня заставляют сделать этот тест, и, если ребенок будет не Ванин, следом отправят на аборт. Мне не дадут родить. Никто не примет моего ребенка. Будут ненавидеть его также, как меня.

— Идите вы нахрен со своими деньгами. — Взрываюсь в ответ. — Кроме них уже ничего не видишь. Дочь родную променял на бумагу. Чтоб ты в старости лежал на своих деньгах, а тебе воды некому было поднести. Проживу без тебя и без твоих запасов. Продавщицей пойду работать, но рубля от тебя не возьму.

— За деньги любой принесет воды. А вот тебе без них — никто. Попомнишь еще мое слово, сама приползешь, когда задыхаться будешь в бедности. Ты ведь выросла на всем готовом, никогда не сможешь перебороть себя и измениться. У тебя в крови указывать всем, а не выполнять указания, ни в чем себе не отказывать, не думать о завтрашнем дне.

Он так хорошо меня знает, мои слабости и мои желания, что мне тоже страшно, как я без всего этого буду. Уйти в никуда. Без профессии, денег, квартиры, машины, любимого человека.

— И плевать. — Толкаю с силой чемодан в сторону, понимая, что это конец. Он прав во всем, но я не хочу больше задыхаться под его опекой, не хочу жить с тем, кого не люблю. Всю жизнь ненавидеть себя, что убила двоих своих детей. Бросаю на комод дубликат ключей. — Можешь продавать тут все, — кричу ему в лицо, — я сюда не вернусь больше. Заодно купи себе новую дочь, благодарную и послушную.

Огибаю его и выбегаю из квартиры. Не хочу ждать лифт и находиться тут еще хоть лишнюю секунду.

— Лера! Стой! Быстро вернись, я не отпускал!

Слышу за спиной голос отца. Кажется, что он сейчас бросится за мной, догонит, запрет тут и силой сделает все то, что хочет. Бегу через ступеньку, чтобы скорее скрыться отсюда хоть где-нибудь. Спрятаться.

На улице уже свежо, но я, вместо того, чтобы укутаться, прижимаю к себе сумочку и бегу подальше отсюда. Быстро. Задыхаюсь. Спотыкаюсь о встречных людей, извиняясь сотый раз, и все равно не могу остановиться.

Пытаюсь дышать глубже, чтобы сбить барабанную дробь в груди. Оборачиваюсь, как будто за мной патруль гонится, но там нет ничего подозрительного. Он даже не догоняет меня. Он даже сейчас уверен, что прав. Я сворачиваю в первую попавшуюся арка и иду к скамейке, чтобы присесть и отдышаться.

Бег сбросил адреналин, уступив место меланхолии и желанию выплакаться. Как так?! Я думала, что что-то умею, а оказывается, ничего. Все делал кто-то за меня. Сейчас за моей спиной нет того, кто прикроет и я, вероятно, не справлюсь с работой у Миши. Что толку его обманывать и водить за нос. Я ничего не знаю и даже не понимаю, что я делала не так, если за мной все исправляли, а не подсказывали. Как я вообще жила в этой иллюзии и ничего не замечала. Почему все такие лживые вокруг? Хвалили и восхищались, а за спиной ржали, что я ноль. И я такая же, что ли?

Вывалить всю жалость на себя некому, поэтому она волной поднимается внутри и жжет глаза. Хочется навсегда спрятаться ото всех. От жизни этой идиотской. От тупика, в котором я оказалась и хрен вообще теперь выберусь. У меня нет ничего и никого. Всех растеряла и не сберегла. Думала, вечно будут со мной и терпеть меня, а оказалась, что не будут.

Кутаюсь сильнее в кардиган, как будто он закроет от всего. Спрячет от реальности мира… Боль внутри все съедает. Опираюсь локтями в колени и прячу глаза в ладони. Хочется выплакать все и начать жить заново. Сказал бы только кто-нибудь, с чего начинать.

Наверное, в такие моменты люди и задумываются, а зачем дальше жить? Если любая попытка что-то изменить заканчивается провалом. А все, что делала раньше, оказалось миражом, который для меня создавали за деньги отца.

В сумке звонит телефон, а я и брать его не хочу. Видеть не хочу, кто звонит. Слышать не хочу. Не хочу, чтобы меня искали. Лучше бы все про меня забыли и навсегда вычеркнули. Но желающий поговорить настойчив. Поэтому я лезу в сумку и вынимаю телефон, чтобы сбросить назойливого… Это Миша… Черт. Я так сегодня много ругалась, что позволяю себе и дальше не сдерживаться в выражениях.