Страница 16 из 160
Ночь здесь была тёмная, и совершенно без звёзд. Но небеса хранили в своей глубине синее сияние, оно падало на землю, подобно рассеянному лунному свету, и слегка подчёркивало силуэты предметов, делая их видимыми. Этот странный эффект, который невозможен на Земле, казался завораживающим и волшебным. У меня было ощущение, что я попала в сказочную страну, и при этом, наконец, научилась видеть в темноте.
На Паулу Джонсон это впечатления не производило. Она привыкла к таким ночам и теперь стояла на лугу, уныло глядя на серебристый абрис дальнего леса. Ужин давно закончился. Курсанты принесли с баркентины две палатки и установили их рядом с остальными под кронами деревьев. Все легли спать, только Кирилл Оршанин всё ещё сидел у костра, задумчиво выбивая палкой из тлеющих головёшек снопы искр. Ему было не до сна, да и мне тоже. Я была потрясена событиями этого дня и пока чувствовала себя даже не в силах что-то анализировать. Да и спешить, кажется, было уже некуда. Утро вечера мудренее.
Я посмотрела на женщину, стоявшую в нескольких шагах от меня, и вспомнила, как при первой встрече она решительно протянула мне руку и, глядя в глаза, выпалила:
— Джонсон!
«Странно, — подумала я тогда, разглядывая её ухоженные длинные волосы и открытое приятное лицо без признаков макияжа, — красивая, вроде, женщина. Ну, ладно. Джонсон, так Джонсон».
Теперь она стояла, понурившись, и смотрела куда-то вдаль.
— Мне надо было присматривать за ним, — неожиданно проговорила она. — За Олдриджем. Я одна знала… Ну, ещё, конечно, Азаров. Олдридж в семнадцать лет подвергся психокоррекции в специализированном центре.
— В семнадцать? — переспросила я удивлённо. — Что-то поздно…
— В том-то и дело! — она резко обернулась ко мне, и в её голосе снова зазвучали истеричные нотки. — Все психические деформации выявляются и корректируются в более раннем возрасте. Взрослым, а в семнадцать лет подросток уже попадает в категорию взрослых, психокоррекцию делают по направлению центров реабилитации и суда. И только если они сделают что-то очень плохое!
Чаще всего это преступление, подумала я. На Земле это сейчас редкость, и всех преступников в обязательном порядке тестируют психиатры. Если преступление случайно, преступнику нужна помощь, чтоб пережить потрясение и вернуться к нормальной жизни. С этим справляются центры реабилитации. Но преступление может быть и следствием скрытой психической деформации, тогда производится глубокая психокоррекция в специализированном медицинском учреждении. Воздействие при этом так глубоко, что согласие на это испрашивается у самого пациента. Чаще всего они соглашаются, потому что в противном случае их ждёт высылка с Земли или ещё хуже — направление в Пиркфордскую колонию. Если Олдридж проходил психокоррекцию в специализированном центре…
— Но ведь эта операция даёт стопроцентно успешный результат, — заметила я.
— Это у обычного человека. А у того, кто живёт на грани миров?
— Что значит на грани миров? — нахмурилась я. — Вы что-то знаете о нём?
— Только то, что он живёт на грани миров. Нашего мира и мира мёртвых.
Я какое-то время обдумывала её ответ.
— Олдридж — некромант?
— Он с рождения окружён смертью. Наверно это само по себе деформирует психику, верно? — она вопросительно взглянула на меня. — Азаров не разрешил мне его тестировать.
— Но его тестировали при приёме на службу?
— И признали стопроцентно годным.
— Тогда вы зря себя изводите. Вашей вины в случившемся нет. Мы не знаем, чем был вызван его поступок.
— Знаете, командор, иногда мне было страшно даже смотреть на него. В нём был какой-то надлом, какая-то тайна. И я думала: вот человек, который слышит голоса мёртвых.
— Для него это было совершенно обыденным делом, — как можно бодрее произнесла я. — А вот вам, на ночь глядя, думать об этом вредно. Идите-ка спать! У вас есть снотворное?
— А может, он украл тело Азарова для какого-нибудь ритуала смерти? — прошептала она и испуганно взглянула на меня.
Я поймала её взгляд и, приблизившись, взяла её голову руками. Она не сопротивлялась. Глядя ей в глаза, я спокойно и твёрдо произнесла негромким голосом:
— Вам ничто не угрожает. Сейчас вы пойдёте в свою палатку, примете снотворное, ляжете спать и проспите всю ночь спокойно, без сновидений. А утром даже не вспомните о своих страхах и сомнениях. Вы меня поняли, Пуала?
Она кивнула. Я опустила руки ей на плечи и совсем тихо добавила:
— Вот и хорошо. А теперь идите.
И она покорно пошла к палаткам. Я постояла ещё немного, глядя, как в густой траве загораются светлячки, которые перелетали с одного места на другое. От леса потянуло холодом. Сказка, и правда, становилась немного страшной. И я тоже решила пойти спать. Проходя мимо Кирилла, я на мгновение задержалась, раздумывая, не стоит ли подойти и поговорить с ним, но он даже не поднял голову. Уж у него-то психика прочная, как тиртанская сталь, что, конечно, не избавляет его от страданий. Но с этим он способен справиться сам. Забравшись в свою палатку, я улеглась на тёплый мягкий настил пола и закрыла глаза.
Мне показалось, что спала я совсем недолго, к тому же, проснувшись, увидела, что на улице всё ещё темно. Тем не менее, там ощущалось какое-то движение, и слышались приглушённые голоса. Решив, что что-то случилось, я выбралась наружу и застыла, стоя на коленях и глядя на полыхающие тёмным сапфиром небеса. Однако вокруг было ещё темнее, чем когда я ложилась спать. Серебристая вуаль на предметах исчезла и теперь их очертания с трудом угадывались в виде чуть более тёмных силуэтов.
Я невольно посмотрела на радиобраслет, чтоб узнать, какой час по времени «Пилигрима», но вспомнила, что он не работает. Увы, мой браслет превратился из удобного и многофункционального устройства в обычное украшение, правда, довольно симпатичное.
— С добрым утром, — улыбнулся курсант-вьетнамец, подкидывая хворост в и без того яркий костёр.
— Что вы называете утром, Фонг?
— Когда встал, тогда и утро, — пояснил Кирилл Оршанин, застёгивая куртку. Видимо, он только что умылся, потому что на волосах ещё поблёскивали капли воды. — Тут сутки около семидесяти часов. Сейчас, по сути, полночь.
— Странно для газового гиганта, — заметила я, опускаясь на пятки и осматриваясь по сторонам.
Лагерь ожил, курсанты и члены экипажа «Паладина» занимались своими делами. От баркентины шёл озабоченный Франческо, с контейнером, из которого торчал сноп спагетти. За ним с таким же контейнером шла рыжая девочка Ханна.
— Завтрак будет через полчаса! — увидев меня, заулыбался Франческо. — Что вы обычно едите на завтрак?
— Творог, ржаной хлеб и какие-нибудь фрукты.
— Организуем! — воскликнул он. — Правда, творог из порошка. Зато фокачча настоящая. У меня на другом конце луга построена печь. Фрукты из вакуумных контейнеров. Осталось совсем немного…
— Наш кок с вами поделится, — пообещала я и, поднявшись на ноги, потянулась. — Значит, семьдесят часов…
— Может газовая оболочка вращается и быстрее, часов за десять-пятнадцать, но этот уровень еле дышит. Наверно он привязан к ядру. Кстати, в трюме возле шестого скафандрового отсека работает душ.
— Спасибо за информацию, — кивнула я и пошла к баркентине.
Вскарабкавшись по лестнице внутрь корабля, я почти сразу столкнулась с Иванкой и второй девушкой-курсантом, которую звали Эрика. Она шла, вытирая полотенцем мокрые волосы.
— Боюсь, что душ пока занят, — улыбнулась она после приветствия. — Там ваш Антон.
Из бокового коридора появился Хэйфэн.
— Салют, — кивнул он. — Я поднимался в верхний ангар, взглянуть на катер инспекторов. Они китайцы?
— Тебе везде китайцы мерещатся? — рассмеялась Эрика, игриво взглянув на него.
— Кто, кроме китайцев, назовёт свой звездолёт, построенный в соответствии с пропорциями фэн-шуй «Чанчжэн» — «великий поход», и оставит сбоку на пульте нефритовые чётки?
— Они действительно китайцы, — кивнула Иванка. — Два красивых парня с густыми длинными волосами, собранными в хвосты на затылке, и девушка с короткой стрижкой.