Страница 11 из 14
– Не буду. Ты права. Ты больше не моя Мари. Ты его Мари. И с такой тобой мне точно не справиться – иначе действительно дорога в дурку.
Стоим друг напротив друга и молчим. Нож я так и не выпустила – словам Дэна цена пять копеек в базарный день, так что…
– Но как же ты пахнешь, Мари… – вдруг хрипло произносит он, наклоняется на какую-то секунду, втягивает воздух где-то в районе моей шеи, распрямляется и поворачивается к двери. – Иди, господин заждался, – и выходит из кухни.
Я слышу, как хлопает дверь его спальни, и этот удар – словно пощечина, уж не знаю, почему.
Олег уже не спит, лежит с планшетом в руках, что-то читает.
– Чего ж ты меня не разбудила, я бы сходил, – кивает на кружку в моих руках.
– Ты так сладко дремал, мне стало жалко будить. У тебя вид уставший, Олег.
– Я месяц дома пролежал, тут хоть кто устанет. А что с твоим лицом?
– А то ты не знаешь.
Вздыхает:
– Что на этот раз?
– Ничего нового, – вкратце пересказываю диалог с Денисом – скрывать мне нечего, но сказать надо, чтобы не было потом эксцессов.
Олег опять вздыхает, откидывает одеяло:
– Иди сюда.
Выбираюсь из спортивного костюма, ныряю в постель, прижимаюсь к Олегу всем телом и замираю. Его рука обнимает меня, и от ее тяжести становится спокойно. Так всегда – его руки способны вылечить любой мой невроз, успокоить, дать ощущение защищенности.
– Трудно быть богиней, да, малыш? – я пытаюсь заглянуть ему в лицо, чтобы понять, смеется ли он, но нет – говорит серьезно.
– С ума ты сошел… какая из меня богиня…
– Как – какая? Моя. Этого достаточно.
– Нет, родной, недостаточно, видимо, раз то и дело чужие руки тянутся. Как надоело, Олег…
– Забавная ты у меня зверушка, Мари. Другие женщины хотели бы на твое место, все отдали бы, но нет – получают только то, что могут заслужить или выпросить. А тебе достается все, что ты захочешь или о чем подумаешь, и ты от этого почему-то страдаешь.
– А ты не понимаешь, почему, да? Или тебе нравится видеть эту возню вокруг меня? Не трудно быть богом, Олег? Не отвечай, я знаю, что и не трудно, и нравится – иначе бы ты давно это прекратил. У тебя, оказывается, тоже комплексы. Тебе непременно нужно, чтобы твою игрушку все в песочнице хотели.
– Мою игрушку я никому не дам, могут хотеть, сколько им влезет. Она на то и моя, чтобы ни с кем не делиться. Другое дело, что она иной раз сама не против, правда?
О, а вот это лишнее…
Выдираюсь из его рук, сажусь на дальний край кровати, чтобы не достал:
– А, вот когда ты мне припомнил. Ну, не сомневалась, что ты рано или поздно выскажешься. Имеешь право, не спорю. А тебе в голову не приходило подумать, почему так? Почему я иду к нему, как крыса на дудочку, а? Ведь не потому же, что он лучше тебя – ты отлично знаешь и сам, что нет. Так почему?
– Страх, – отрезает он, закидывая руки за голову и устремляя взгляд в деревянный потолок. – Мне казалось, что я смог избавить тебя от этого страха, но, похоже, я переоценил свои силы, Мари. Что, скажи, я не так делаю? Ты ведь всегда лучше меня знаешь, где я неправ.
– Ты прав. Ты везде и во всем прав, и в этом, видимо, проблема. Мне порой кажется, что я тебя недостойна – тебя, такого правого и правильного. И от этого мне хочется лезть на стенку. И я наказываю себя, оказываясь с ним. Думаешь, мне хоть раз с ним было хорошо? Ну, раз уж ты начал этот разговор – заметь, не я, а ты? Так вот – не было. Ни разу. Даже приблизительно не было. Я все время помнила, что надо наматывать поводок на руку, чтобы суметь дернуть в нужный момент, все время нужно держать его под контролем, в узде, не дать потерять голову. Как думаешь – в таких условиях вообще может быть хорошо?
– Выходит, ты к нему не за кайфом, а за наказанием бегала? Оригинально, Мари. Даже для тебя – оригинально.
– Куда уж…
– Ты умеешь быть жестокой, Мари. Как думаешь – мне сейчас не больно?
– Больно. И я за это себя ненавижу еще сильнее, поверь. Меньше всего я хочу делать больно тебе. Ты знаешь, в тот раз, что ты меня после такого побега наказывал, я физически ощущала, как твоя боль переходит ко мне, в меня – и, наверное, тебе становилось хоть немного легче.
– Вернись под одеяло, здесь холодно, у тебя температура.
Вот так… и все, разговор закончен. Хотя нет – он берет меня за горло, наваливается сверху, оказываясь над лицом. Я ничего не помню страшнее этого – когда его рука чуть сдавливает горло, а глаза впиваются в глаза, и он двигается во мне, наблюдая за реакцией. Я не знаю, почему такое вроде простое действие внушает мне ужас. Олег куда опаснее с девайсом в руке. Но тут эмоции – совсем другие эмоции. И когда после всего он вдруг начинает целовать меня, едва касаясь губами, мне совершенно отрывает голову – до истерики.
Утро, мать его, туманное… На улице мороз, да еще и дымка, из окна не видно даже баню на другом конце участка. Олег, разумеется, идет бегать – потом еще и обливаться будет, морж… Я смотреть не могу на это, мне физически больно, а не холодно даже.
– Ты лежи пока, не вставай, – целуя меня в щеку, говорит он. – Похоже, опять печь потухла, сейчас подкину, а то перемерзнем здесь.
– Не ходи, там холодно.
– Не канючь, я быстро – на долго нога моя не рассчитана.
– Вот! Вот! И нога еще! Не ходи, вдруг что – а ты один.
– Сказал же – далеко не побегу, по улице вверх-вниз пару раз, и хватит. Все, Мари, отпусти.
Он уходит, я закутываюсь в одеяло, натягиваю носки и забираюсь с сигаретой на подоконник. Вижу, как Олег, натянув капюшон толстовки, заворачивает за дом. Через пару минут на крыльце появляется Денис – в спортивных штанах и уггах, но по пояс голый. Быстро растирается снегом, матерится и возвращается в дом. Снизу доносится звук чего-то упавшего на пол, потом Леркин голос:
– Ну, вашу маму бог любил… Какого хрена вообще… смотреть же надо…
– Полная хата нижних – уберёте! – это Север.
– Может, Мари разбудить? – ой, кто это смелый такой у нас – с утра Мари разбудить? Лена, что ли? Совсем уже…
– Не троньте Мари, у нее температура, – это Денис.
– Ну, как обычно – не троньте Мари, она у нас неприкосновенная!
– Лена, у тебя что – две жизни? – опять Денис, и Лена умолкает. Откуда у нее две жизни…
То, что я вчера практически в одно лицо накрыла стол, пока они маялись непонятно чем, конечно, не считается – а вот то, что я завтрак готовить не спустилась, сразу заметно. Я по утрам мертвая, мне не до чужих завтраков, уж извините, вас там трое – как-нибудь управитесь.
Снова забираюсь в кровать и пытаюсь согреться – в доме, действительно, стало холодно. Примерно минут через двадцать слышу со двора голос Олега, зовущий Дениса, и голос самого Дениса внизу:
– Хрен тебя дери… Да иду я! Север, айда, обольем его.
– Маньяк. Мороз ведь.
– Да ему ни фига не сделается, ты ж видел – он босиком по снегу легко, даже насморк не подхватит.
Стукает входная дверь, я все-таки иду к окну – Север с Дэном держат в руках по ведру, Олег снимает толстовку, штаны и кроссовки, босиком становится в снег, поднимает вверх руки, и из двух ведер в него летят водяные струи, ударяясь и отскакивая от напряженного тела. Олег фыркает, отряхивается, спокойно забирает вещи и идет в дом вслед за Севером и Денисом.
Я беру большое полотенце из сумки, разворачиваю и, едва Олег входит в комнату, накидываю на него:
– Вытирайся, простынешь.
– Пошутила? – он растирается полотенцем, отжимает косу, на которую тоже немного попало, переодевается в сухое и садится на кровать. Я опускаюсь на колени и беру шерстяные носки. – Вернись немедленно в постель! – командует он, отбирая их у меня.
Подчиняюсь.
– Тебя согреть?
Он насмешливо смотрит на меня:
– Тебе ночью мало было, согревалка?
– Мне не бывает много, если ты об этом.
– Об этом! – он забирается на постель, ложится на меня сверху, осторожно трогает губами лоб. – Вроде не такой горячий, как ночью.