Страница 18 из 39
«Чтение и внушение мыслей на расстоянии;
– левитация, возможность полёта, как у Ариэль в романе Беляева;
– жизнь без сна;
– человек-амфибия, способность дышать в воде;
– путешествия во времени».
Список оказался коротким. И ни в одном из пунктов он пока не преуспел.
Осень оказалась на редкость дождливой. Солнце простудилось и сидело на больничном, не выходя на работу. Облака застилали небо слоями. В верхнем – неподвижная серая плоскость, в нижнем – чёрные, спутанные комки дождевых туч. Дачники заколачивали двери на зиму, закрывали деревянными щитами окна, чтобы лихой народ не баловал в опустевших домах. Казалось, Подмосковье готовится к войне.
Поддавшись общим настроениям, отец с сыном съездили в Малаховку, походили по сырому, холодному, опустевшему деревянному домику, крашенному зелёной военной краской. Отключили воду и электричество, вычистили холодильник, оставив его открытым. Забрали отсыревшие одеяла и подушки. Максим взял несколько забытых книг.
Обратно ехали уже поздно. Максим дремал на заднем сиденье, как вдруг автомобиль остановился. Двигатель заглох с предсмертным вздохом. Отец раз за разом пытался завести, но слышался лишь противный скрежет стартера. Профессор Дмитрий Максимович Михайлов ненавидел внезапные поломки. Не любил ужасную российскую погоду, дождь, ветер, бестолковых автомехаников, их тупое неумение работать, отсутствие горячего ужина, холодные бутерброды с жирной колбасой, грязные руки, пустое шоссе, чёрта, дьявола, мать их обоих… Объяснив всё это сыну, он вышел на шоссе и поднял руку, пытаясь остановить редкие машины, проезжающие мимо. Бесполезно. Кто будет останавливаться ночью?
Наконец отец решился, отчаянно засучил рукава коричневого пиджака и открыл капот. Галстука не снял. Профессор носил этот важный атрибут власти на работе и дома. Не надевал только на пижаму. Максим понимал: галстук вроде меча у рыцаря – у кого он есть, тот и главный. Не случайно оба предмета одной формы.
– Выкручу свечу, посмотрю, есть ли искра. Заведи стартёр, когда крикну.
Максим молча взял ключи и сел на водительское место. Он плохо представлял, что тот сможет сделать, кроме как посмотреть. Перспектива провести ночь в холодном автомобиле с пышущим яростью папой не радовала.
Прошло немного времени. Явление профессора из недр мотора было неожиданным.
– В рот компот! – орал он страшным голосом. – Ключ, собака, сорвался! Не подходит!
Отец замолк, облизывая палец, ободранный псом-ключом.
Дальше Дмитрий Максимович рассказал правду об устройстве мира, подверг сомнению родословную свечей зажигания. Затем досталось тучам, проклятой сырости, ненормальной стране, автоинспекторам, которые попрятались в норы, вместо того чтобы патрулировать шоссе. Мальчик вздрагивал от слов, как от ударов. Где-то внутри возникали кровавые следы, которые ещё не скоро зарубцуются. Криком можно разбить бокал. Что если и мир взорвётся, как лампочка, и осколков уже не соберёшь?
Наконец Дмитрий Максимович устал. Наступившая тишина показалась ещё страшнее, и перепуганный насмерть ребёнок отчаянно повернул ключ, надеясь на спасительное чудо. Машина с первого раза послушно завелась. Отец изумлённо уставился на сына:
– По щучьему велению? – подозрительно переспросил он, потом торопливо добавил: – Быстро перелезай на своё место, пока не заглохла. Да постригись наконец! Зарос весь, ходишь как хиппи.
Они поехали. Максиму было приятно видеть убегающие назад тени тёмных деревьев. Он старался сидеть тихо, исчезнуть, слиться с сиденьем, чтобы вновь не разозлить отца. Мотор ровно урчал. Дождь заканчивался. На западе тучи расползались, словно ветхая ткань; между лохмотьями виднелось небо. Оно было багровым. Дворники укоризненно метались туда-сюда, словно не одобряли ничего из происходящего. «Так-так, так-так, всё вокруг один бардак», – истерично скрипели они.
– Ты похож на деда, – вдруг устало произнёс отец. – Вокруг него тоже постоянно происходила всякая чертовщина.
Максим ничего не говорил, не будучи уверенным, что приступ прошёл. Папа отходил так же быстро, как и взрывался, надо было только выдержать паузу. Давясь, мальчик проглатывал вопросы и слова, как в детстве манную кашу. Наконец любопытство пересилило.
– Он же был военный, учёный, – Максим понял, что пришло время разобраться в запутанных вопросах семейной истории. – Почему же тогда «чертовщина»?
– Придворный чародей Сталина, – невесело усмехнулся отец, словно ждал этого вопроса.
– Я не понял…
– Ф-ф-ф-ф… – тот тяжело выдохнул, показывая, как трудно объяснять некоторые вещи подростку. – Многие правители любили играть с магией. Они окружали себя кучей чародеев и алхимиков. Кровь лилась рекой, ведь колдовства не существует без убийств. Чужие страдания питали их силу, а страдания целых народов кормили потусторонние сущности, которые, как они думали, стояли за ними. Это кончалось катастрофами и опустошающими войнами.
– Сталин был такой? – спросил Максим.
– И Сталин, и Гитлер. Они считали себя великими магами. И миллионы погибли за их бредовые идеи.
– При чём здесь дед?
– У Сталина было целое управление, занимавшееся исследованиями в потусторонних областях. Многие известные учёные и экстрасенсы вроде Мессинга волей или неволей помогали ему в этом. Другие, вроде твоего деда, координировали эту работу и ставили магию на службу государству.
– Магия на службе государства! – Максим был потрясён. – Разве такое возможно?
Отец замолчал. Видно было, с каким трудом он старался говорить спокойно. И наконец продолжил:
– Об этом не пишут в учебниках, но красная звезда на флаге – это древний мистический символ. А ещё на первом гербе молот и серп были переплетены с волшебным рыцарским мечом. Ты слышал про Александра Богданова?
– Нет, – соврал Максим, не желая рассказывать о папках из тайника деда.
– Этот человек был идеологом революции и создал новый оккультный орден большевиков, где каждый должен причаститься кровью своего товарища.
Богданов считал, что истоки такого обряда завещал Христос апостолам на Тайной вечере, когда предложил испить своей крови. Просто церковь его слова не поняла и исказила, решив, что сладкое вино вкуснее.
– Так поступают вампиры в книжках, – нерешительно заметил Максим.
– Ты про кого? Про Богданова или Христа? – строго спросил отец. Помолчав, он продолжал, с удовольствием давая волю раздражению: – Не люблю дилетантских суждений. Как ты можешь делать выводы по одной фразе из моего рассказа? Хочешь что-то понять – читай Библию, читай труды Богданова, тогда и поговорим.
Максим молчал, не решаясь что-либо сказать. Любое слово могло спровоцировать новую вспышку гнева. Отец тем временем продолжал – похоже, разговор зацепил что-то в его душе, и остановиться он уже не мог:
– Большевики вели себя как типичная религиозная секта и прежде всего уничтожили своих конкурентов – церковь, затем ввели революционные песнопения взамен церковных гимнов, создали собственные святые писания из сочинений Маркса, Энгельса, а потом и Ленина.
– Почему в учебниках не пишут про Богданова?
– Он не выпячивал себя. Всегда был в тени. Он не был членом реввоенсовета или ЦИКа. После революции тихо возглавил созданный им загадочный «Институт крови». Там проводились исследования по продлению жизни за счёт вливания молодой крови в тела стариков.
– Он получил «эликсир молодости»?
– Неизвестно, поскольку умер, когда вводил себе кровь молодого парня…
– Так волшебство существует или нет?
– Кто знает. Всегда существовали отдельные люди, о которых другие говорили, что они чародеи. Мне однозначно не нравятся времена, когда колдовство делается государственной программой. Ни церковь, ни тем более магия не должны быть придворными слугами.
– Почему? – спросил Максим.
– Слишком дорого это обходится человечеству. И, боюсь… – отец замялся.
Пауза затягивалась. Ночь уже вступила в свои права, и свет встречных фар слепил широко открытые глаза Максима.