Страница 4 из 7
И хотя все эти высосанные из пальца опусы до предела нашпигованы специальной терминологией, наукообразны они только по форме и покоятся на глубоком естественно-научном невежестве или являются сознательной фальсификацией палеонтологических данных. Отрадно только одно – их авторы все же не отрицают эволюции органического мира в принципе. При этом нельзя не отметить пикантного парадокса: пока речь идет о муравьях, пчелах или каких-нибудь галапагосских вьюрках, адепты модных гипотез не возражают. Дескать, пущай себе на здоровье эволюционируют сколько душе угодно. Когда же разговор заходит о человеке, рать атлантологов немедленно ощетинивается как еж. Произойти от дельфинов или неведомых исполинов древности, ну от тигров и львов на худой конец – это еще куда ни шло. Но от безобразных и нечистоплотных обезьян – извините-подвиньтесь! Вынести подобное унижение венцу творения не под силу. Как это было нелегко в позапрошлом столетии, так и сегодня, что называется, в лом.
Между прочим, эволюционные идеи отражаются в массовом сознании самым причудливым образом. И хотя все изучали в школе дарвиновскую теорию естественного отбора и читали кое-что о мутациях, представление об этих вещах у большинства людей (даже обезображенных высшим образованием) нередко самое что ни на есть пещерное. Мутации воспринимаются как нечто из ряда вон выходящее, а об отборе, который, напротив, изменчивость ограничивает, и вовсе, как правило, забывают. Накрепко усвоив расхожее мнение, что мутации являются материалом для эволюции и, следовательно, чем их больше, тем быстрее она идет, авторы популярных брошюр ничтоже сумняшеся пишут что-нибудь вроде: «Одна из популяций этих древних обезьян обитала в районе естественных выходов урановых руд, что, видимо, и послужило причиной их быстрой эволюции». Жуткая каша в голове! Автору этого великолепного пассажа совершенно неведома классическая работа выдающегося отечественного генетика С. С. Четверикова «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения генетики», опубликованная еще в 1926 году. Он показал, что природные популяции несут в себе огромный запас ранее произошедших мутаций, буквально впитывают их «как губка впитывает воду», а значит, исходный материал у эволюции всегда в избытке. Работа Четверикова была насквозь теоретической, а вот Н. В. Тимофеев-Ресовский (герой повести «Зубр» Даниила Гранина) уже экспериментально подтвердил справедливость этого положения, доказав исключительную насыщенность природных популяций дрозофил мутациями. Одним словом, отбору всегда есть с чем работать, даже если никаких урановых руд поблизости не наблюдается.
Более того, представления очень многих людей о естественном отборе до сих пор грешат самым вульгарным ламаркизмом, хотя, казалось бы, современная биология давным-давно отправила построения Ламарка в архив. Спросите человека с улицы, какой щенок скорее выучится трюкам на манеже – вшивый беспородный «дворянин» или благородный отпрыск из династии цирковых псов? Почти наверняка вам ответят, что конечно же цирковой – ведь все его предки работали на манеже. Разве могли не закрепиться в генах столь важные признаки? А ведь человек учил в школе, что приобретенные признаки не наследуются, что Август Вейсман еще в начале прошлого века на протяжении нескольких поколений рубил крысам хвосты, но так и не добился появления на свет бесхвостого потомства. Между прочим, когда журналисты пишут о генетических мутациях на общенациональном уровне (например, по поводу лености российского мужика), они оперируют в точности таким же малым джентльменским набором поверхностно понятого эволюционизма.
Итак, с псевдонаучными построениями все более или менее ясно. К сожалению, невозможно обойти вниманием и старую как мир идею о божественном происхождении жизни вообще и человека в особенности, которая переживает в наши дни, как ни странно, своеобразный ренессанс. Точка зрения, согласно которой весь тварный мир вынырнул из небытия по воле всемогущего творца, получила в науке название креационизма (от латинского creatio – «созидание»). Откровенно говоря, полемизировать с положениями креационистов как-то не хочется, ибо за последние двести лет Отцы Церкви не удосужились представить на суд почтеннейшей публики ни единого свежего аргумента и с упорством, достойным лучшего применения, продолжают апеллировать к авторитету Священного Писания. По большому счету тут и обсуждать нечего, поскольку ultima ratio (последним доводом) всех без исключения теологов является фундаментальный тезис о том, что акт божественного творения есть непознаваемое слабым человеческим разумом чудо и в таком качестве рациональному анализу не подлежит. Я бы и не стал попусту сотрясать воздух, если бы не очевидное и победное шествие православного фундаментализма, ставшее особенно заметным в родных пенатах в последнее десятилетие.
Если Ватиканский собор скрепя сердце в конце концов признал, что теория Дарвина правильно толкует вопросы происхождения человеческого тела (неуловимая душа, ясен пень, остается родовой вотчиной священнослужителей), то отечественные иерархи в лице своих отдельных представителей стоят непоколебимо: чужой земли не надо нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим. Если бы так! Религия сегодня предельно агрессивна и наступает широким фронтом, усматривая бесовское начало в самых невинных умозаключениях. Кроме того, она высокомерна, вальяжна и как никогда далека от христианского смирения, поскольку чувствует крепкое плечо российской власти. Государство откровенно поставило на православную церковь, с упоением возрождая знаменитую уваровскую триаду – православие, самодержавие, народность. И хотя стоять в храмах со свечкой давно уже стало признаком хорошего тона, имеются серьезные сомнения, что количество истинно верующих существенно возросло. Вероятнее всего, в данном случае работает элементарный механизм функционирования больших систем: эпоха принудительного атеизма в одночасье приказала долго жить, и маятник конфессиональных пристрастий основательно качнулся в противоположную сторону. Сегодня только ленивый не толкует о духовности и не призывает оборотиться лицом к корням. Хочется верить, что с течением времени все постепенно устаканится, и он (маятник) займет приличествующее ему срединное положение. Впрочем, особенно обольщаться не стоит, поскольку Россия – страна малопредсказуемая.
Собственно говоря, толчком к написанию этой книги стала беседа с одним моим хорошим приятелем – человеком умным, начитанным и к тому же медиком по образованию. Когда разговор неожиданно свернул на дарвиновскую теорию естественного отбора и проблематику антропогенеза (обычной темой наших бесед были история и литература), он вдруг глянул на меня светло и остро и строго спросил: «Лева, неужели ты веришь во всю эту хрень?» Я поначалу даже растерялся, но потом, собравшись с мыслями, разразился великолепной и пылкой тирадой в защиту Дарвина, которая, по правде сказать, особенного успеха не возымела. Больше всего меня поразил не факт неприятия эволюции органического мира как таковой, а сама постановка вопроса: оказывается, учение о выживании наиболее приспособленных, с точки зрения моего оппонента, является предметом веры ровно в той же степени, что и библейский рассказ о сотворении Адама из персти земной.
С тех пор мне стала абсолютно ясна подоплека дискуссий в периодической печати, на радио и телевидении, где уважаемые люди с самым серьезным выражением лица утверждают, что дарвинизм на школьных уроках биологии следует преподавать наравне с альтернативными теориями, поскольку он является не более чем шаткой и плохо обоснованной гипотезой. Ученик, дескать, должен сам сделать выбор, проанализировав плюсы и минусы предлагаемых на рассмотрение концепций. Впору вспомнить скандальный «обезьяний процесс», взбудораживший Соединенные Штаты в 1925 году и закончившийся осуждением школьного учителя Джона Скопса, на протяжении нескольких лет совращавшего малых сих посредством изложения основ дарвинизма (по решению суда его оштрафовали на 100 долларов).