Танец змей

Старуха похлопала ее по спине:

– Полезай, Маргарита. Веди себя хорошо с добрым сэром. Не серди его.

Девочка колебалась, пока старуха с силой не пихнула ее в спину. В тусклом свете этот жест остался не замеченным ни возницей, ни джентльменом.

Маргарита быстро шагнула к двери, корзинка покачивалась у нее на локте. Она шустро поднялась по лесенке и тут же устроилась внутри на мягком сиденье. Ей прежде не доводилось сидеть на красном бархате; на таком фоне ее выцветшее платье выглядело как засаленная кухонная тряпка.

Джентльмен тоже залез внутрь и вставил масляную лампу в держатель. Они услышали, как старуха с трудом взобралась на переднее сиденье, и вскоре дилижанс тронулся с места.

Вытянувшись в струну, с корзинкой на коленях, Маргарита не сводила больших зеленых глаз с джентльмена.

Ему было немногим больше двадцати, но промеж бровей уже залегла глубокая складка. И руки, и лицо его были гладкими и белыми, а круглые щеки говорили о крепком здоровье – и, возможно, чрезмерной любви к еде.

Однако в присутствии ребенка ему, похоже, было не по себе: он барабанил пальцами, ерзал на сиденье и не знал, куда девать глаза.

На протяжении пары неловких минут он переглядывался с молчаливой девочкой, но дилижанс вдруг подпрыгнул на кочке. Бутылки в корзинке звякнули, и это привлекло внимание джентльмена. Не случись этого, не мчись дилижанс так быстро, не коснись бутылки друг друга, все в мире, возможно, сложилось бы совсем иначе.

– Что у тебя там? – спросил мужчина.

Девочка кашлянула.

– Вино, сэр.

– Вино?

Маргарита опустила глаза – она так разволновалась, что указания старухи перепутались у нее в голове.

– Это… – начала она, чувствуя, как заледенели пальцы. Вся ее жизнь зависела от того, насколько убедительно она произнесет следующие слова. – Это вино, которое папа отложил… чтобы угощать покупателей на рынке. Единственное, что я успела прихватить из телеги.

Джентльмен закатил глаза и притворился, что смотрит в окно, хотя ночь была все так же темна.

Маргарита задрожала. Ее единственный шанс таял на глазах.

– Хотите попробовать, сэр? – выдавила она из себя.

Мужчина презрительно усмехнулся:

– Я не пью дешевое спиртное, девочка.

Снова дрожь. Маргарита достала одну из бутылок.

– Это хорошее вино, сэр. Для дворян. Папин хозяин привозит его из места под названием Франция.

Как и предрекала карга, после этих слов он заинтересовался, но все же недостаточно. Маргарите казалось, что она идет по канату, удерживая равновесие исключительно благодаря везению, но вот-вот свалится в глубокую пропасть, откуда уже не выбраться.

Она протянула бутылку мужчине – расстояние между ними внезапно превратилось в бездну. Она так и слышала визгливые вопли карги: «Ты всего-то должна была заставить его выпить!»

– Попробуйте, – пробормотала она, обмирая от ужаса и сжимая бутылку с такой силой, что та вполне могла бы лопнуть у нее в руках. И тут, как по волшебству, она вспомнила слова старухи и произнесла их с идеальным выражением: – Нам больше нечем отблагодарить вас за доброту.

Мужчина уставился на нее. Маргарита решила было, что страх в ее голосе все испортил, но карга хорошо все продумала. Она знала, что девочка будет напугана до смерти; знала, с какой надеждой прозвучат ее слова, что глаза ее наполнятся слезами. Ни одна живая душа хоть с каплей человечности в сердце не откажется от такого предложения.

Джентльмен выхватил у нее бутылку и вынул пробку. Он поднес бутылку к носу и принюхался.

Маргарита безмолвно ждала, следя за каждым движением и переменой в его лице.

Ни улыбки. Ни намека на одобрение.

Девочка заломила руки. Она больше не могла сносить напряжения. Ей хотелось кричать. Ей хотелось…

И тут джентльмен сделал глоток.

Не робкий, но долгий, большой глоток – он поднял бутылку и запрокинул голову. Он глотнул несколько раз, не отнимая бутылку от губ.

Дело сделано.

Маргарита улыбнулась – возбуждение от первой собственной победы мурашками разбежалось по всему телу. Этой ночью порки не будет. Возможно, не будет больше никогда.

Жадно глотая превосходное французское вино, сэр Август предрешил свою печальную судьбу.

Смерть Строуана.

Беда с моими глазами.

В декабре года 1822 я отправился из Рамсгита в Шотландское нагорье с целью провести несколько дней с Родственником, к которому испытывал Сыновнюю любовь. По прибытии туда я обнаружил, что он мертв. Я посетил его похороны: людей там было много, и я прикладывал все силы, чтобы не рыдать, но так и не сумел совладать с собою. Вскоре после похорон мне пришлось просить, чтобы письма мои читали мне вслух, а ответы на них писали вместо меня, ибо глаза мои недомогали – так, что вследствие попытки с минуту удерживать взгляд на одном предмете зрение становилось расплывчатым. Я не подозревал, что глаза мои поразил недуг, пока не попытался почитать или подрезать перо. Вскоре после этого я поехал в Ирландию, и без всяких манипуляций с глазами к ним снова вернулась мочь, а к зрению – четкость…

1889

3 декабря

Виндзор, около полуночи

Кэролайн Ардгласс склонилась над книгой по ведовству, испытывая легкое отвращение при виде примитивных рисунков и с трудом разбирая чужой почерк без свечи под рукой.

Глаза зудели от усталости, спина затекла, а кости ныли, потому что на чердаке было сыро и гулял сквозняк, но она не обращала внимания на эти неудобства. Она не на рождественских каникулах. А на охоте.

Она позавидовала сороке, которая, спрятав клюв под крыло, безмятежно спала в своей маленькой медной клетке. Распушив черно-белое оперение, птица, похоже, совсем не страдала от холода. А вот Кэролайн, несмотря на толстое одеяло, накинутое на плечи, не могла похвастаться тем же.

Чердак был омерзительно грязный, там воняло, и шум, доносившийся из соседней таверны, отнюдь не услаждал слух. Однако ей пришлось заплатить кругленькую сумму за это место – каморку под крышей трехэтажного дома-развалюхи.

Она перевела взгляд на узкое окно за изъеденным жучком письменным столом – на вид, который так дорого ей обошелся.

Снаружи мягкие поля были укрыты снегом, серебрившимся в свете полумесяца. Ночь была ясной, а деревья, росшие вдоль Королевских конюшен, – голыми, поэтому Кэролайн открывался прекрасный обзор на восточное крыло замка. Личные покои королевы.

Она видела, как одно за другим загораются окна – вероятно, слуги совершали вечерний обход. Обычно в том мрачном крыле свет зажигали всего в паре комнат, но сегодня все было иначе. Свечи горели как минимум в дюжине окон, сообщая о прибытии королевы Виктории.

Кэролайн взяла маленький, но сильный бинокль, что лежал рядом с книгой, – тот, с помощью которого леди Энн Ардгласс шпионила в опере за своими деловыми конкурентами.

Кэролайн терпеливо осматривала окно за окном. Ей удавалось разглядеть лишь рамы и иногда – изгибы тяжелых штор. Ее собственное окно находилось слишком далеко, и различить лица было невозможно, но такой цели у нее и не было. Она навела бинокль на громоздкую башню, расположенную чуть правее, в юго-восточном углу двора, – та носила имя самовлюбленной Виктории.

Если те ведьмы не солгали, то именно там…

Деревянные половицы скрипнули. Кэролайн вздрогнула, обернулась и замахнулась было рукой с биноклем, готовая метнуть его в…

– Тише, тише, дитя! – воскликнула Берта. – Это же я!

В темноте стояла ее пухлая низкорослая няня. Различима была лишь половина ее сморщенного лица, а серебряный чайный сервиз, принесенный ею, тускло поблескивал в сиянии луны.

– Господи боже, – выдохнула Кэролайн, прижав ладонь к груди. – Ты меня напугала!

Сорока в клетке захлопала крыльями. Она бросила на Кэролайн взгляд – недовольный, как показалось девушке, – прежде чем снова спрятать голову и углубиться в сон.