Страница 7 из 44
— Давай я лучше придушу его, а? — предлагает с надеждой. — И ребёнку не придётся врать, про папу-космонавта.
— Дурак, — смеюсь хрипло, а он обнимает дрожащую меня, пока я сорвано дышу, уткнувшись ему в плечо.
— Ну всё, родная. Не трясись ты так, прорвёмся, — шепчет мне тихо, поглаживая по щекам как в далёком детстве. — Смотри, что я тебе привёз.
Амиль достаёт из сумки полушубок — белый как первый снег, припорошивший его густые и тёмные волосы. Я в качестве не сильно разбираюсь, но…
— Это же не искусственный мех, да?
— Песец.
— Песец… — обозначаю свою тревогу. — Амиль, пожалуйста, скажи, что ты его не украл.
— Я на него заработал.
Чувствую — не врёт, но то как он отводит глаза неуловимо напрягает.
— Амиль, ну куда я в нём пойду? У самого манжеты на куртке затёртые. Зачем нужно было так тратиться?
— Захотел. — Он набрасывает мне полушубок на плечи и заключает лицо в шершавые ладони. — Марьям, кого мне ещё баловать, если не тебя? Закрыли тему. Собирай вещички, переведёшься здесь на заочное и поедешь со мной туда, где никому не будет дела, кто кому и кем приходится.
Другими словами — в город, откуда родом наша мать.
Унаследованная квартира приносит небольшой, но стабильный доход. Правда, с переездом брата сдавать приходится всего одну комнату, что уже ощутимо бьёт по кошельку. Если я займу вторую, то мы лишимся заработка целиком.
— Мы оба учимся, — пытаюсь возразить. — Жить на что будем?
— Марьям… — Брат снова отводит взгляд, вздыхает устало. — Я даже не пытался поступить, не на что. Сейчас окончу курсы и пойду в гараж автомехаником. Так что делай, как говорю и не буди во мне зло.
Месяц спустя прощаюсь с хмурым отцом, глубоко уязвлённым моим легкомыслием. Краснею, бледнею, но молчу как партизан. С него не станется заявиться с претензиями в кабинет к завучу. А что он может услышать от матери Макса? Что воспитывать дочь надо было. Такого позора я родным не хочу.
Автобус трогается, унося скромный дом на окраине города, кухоньку, пропахшую жареной рыбой, и мои первые грабли, не оставившие нам другого выбора. Мы с братом начнём жизнь с чистого листа, а сам лист поделим пополам, как всегда делили грусть и радость. И кто знает, может, оглядываясь в прошлое, я когда-нибудь скажу — всё было к лучшему.
И жили они долго и счастливо, но порознь…
Наши дни…
— Мамочка-а-а!
Тонкий визг дочери вмиг заставляет покрыться холодным потом. Повезло, я не успела забраться под душ. Только волосы кое-как на макушке стянула да смыла потёкшую за день косметику.
Из ванной выскакиваю наперегонки с обмирающим сердцем. И что же я вижу?
Пожар? Потоп? Нашествие тараканов? Да если бы!
Моё четырёхлетнее чадо воинственно пыхтит, волоча за собой биту. Тяжеленная красотка из белого ясеня в высоту не уступает красной от натуги Ксении, но дочь не сдаётся. Поразительное упрямство.
Похолодев, отбираю увесистый снаряд, пока она себе пальцы на ногах не отбила. Вся в отца. Ну прямо до мурашек. Панических.
— Ксень, ну я ж просила не трогать… — вздыхаю, утирая испарину со лба. Кто бы мне дал хоть дух перевести.
— Мам, иди! — Дочурка тычет пальцем в сторону прихожей. — За стеной опять живёт бабайка!
Твою ж дивизию!
Новый сосед, значит. Уже третий за этот месяц.
— Ну-ка, бегом в детскую и сделай мультики погромче. — Подмигиваю раскрасневшейся егозе, ловко закидывая биту на плечо. — Сейчас я ему покажу.
Кто скажет, что это не лучший пример для дочери, тот вряд ли представляет, что такое вечеринка у соседей поздним вечером. За последний год у меня возникло стойкое чувство, что приличные люди сюда не заселяются. Проклятая квартира. И номер соответствующий — восемнадцать. Он же — шесть плюс шесть плюс шесть…
Однако прогнать бабайку — это вам не стрелки на веках рисовать. Тут одной сноровкой не управишься.
И знаете, бывают в жизни такие дни, которые принято называть одним общеизвестным и крайне дурнопахнущим непечатным словом. Так вот сегодня мне выпал как раз один из них. А началось всё с того, что мы с начальником полюбовно решили отдохнуть друг от друга. Другими словами — меня в очередной раз уволили.
В общем, домой я принесла полкило овсяного печенья, штраф за разбитый дочерью стеллаж для парфюмерии и вечную головную боль — где взять денег?
Так как финансовый вопрос для матери-одиночки — отдельная и очень грустная песня, а давление в черепе настоятельно требует сбросить пар, пресловутый бабайка капитально попал.
Собственно, добрую треть его предшественников выкурила я же.
Ну, потому что нечего приваживать сюда весь сброд и выкручивать громкость стереосистемы на весь микрорайон. Для этого есть клубы. Говорят, там зависать ничуть не хуже.
Итак, настроение подходящее, бита со мной — не столько для устрашения, сколько ради безопасности. Страха нет вообще. Может, адреналин так действует, а может пропущенные в суматохе завтрак, обед и ужин гнетут молодой организм настолько, что становится всё равно кого покусать. Не суть.
У двери со зловещим номером восемнадцать завожу руку с битой за спину и придаю лицу любезное выражение. Без фанатизма прожимаю бутон звонка.
Если верить зеркалу, то с внешностью мне повезло чуть больше, чем с личной жизнью. Мелкая кость, чистая кожа, миндалевидный разрез тёмно-карих глаз. Стоит лишь стянуть резинку, чуть взбить пальцами тяжёлую волну каштановых волос, и вот ты уже не озверевшая от бытовых проблем домохозяйка, а томная нимфа прямиком из райских кущ. В целом не Шахерезада, конечно, но при необходимости по ушам проехаться сумею.
Дверь, наконец, гостеприимно распахивается, являя моему цепкому взору белобрысого задохлика.
— Вот это я понимаю, принесло подарочек, — выдаёт парнишка вместо приветствия. И глазками оценивающе хлопает, мгновенно приосаниваясь. — Проходи, красавица.
— Музыку приглуши, пожалуйста, — пока ещё прошу, обезоруживающе улыбаясь. — Мне дочь пора укладывать.
Заинтересованность со смазливого лица как рукой снимает. И так происходит с каждым, стоит заикнуться о наличие у меня ребёнка. Что сказать, удобно.
— Макс! — кричит он куда-то вглубь квартиры, а я с трудом прогоняю мысли о своей первой любви. Так больно и глупо… Мало ли на свете тёзок? Каждый раз пробирает. — Тут твоей соседке музыка мешает.
Лаконичный ответ не заставляет себя ждать.
— Лесом пусть идёт! — И ведь голос тоже кажется смутно знакомым! Мне кажется, я брежу. — Не тупи, Володя. Ты время видел? Мы ничего не нарушаем. Нарушил застройщик, когда прокладывал картон вместо стен.
— Слышала? — опрометчиво скалится мой собеседник. И, очевидно, посчитав разъяснительную беседу на этом законченной, предпринимает попытку закрыть дверь перед моим носом. Попытку абсолютно бессмысленную, потому как я успеваю просунуть биту в щель.
— На случай если есть сомнения, я этой штукой пользоваться умею, — предупреждаю томно. — Так что, сладенький, обсудим, когда у моего ребёнка тихий час?
Как показывает опыт, юнцов готовых дать красивой девушке отпор не так уж много. Они как минимум до двадцати робеют перед каждой юбкой.
Вот и бравый Володя от подобной постановки вопроса стремительно сдувается и уже пятясь перекладывает бремя грядущих переговоров на хозяина квартиры.
— Макс! Иди, короче, сам со своей соседкой психованной разбирайся.
Я вот только усмиряю рефлекторную дрожь, но спустя пару секунд повторно содрогаюсь. Сердце неожиданно ухает куда-то вниз, и судя по ощущениям качает кипяток, а в голове бьётся единственное слово — то самое, которым едва ли начинают мирный диалог.
— Ты?.. — всё же подбираю синоним, обмирая под изумлённым взглядом тех же льдистых глаз, что унаследовала от него моя дочь.
— Я, — хрипло подтверждает Макс, закладывая большие пальцы за пояс брюк. — Ну надо же, как тесен мир. Чего скандалишь, Ахметова?
Я так и стою в немом шоке, не доверяя своим глазам. Вдохнуть не могу, воспоминанья горят. Сейчас бы зажмуриться, чтобы прогнать наваждение, но ни одна часть вдруг отяжелевшего тела меня не слушается.