Страница 11 из 12
Сегодня детективный жанр переживает в Соединенных Штатах упадок. Он стал реалистическим и рассказывает о насилии, включая сексуальную агрессию. Так или иначе, жанр умирает. Интеллектуальные истоки детектива забыты. Кое-как они еще удерживаются в Англии, где до сих пор пишут безмятежные романы, действие которых разворачивается в английской деревушке; в них все расчислено, все безмятежно и не угрожает ни насилием, ни чрезмерным кровопролитием. Я тоже несколько раз пробовал написать детективную историю и не слишком горжусь тем, что получилось. Я перенес место действия в область символического и не знаю, насколько это подходит детективу. Так написан рассказ «Смерть и буссоль». Несколько детективов я писал в соавторстве с Бьоем Касаресом, чьи новеллы вообще лучше моих. Вместе мы написали рассказы о доне Исидро Пароди, который сидит в тюрьме и разгадывает преступления из тюремной камеры.
Что можно сказать во славу детективного жанра? Трезво и уверенно, пожалуй, одно: наша литература движется к хаосу. Поэзия клонится к свободному стиху, полагая, что тот легче регулярного; на самом деле он куда трудней. Упраздняются герои, сюжет, все тонет в неразличимости. В это столь хаотическое время есть скромный жанр, который пытается сохранить классические достоинства, и этот жанр – детектив. Речь не о тех детективах без завязки, кульминации и развязки, которые пишут второразрядные авторы. Я говорю о детективах, вышедших из-под пера писателей первого ранга: Диккенса, Стивенсона и прежде всего Уилки Коллинза. В защиту детективного жанра я бы сказал, что он не нуждается в защите: читаемый сегодня с чувством превосходства, он сохраняет порядок в эпоху беспорядка. Такая верность образцу достойна похвалы, и вполне заслуженной.
Время
Ницше не любил{32}, когда в один ряд ставили Гёте и Шиллера. Можно сказать, что в той же мере непочтительно объединять пространство и время, поскольку наш разум может обойтись без пространства, но не без времени.
Давайте предположим, что вместо пяти чувств у нас было бы лишь одно. Пусть это чувство будет слухом. Тогда исчезнет видимый мир, то есть исчезнут небосвод, звезды… Поскольку не будет осязания, то исчезнет и все грубое, гладкое, шершавое и так далее. Если мы лишимся обоняния и вкуса, то потеряем и те ощущения, которые доступны через нёбо и через нос. Останется только слух. И тогда мы получим мир, где можно обойтись без пространства. Мир отдельных личностей. Личностей, которые могут общаться друг с другом; быть может, их тысячи, быть может, их миллионы, и общаются они посредством слов. Ничто не мешает нам вообразить язык столь же сложный, как наш (или даже сложнее нашего). А еще они общаются посредством музыки. Иными словами, в этом мире не будет ничего, кроме отдельных сознаний и музыки. Здесь можно возразить, что для музыки нужны инструменты. Однако абсурдно полагать, что музыка нуждается в инструментах. Они нужны лишь для ее исполнения. Если мы захотим представить себе музыкальную партитуру, мы сможем обойтись без инструментов: без роялей, скрипок, флейт и так далее.
Итак, этот мир отдельных личностей и музыки был бы не менее сложным, чем наш. Как сказал Шопенгауэр{33}, музыка не является чем-то внешним относительно мира, она и есть мир. Но и в этом мире обязательно существовало бы время. Потому что время – это последовательность. Если каждый из нас представит себя в темной комнате, то видимый мир исчезнет, он покинет наше тело. Как часто мы не имеем представления о своем теле!.. Например, сейчас, коснувшись рукой стола, я ощутил и стол, и руку. Но что-то все равно происходит. Что же? Может быть, меняются наши восприятия, ощущения или просто воспоминания и образы. Но всегда что-то происходит. Не могу не вспомнить одну из чудесных строк раннего Теннисона: «Time is flowing{34} in the middle of the night»[8]. Очень поэтичная мысль: весь мир спит, а между тем безмолвная река времени – неизбежная метафора{35} – течет по полям, в подземельях и в космосе, течет между звездами.
Иными словами, время для нас представляет насущную проблему. Дело в том, что мы не можем без него обойтись. Наше сознание беспрестанно переходит из одного состояния в другое, а это и есть время – последовательность. Кажется, Анри Бергсон{36} сказал, что время является главной проблемой метафизики. Если бы разрешилась эта проблема, разрешилось бы и все остальное. К счастью, полагаю, у нас нет ни единого шанса ее разрешить; иными словами, мы всегда будем находиться в поисках. Мы всегда сможем, подобно Святому Августину, сказать: «Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю»[9].
Не знаю, продвинулись ли мы в решении этой проблемы за двадцать или тридцать веков рассуждений. Я бы сказал, что мы и сегодня чувствуем то древнее смятение, которое остро прочувствовал Гераклит. Непрестанно возвращаюсь к его изречению: никто не войдет дважды в одну реку. Почему никто не войдет дважды в одну реку? Во-первых, потому, что воды реки текучи. Во-вторых, и здесь метафизика затрагивает нас самих, поселяя в душах священный ужас, потому что мы сами река, мы тоже текучи. В этом и заключается проблема времени. Это проблема быстротечности – время проходит. Мне вспоминаются замечательные строки Буало{37}: «Момент моей речи бесконечно далек от меня». Мое настоящее, или то, что было моим настоящим, уже мое прошлое. Но проходящее время не проходит бесследно. К примеру, мы беседовали с вами в минувшую пятницу. Можно сказать, что мы изменились, поскольку с нами за эту неделю случилось многое. Однако мы все те же. Я знаю, что читал здесь лекции, говорил и пытался рассуждать, а вы, вероятно, помните, что на прошлой неделе меня здесь слушали. В любом случае это остается в памяти. Память индивидуальна. Мы в значительной мере состоим из нашей памяти.
А память в значительной мере состоит из забвения.
Итак, перед нами проблема времени. Эта проблема, возможно, неразрешима, зато мы можем рассмотреть предложенные решения. Наиболее древней является идея Платона, которую затем развил Плотин, а после Святой Августин. Эта идея – одно из прекраснейших изобретений, созданных человеком. Полагаю, именно человеком. Хотя если вы религиозны, то, должно быть, думаете иначе. Я говорю о прекрасном изобретении вечности. Что есть вечность? Вечность – это не сумма всех наших вчера. Вечность есть все наши вчера, все вчера всех разумных существ. Все прошлое, то прошлое, исток которого неизвестен. А еще все настоящее. Этот момент настоящего, охватывающий все города, все миры и межпланетное пространство. И наконец, будущее. Будущее, которое еще не сотворено, но которое тоже существует.
Богословы полагают, что вечность есть мгновение, в котором чудесным образом соединяются разные времена. Используем термины Плотина, глубоко прочувствовавшего проблему времени. Плотин говорит{38}: существует три времени, все три – настоящее. Одно – настоящее настоящего, момент, когда я говорю. Точнее, когда я говорил, поскольку этот момент уже относится к прошлому. Есть еще одно время – настоящее прошедшего, имя которому память. И третье – настоящее будущего, которое воплощается в наших надеждах и в нашем страхе.
А теперь обратимся к решению, которое впервые предложил Платон: оно кажется произвольным, но на деле таковым не является, что я и намерен вам доказать. Платон сказал, что время – это подвижный образ вечности. Он начинает с вечности, с вечного существа, и это вечное существо хочет отобразиться в других существах. Но оно не может сделать этого в своей вечности: ему необходима последовательность. Время становится подвижным образом вечности. Великий английский мистик Уильям Блейк{39} писал: «Время – это дар вечности». Если бы нам было даровано все бытие… Бытие больше вселенной и больше мира. Если бы мы узрели бытие хоть один раз, мы были бы уничтожены, раздавлены, мертвы. Напротив, время – это дар вечности. Вечность позволяет нам переживать все наши ощущения последовательно. У нас есть дни и ночи, есть часы и минуты, есть память, сиюминутные чувства и, кроме того, у нас есть будущее, – мы еще не знаем этого будущего, но предчувствуем его или боимся.
32
Ницше не любил… – Цитируется его трактат «Сумерки идолов» (гл. «Набеги несвоевременного», 16).
33
Как сказал Шопенгауэр… – «Мир как воля и представление» (11, 39).
34
«Time is flowing…» – Точнее: «Time flowing in the middle of the night» – цитата из стихотворения Теннисона «Мистическое».
8
«Струится время в полуночный час» (англ.).
35
…неизбежная метафора… – В эссе «Метафора» Борхес говорит о сопоставлении реки и времени как об одной из «исчерпанных» метафор, которая использовалась столь часто, что больше не приносит читателю радость удивления: «Первому памятнику европейской литературы, „Илиаде“, уже около трех тысяч лет. Почему не предположить, что за этот огромный промежуток времени все возможности глубокого и неотвратимого сходства (сновидения и жизни, сна и смерти, бегущих рек и дней и т. п.) так или иначе исчерпаны и запечатлены?» (перевод Б. Дубина).
36
Анри-Луи Бергсон (1859–1941) – французский философ, представитель интуитивизма и философии жизни, лауреат Нобелевской премии по литературе 1927 г. Отвергал механистическое представление о времени и ввел понятие «длительность».
9
Перевод М. Сергеенко.
37
Никола Буало (1636–1711) – французский поэт, критик, теоретик классицизма. Проблема времени серьезно волновала Борхеса в последние годы жизни; полюбившуюся ему цитату из Буало можно встретить и в других текстах: например, в «22 августа 1983 года» из сборника «Атлас».
38
Плотин говорит… – Святой Августин, находясь под влиянием Плотина, продолжает эти размышления: «Было бы точнее, кажется, выражаться так: настоящее прошедшего, настоящее будущего. Только в душе нашей есть соответствующие тому три формы восприятия… Так, для настоящего прошедших предметов есть у нас память или воспоминание (memoria); для настоящего настоящих предметов есть у нас взгляд, воззрение, созерцание (intuitus), а для настоящего будущих предметов есть у нас чаяние, упование, надежда (expectatio). Говоря таким образом, я не затрудняюсь в понимании тройственности времени, оно становится тогда для меня ясным, и я признаю его тройственность…» (Аврелий Августин. Исповедь. XI, 14 // Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 2. М., 1969. С. 587).
39
Великий английский мистик Уильям Блейк… – Отсылка к его поэме «Мильтон».