Страница 10 из 58
— Вы посмотрите, что они творят!! — подступил к Злобину мужчина в сером пиджачке и спортивных штанах. Протянул огромный лист мятой фольги. — Куда смотрит прокуратура?!
Работник прокуратуры Злобин посмотрел на фольгу, к которой была пришпилена бумажка с надписью: «След от применения психотронного оружия». Стрелка указывала на тонкую дырочку в фольге, возможно, сделанную булавкой.
Злобин пробежал взглядом по плакатам демонстрантов — требования были аналогичными, вплоть до отдачи под суд «психофашистов». Перевел взгляд на сержанта.
Тот воспринял немой приказ и сразу же оживился.
— Так, психи, мое терпение лопнуло! Кому было сказано — до работников не докапываться?
Он двинулся грудью на малахольного с фольгой, оттеснив его от Злобина. Другой сержант ткнул кулаком в плакат, растянутый перед собой другим демонстрантом. Очевидно, удар пришелся в грудь, плакат схлопнулся, как крылья бабочки. Женская часть жертв экспериментов загомонила, но стала пятиться.
— Где, где нам искать защиты?! — шипел обладатель вешдоков применения пси-оружия.
Сержант, тащивший его за локоть, хохотнул и изрек:
— Иди к Думе, убогий. Там и митингуй. Это уже не наш участок.
Злобин развернулся спиной к обычной для Москвы сценке и пошел вверх по улице. «Идиоты. Стоят у органа государственной власти и требуют защиты от этой же власти», — неожиданно всплыло в памяти.
Злобин остановился. Слова принадлежали профессору Мещерякову. Ворвался в жизнь, как входит в сон бред, намутил, еще больше все запутав в и без того странном деле погибшего Гусева, которое расследовал Злобин. Со слов Мещерякова получалось, что убили Гусева именно пси-оружием. Проверить версию не удалось. Мозг погибшего — а в нем можно было найти следы применения оружия, кстати, напоминающие булавочные уколы, — похитили из морга. Убив при этом случайно подвернувшегося судмедэксперта Черномора.
Злобин помотал головой, отгоняя ненужные сейчас воспоминания.
— Андрей Ильич?
Перед ним стояли двое представительного вида мужчин. Про таких говорят, в возрасте и в теле.
На первый взгляд они были совершенно разными: один холеный интеллигент в дорогих очках, другой не прятал своих крестьянских корней, в прищуренных глазках искрился народный ум и бесхитростный юмор. Но при внимательном рассмотрении они казались очень близкими, долго и плотно общавшимися друг с другом. Так становятся неуловимо похожими совершенно разные мужчины, женившиеся на сестрах. И еще в них чувствовались достоинство и неспешность, идущие от привычки к власти.
— Позвольте представиться. Виктор Николаевич Салин. Сопредседатель фонда «Новая политика». — Мужчина в элегантном светлом плаще и столь же элегантных очках с дымчатыми стеклами отвесил полный достоинства полупоклон. Затем тот, чья фамилия оказалась псевдонимом самого Сталина[7], сделал пол-оборота корпусом, приглашая напарника представиться самому.
— Решетников Павел Степанович. — Крестьянского вида мужчина растянул в улыбке губы.
Злобин по дуге обшарил взглядом улицу. Ничего подозрительного. Бояться было нечего, вокруг все обложено наружкой Генпрокуратуры. Да и такие сами грязной работы не делают, планируют и отдают приказы — да, но рук никогда не марают.
— Если вы ко мне, вон приемная. — Злобин указал за спину. — А на улице не знакомлюсь. Никогда.
— Нам просто хотелось поговорить. Без протокола, — мягким голосом заметил Салин.
— Тем более. У меня есть начальство. Прикажет — поговорю. Без протокола.
Решетников глухо хохотнул, отчего живот, обтянутый легкой курткой, колыхнулся.
— Что я тебе говорил, Виктор Николаевич? Проспорил, брат, проспорил.
Продолжая веселиться, он извлек из кармана мобильный. Одним нажимом кнопки, как заметил Злобин, набрал номер. Дождавшись соединения, с тем же хохотком в голосе обратился к абоненту:
— Валерий Иванович? Опять Решетников беспокоит. Хочу поздравить. Отличные кадры у тебя, даже завидно. Бдительные и принципиальные. Вот один тут стоит передо мной… Ага, глазами расстреливает. Ты скажи, что мы с Виктором Николаевичем не кусаемся… Ага, Злобин его фамилия.
Решетников протянул трубку опешившему от неожиданности Злобину.
— Андрей Ильич, поговори с этими людьми, — раздался из трубки баритон нового начальника Злобина. — Считай, это личная просьба.
Связь сразу же оборвалась. Значит, просьбу следовало понимать как приказ.
Злобин молча вернул мобильный владельцу.
Он в упор разглядывал этих людей, способных одним звонком организовать «личную просьбу» начальника Управления собственной безопасности Генпрокуратуры, человека, имеющего право прямого доклада в Администрацию президента страны.
И Салин с Решетниковым разглядывали его. Один прятал глаза за дымчатыми стеклами, другой с хитрым прищуром, но в узкой щелке глаз поблескивал льдинкой, словно мужик приценивался, куда сподручнее засадить рогатину в тушу медведю.
Решетников первым нарушил напряженное молчание. Одернул куцую куртку, поеживаясь.
— Солнышко вроде, а ветерок пробирает. Как бы ревматизм не нажить. — «Ревматизм» он произнес с мягким знаком, как Хрущев «социализьм». — Может, в теплое местечко переберемся, там и побеседуем, а?
Салин плавно развернулся, приглашая Злобина идти рядом. Решетникову пришлось идти по бордюру, время от времени оступаясь на асфальт дороги.
Краем глаза Злобин заметил, что стоявшая на противоположной стороне темно-синяя «вольво» тронулась с места и поползла следом.
— Ага, наша, — кивнул Решетников, поймав его взгляд. — Но пешочком-то интереснее. И геморрой не наживем. Вы в Москве недавно, дней десять, еще не все достопримечательности осмотрели. А посмотреть есть на что.
Злобин молчал, внутренне тихо сатанея. Новые знакомые давили плавно, но мощно, демонстрируя свою силу. Сначала звонок непосредственному начальнику, потом машина, которой охрана разрешила стоять прямо напротив входа в Генпрокуратуру, теперь еще и осведомленность показали. Потом подумал, что, возможно, именно таким он им и нужен, зажатый изнутри провинциал, не знающий, кому в первопрестольной в ноги кланяться, а кому морду бить. От этой мысли сразу же стало легче дышать.
Злобин свободно расправил плечи и послал Решетникову один из тех взглядов, от которых у подследственных после непродолжительного ступора начинался словесный водопад.
От Решетникова взгляд отскочил, как стальной шарик от кирпичной стены. Никакой реакции. Он продолжил балагурить:
— Вот, например, ничем не примечательное здание. — Он указал на дом на противоположной стороне. — Скорее всего доходный дом конца девятнадцатого века. Точно не знаю, врать не буду. Но зато мне доподлинно известно, что четвертый этаж выкуплен полностью, квартиры соединены между собой. Интерьерчик, дизайн, джакузи с березовыми вениками, все как полагается. Думаете, что апартамент принадлежит «новому русскому»? Не угадали. Там шикарный публичный дом, Андрей Ильич. Дежурит смена из двенадцати на все готовых барышень. По первому требованию привезут еще столько же. Сам, упаси господь, не пробовал, но друзья хвалили. Говорят, некоторые клиенты прибывают с собственными женами. Мода, наверное, такая.
Злобин не удержался и скользнул взглядом по ряду стеклопакетных окон на четвертом этаже. Они так выделялись на сером фасаде, что при желании труда не составляло вычислить полуподпольный бардачок.
Решетников, словно читая мысли, продолжил:
— У человека, далекого от московских реалий, может возникнуть закономерный вопрос: а как такое может быть на полпути между Генпрокуратурой и МУРом? Куда, так сказать, смотрит милиция? Хе-хе-хе. — От смеха его брюшко забавно дернулось. — Отвечу. Милиция зрит в корень такого пагубного явления, как проституция. То есть кроме денег, которые она приносит, ничего не видит. И если вы, Андрей Ильич, узнаете, что этот бардачок накрыли, а в «Московском комсомольце» прочтете, что «полиция нравов» обложила всех проституток данью, то знайте: делят бабки. Просто милиция общественной безопасности, оставшись без внебюджетного, хе-хе-хе, финансирования, начала драку с коллегами-конкурентами. «Общественники» имели с барышень штрафы за отсутствие регистрации в размере процента от дохода. Кто же от таких денег откажется?
7
Иосиф Джугашвили за годы партийной карьеры сменил несколько псевдонимов: Коба, Бесошвили, Чижиков, Васильев, Иванович, Иванов, Салин. В историю вошел под псевдонимом Сталин. Некоторые исследователи считают, что этот псевдоним взят из осетинского эпоса о Стальном человеке, сыне смертного мужчины и богини плодородия Наталки.