Страница 5 из 10
Все понимали, зачем Фай пришел, ждали от него конкретных действий, а он… задыхался. Хотелось вскочить на ноги и броситься к закрытой двери. Бежать, бежать. Далеко. На край света. Туда, где никто его не знает. Найти самую глубокую пещеру, самый темный угол и забиться в него, как мышь.
«Огласт пока молчит, но продолжит ли он молчать и дальше, если я сейчас протяну Меливингу свадебную ленту, чтобы тот завязал ее на запястье дочери?»
Предложение Фай так и не сделал, и растерянность на лице Эллианны сменилась обидой. Ее нежные губы задрожали, прекрасные глаза наполнились влагой, которая, к счастью, тут же высохла: эльфийки умели держать эмоции под контролем.
Провожая гостя до двери, Меливинг хмурился. Фай же думал только о том, что будет, когда уйдет. Какой разговор состоится между этими двоими? Развяжется ли у Огласта язык?
– Наша семья всегда тебе рада, – произнес отец Эллианны стандартную фразу при прощании. – Доброго дня и спокойного вечера.
Дверь закрылась за спиной Фая с тихим скрипом. Под ногами зашуршал гравий. Солнце клонилось к закату, и на дорогу ложился уютный золотистый свет, а в душе у Фая было черным-черно. Ему казалось, что он потерял опору и теперь падает в глубокую темную яму, летит навстречу собственной смерти.
– Подожди! – услышал Фай уже на лесной тропе и, обернувшись, увидел догоняющего его Огласта. Ветер трепал тонкую прядь волос, выбившуюся из косы эльфа. Поднимал вокруг приближающейся фигуры клубы дорожной пыли. – Стой! Нам надо поговорить.
Заметив, что Фай остановился, Огласт перешел на шаг и через несколько минут был рядом. Фай терпеливо ждал, когда он выровняет дыхание после бега и обрушит на него всю бездну своего возмущения.
О как легко осуждать упавшего в грязь, возвышаясь над ним в чистой, белой одежде. Вот только кому-то пришлось идти по скользкой, ненадежной тропе, а у кого-то дорога была прямой и безопасной.
В конце концов, это Фаю и Эверу Огласт обязан своим спасением. Это они двое приняли на себя весь удар. Как тогда сказала советница? Кто-то должен был отвлекать внимание.
Отвлекать внимание…
Жестокие и циничные слова, но все обстояло именно так. Они отвлекали внимание. Жертвовали своими телами, своей честью, здоровьем собственных душ, чтобы остальные могли покинуть лагерь незамеченными. Пока Мерида выводила Огласта из-под защитного купола, Фая и Эвера жестоко насиловали.
Волна чистой ярости захлестнула Фая, заглушив стыд. Злость на всех моралистов мира.
«Ты побывал в моей шкуре, чтобы меня обвинять? Ты знаешь, как мне было больно, страшно, мерзко? Так какое право ты имеешь смотреть с презрением и брезгливостью?»
– На моем месте мог оказаться ты, – выплюнул Фай, не сумев сдержаться. – Это мог быть ты. Легко! Просто той ночью тебе повезло больше, чем нам с Эвером. Разве это делает тебя лучше меня?
Сказал – и испугался: а вдруг Огласт ничего не видел и лишь догадывался о насилии? Что, если Мерида отвела его и других спасшихся в лес до того, как на поляне началась пьяная оргия? Может, Огласт хотел спросить о судьбе оставшихся в лагере, а Фай своими неосторожными словами себя выдал?
Нет, он знал. Все знал. По серьезному лицу Огласта пробежала тень, мышцы на скулах дернулись, он содрогнулся всем телом и зябко поежился.
– Ты прав, – Огласт отвел взгляд. – Мне просто повезло, и я не имею права осуждать тебя за то, что с тобой сделали.
Жаркий стыд вернулся и захлестнул с головой. С ужасом Фай представил, что сородич видел его покорно лежащим под насильниками, слышал его тихие стоны удовольствия. Что, если Огласт стоял где-то в стороне под деревьями и смотрел на Фая, ублажающего врагов? Невыносимо. Думать о том, что его позор видели, было невыносимо.
В глубине души Фай винил себя за то, что не сопротивлялся. За то, что сдался без боя. За свою трусливую покорность, за унизительные попытки не злить мучителей в надежде избежать лишней боли и травм. И ведь избежал! Эверу, иступлено вырывавшемуся из лап насильников и отказавшемуся пить зелье, досталось больше.
«Не было, ничего этого не было». – Сегодня заклинание не работало. Хотелось погрузить горящее лицо в ледяные воды реки, охладить пылающую кожу.
– О чем ты собираешься говорить? – Фай отвернулся, чтобы не смотреть Огласту в глаза.
– Ты знаешь, о чем, – тихо, словно испытывая неловкость, ответил тот.
Фай знал, но до последнего не мог убить в сердце глупую, нелогичную надежду на то, что все каким-то невероятным образом обойдется. Он любил Эллианну. Ради нее только и примкнул к «Несогласным». Из-за нее попал в плен и пережил ад.
– Ты хочешь, чтобы я оставил кузину твоей жены в покое.
Солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев, на дорожке под ногами трепетали тени от листьев и веток.
– Сейчас потребуешь, чтобы я держался от Эллианны подальше. Считаешь меня недостойным ее внимания. —Подошвой туфли он накрыл одно из пятен света в кружеве теней. – Будешь угрожать, что расскажешь мою тайну всем, если я не послушаюсь. Если сделаю предложение Эллианне или какой-нибудь другой эльфийке. Теперь мой удел – вечное одиночество, так?
– Не так.
Изумленный, Фай вскинул голову и взглянул на собеседника с недоверием.
– Не так, – повторил тот, смущенно поведя плечом.
Некоторое время эльфы смотрели друг на друга в неловком молчании, а потом Огласт продолжил:
– Если правда выйдет наружу, пострадаешь не только ты. Прежде чем предлагать Эллианне брак, спроси, согласна ли она на такой риск – стать женой изгоя, лишиться статуса, своего положения в обществе, до конца жизни терпеть косые взгляды? Возможно, тебе удастся успешно скрывать свое прошлое. А что, если нет? Все тайное рано или поздно становится явным. Случившееся всегда будет висеть над вами угрозой. Эллианна должна знать, на что идет. Это будет честно по отношению к ней.
– Хочешь, чтобы я ей рассказал?
Он представил, как описывает любимой свои унижения, и решил, что легче умереть.
– Необязательно в подробностях. – Огласт смотрел куда угодно, но не на Фая. – Просто скажи, что…
– Меня изнасиловали.
Вот он и произнес это вслух.
Изнасиловали.
И лицо снова защипало от прилившей крови. Огласт поморщился, а Фаю захотелось провалиться сквозь землю. Не получалось говорить на эту тему без слез на глазах. Одно воспоминание – и щеки становились мокрыми. Фай поспешил отвернуться, зажмурившись и незаметно вытирая рукавом веки. Огласт притворился, что не замечает его манипуляций.
Как? Как он найдет в себе силы открыть Эллианне правду? Сказать любимой девушке, что его раздели, напоили возбуждающим зельем и заставили ублажать похотливую толпу? Что он совокуплялся самым мерзким, противоестественным способом. Что до сих пор чувствовал себя грязным, сколько бы раз ни принимал ванну. Вернувшись в Троелевство, Фай чуть кожу с себя не содрал мочалкой. Тер и тер – грудь, бедра, ягодицы – до красноты, до боли. Ему казалось, что пальцы варваров оставили на его теле несмываемые следы, что он весь в пятнах, что в кожу намертво въелся запах чужих интимных соков. Иногда ночью он вскакивал с кровати и бежал в уборную: его рвало. Иногда он просыпался и плакал в постели, крепко закусив край подушки. А сколько раз его будили кошмары?
Дрожащими губами Фай шептал своему отражению в зеркале, что не виноват, но в глубине души сомневался в собственной мужественности. После всего случившегося мог ли он считать себя мужчиной? Будет ли считать его мужчиной Эллианна, если узнает правду? Согласится ли поцеловать? А разделить с ним постель? Или ей станет противно?
– Я… нет. – Фай замотал головой. – Нет, нет. Не могу.
– Ты должен, – настаивал Огласт.
– Ничего я не должен! Представь, что это был ты. Что все это сделали с тобой. Ты бы рассказал жене?
Огласт вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
– Да, – он решительно вздернул подбородок. – Рассказал бы. И она бы меня приняла. Потому что любит.
Фай обхватил руками дрожащие плечи.