Страница 8 из 13
6
Спрос на реформы
Либералы выиграли выборы 1906 года с огромным отрывом. Юнионистская коалиция потеряла больше половины из своих 400 мест, включая самого Бэлфура и многих других членов кабинета министров. 397 либералов вернулись в палату общин, и партия теперь опережала соперников на 241 место. Консерваторы потерпели одно из самых сокрушительных поражений в своей истории; после двадцати лет политического господства многим тори нелегко было смириться с этим. Бэлфур принял проигрыш стоически. Когда объявили результаты голосования, он лишь пробормотал: «Что ж, такое будет случаться».
Во время предвыборной кампании либералы критиковали деятельность юнионистской коалиции, особенно Бурскую войну. Они также выступали против протекционистских планов Чемберлена, утверждая, что таможенные пошлины только увеличат цены на привозные товары. Приняв этот аргумент, электорат согласился с тем, что доктрина невмешательства по-прежнему будет преобладать в экономической политике, возможно во вред промышленному сектору, который срочно нуждался в обновлении. То есть выборы 1906 года по смыслу оказались выражением протеста. Обладатели права голоса сурово осудили не только юнионистскую коалицию, но и партию тори, и консерватизм как таковой. Избиратели сочли, что партия не способна ответить на вызовы нового века и что «правящий класс», чьи интересы она представляла, не достоин власти. Симптоматично, что половина избранных в 1906 году депутатов впервые вошли в парламент, и мало кто из них происходил из класса джентри.
Теперь список приоритетов Бэлфура возглавляли две задачи: вернуться в палату общин и сохранить лидерство в своей партии. Первая решилась за счет гарантированного места в парламенте, вторая оказалась более проблематичной. Многие тори винили его в провале на выборах. Лео Макс, редактор правого издания National Review, полагал, что Бэлфур «заслужил себе повсеместную дурную славу вне палаты общин». Ситуация для него осложнялась и тем, что большинство переизбранных в 1906 году консерваторов и либерал-юнионистов придерживались протекционистских взглядов. Таким образом, он оказался во главе альянса, главные чаяния которого, в общем-то, не разделял; к тому же за место главы партии с ним конкурировал Чемберлен. Однако к своему семидесятилетию главный двигатель юнионистов начал сбавлять обороты. Вскоре после выборов Чемберлен перенес инсульт и вынужден был оставить общественную жизнь. На некоторое время Бэлфур оказался бесспорным лидером.
Но не только некомпетентное руководство Бэлфура и уход от дел Чемберлена внушали пессимизм членам Консервативной партии. Консерватор и член Тайного совета[20] сэр Джеймс Фергюссон проиграл на своем участке рабочему представителю профсоюза, а подобные поражения предвещали тяжелые времена. «Старой доброй Консервативной партии больше нет», – жаловался один заслуженный тори. Лейбористов рассматривали и как главную причину поражения в предвыборной гонке, и как самую насущную из грядущих проблем. «Движение и организация лейбористов, – комментировал другой политик-тори, – приобрели несравнимо большую важность, чем что-либо другое». Бэлфур соглашался: в результатах выборов ему чудилось «отдаленное эхо тех же революционных брожений, которые привели к бойне в Петербурге, мятежам в Вене и социалистским шествиям в Берлине».
Фракция лейбористов в парламенте стремительно возросла с двух до 29 членов. Такому успеху способствовал секретный либерально-лейбористский пакт 1903 года, согласно которому представители обеих партий обещали не соперничать друг с другом в определенных избирательных округах. И те и другие исповедовали последовательный антимилитаризм, фритредерство и стремление к социальным реформам, хотя в перспективе их намерения очевидно различались. Либералы стремились возглавить страну в целом, тогда как лейбористы сосредоточились на интересах рабочего класса и профсоюзов. К тому же парламентарии-лейбористы ратовали за куда более глубокое социальное реформирование, чем большинство либералов.
Соглашением 1903 года либералы купили поддержку небольшой группы парламентских лейбористов – тогда, когда безоговорочная победа на выборах казалась им неосуществимой. Лейбористы находились в шаге от превращения в независимую парламентскую силу и партию, за которую когда-нибудь неизменно будут голосовать все наименее состоятельные избиратели. «Мы горячо симпатизируем представителям лейбористов, – говорил Кэмпбелл-Баннерман. – Их слишком мало в палате общин». Этот краткосрочный расчет имел долгосрочные последствия. Соглашение помогло лейбористам сформировать крупную партию, способную соперничать с либералами в качестве оппозиции тори среди прогрессивного среднего класса. И все же рисковали не только либералы. Существовала опасность, что лейбористы потеряют свою отдельную идентичность и постепенно растворятся в среде либералов, крайние левые представители которых отстаивали очень схожую с лейбористской программу социальных реформ.
Среди новоиспеченных членов парламента выделялись красноречивый шотландец Рамсей Макдональд и методичный йоркширец Филип Сноуден. Оба они в прошлом имели связи с партией либералов, при этом Макдональд выступал одним из архитекторов «либ-лейб» пакта. И хотя оба они провозглашали себя сторонниками социализма, их социализм был парламентским, христианским и нереволюционным. Как и большинство других рабочих членов парламента, они представляли поколение не так давно получившего доступ к образованию рабочего и нижнесреднего класса. Их сознание сформировалось скорее под влиянием британских писателей вроде Томаса Карлейля, Джона Рёскина и Чарльза Диккенса, чем трудов Карла Маркса. Закрепившись в качестве лидера лейбористов в палате общин, Макдональд твердо намеревался превратить свою фракцию в сильную парламентскую партию, а не оставаться всего лишь профсоюзной группой давления. Он верил, что однажды на выборах такая партия сможет потеснить либералов в качестве ведущей альтернативы консерваторам. К Макдональду, Сноудену и Кейру Харди в палате общин присоединился Артур Хендерсон, методист и самоучка, некогда поддерживавший либералов. Возвышение Хендерсона от видного профсоюзного деятеля до члена парламента – прекрасная иллюстрация, почему эти выборы оказались успешными для лейбористского движения: чтобы закрепить свои законодательные достижения, в политическую борьбу решили вступить профсоюзы.
Новые члены парламента были серьезные, усердные и зачастую абсолютно непьющие, однако, несмотря на их в высшей степени нереволюционный настрой, само присутствие таких людей в палате общин вызвало смятение среди ортодоксальных тори. Что скажет король Эдуард на открытии парламентской сессии насчет их нелепого внешнего вида? Продвинутые интеллектуалы и оптимистично настроенные реформаторы, напротив, приветствовали вливание новой крови, и тем самым еще больше подтверждали культурный разрыв между теми, кто желал укрепить и подпереть викторианский порядок, и теми, кто желал построить более равноправное общество на руинах викторианства.
Успех политиков, проповедующих социализм, свидетельствовал: взгляды на государственное вмешательство изменились. Социализм предполагал реорганизацию общества и экономики на благо всего населения, а не только элиты. Государство, до сих пор ассоциировавшееся с ненавистными законами о бедных, принудительным образованием и запретом на употребление алкоголя, теперь все чаще представало в более светлых тонах. Люди постепенно начинали ощущать себя дольщиками общенационального предприятия.
Опубликованные социологические исследования на тему бедности показали, что невозможно более списывать плачевное состояние бедняков на их безнравственность. Теперь их положение считалось следствием социальных и экономических обстоятельств, на которые они никак не могли повлиять. Радикальная эдвардианская интеллигенция прочно внедрила идею, что сама по себе бедность – проблема, которую администрация должна признать и которой стоит заняться на государственном уровне. После таких выступлений мало кто остался при мнении, что нищету возможно искоренить личными усилиями, местными комитетами и благотворительными организациями. Даже The Times заговорила о неизбежности обширных реформ и о том, в какой степени правительству следует влиять на перераспределение благ. Многие ожидали от либерального кабинета амбициозной программы внутриполитических реформ и снижения уровня бедности. Готовы ли были к этому сами либералы? В конце концов, викторианский либерализм строился на принципе невмешательства.
20
Тайный совет – специальный орган советников монарха.