Страница 12 из 12
Херонимо Диас был абсолютно безумен, но у него была милая и безобидная разновидность тихого помешательства, не соотносившаяся ни с одним из известных примеров сумасшествия, – Херонимо невменяемо плавал в некой плазме иллюзий, глубоко убежденный, например, в том, что он Паганини, продавший душу дьяволу. В столе он держал бесценную скрипку Страдивари и, дабы доказать Флэнджу, что эта галлюцинация на самом деле реальна, пилил по струнам, извлекая жуткий сиплый скрежет, потом отшвыривал смычок и говорил: «Видишь? С тех пор как я заключил эту сделку – ни одной ноты не могу взять». И затем в течение всего сеанса зачитывал вслух таблицы случайных чисел или эббингаузовские списки бессмысленных слогов{62}, игнорируя все, что пытался рассказать ему Флэндж. Эти сеансы были невыносимы; контрапунктом к исповедям о неуклюжих сексуальных играх юности шли непрерывные «зап», «муг», «фад», «наф», «воб», и время от времени звякал и булькал шейкер для мартини. Но Флэндж упорно приходил снова и снова; он понимал, что, раз уж обречен провести остаток дней в безжалостной реальности утробы именно этого дома и только с этой женой, ему нужна поддержка, а поддержкой ему служило ирреальное безумие Херонимо. Вдобавок мартини наливали бесплатно.
Помимо психоаналитика, у Флэнджа была только одна отрада: море. Или пролив Лонг-Айленд, который временами достаточно приближался к образу шумной серой стихии, сохранившемуся у Флэнджа в памяти. В ранней юности он то ли где-то прочел, то ли от кого-то услышал, что море – это женщина, и метафора покорила его, в значительной степени сделав таким, каким он стал сейчас. Сначала она предопределила его трехлетнюю службу офицером связи на эсминце, который весь этот срок только и делал, что патрулировал побережье Кореи, причем Флэндж был единственным, кому это не надоедало. И она же в конечном счете заставила Флэнджа после демобилизации вытащить Синди из квартиры ее матери в Джексон-Хайтс и найти дом у моря – вот эту большую, наполовину вросшую в землю халабуду на вершине скалы. Херонимо педантично растолковал ему, что поскольку вся жизнь зародилась из простейших организмов, обитавших в морской воде, и поскольку затем формы жизни становились все более сложными, то морская вода выполняла функцию крови до тех пор, пока не появились кровяные шарики и масса прочего добавочного хлама, создавшие ту красную жидкость, которую мы имеем сейчас; а если так, значит море в буквальном смысле у нас в крови и, что еще важнее, именно море – а не земля, как принято считать, – является истинным образом матери для всех нас. В этом месте Флэндж попытался вышибить своему психоаналитику мозги скрипкой Страдивари. «Но ты же сам сказал, что море – это женщина», – защищался Херонимо, вспрыгивая на стол. «Chinga tu madre»[7], – прорычал разъяренный Флэндж. «Ага, – просиял Херонимо, – вот об этом и речь».
Таким образом, бушующее, стонущее или просто плещущее в ста футах под окном спальни море было с Флэнджем в трудные периоды его жизни, которые случались все чаще; миниатюрная копия Тихого океана, невообразимое волнение которого постоянно кренило память Флэнджа градусов на тридцать. Если богиня Фортуна властна над всем по эту сторону Луны, думал Флэндж, значит некой странной и нежной силой или качанием должен обладать и Тихий океан, представляющий собой, как говорят некоторые, расселину, оставшуюся, когда Луна оторвалась от Земли. В таком накренившемся воспоминании обитал в одиночестве своеобразный двойник Флэнджа: маленький эльф, дитя Фортуны, лишенный наследства отпрыск, юный и нахальный, самая соленая морская душа, какую только можно представить, – твердый подбородок, желваки на скулах при скорости ветра шестьдесят узлов в шторм, и в дерзко оскаленных белоснежных зубах зажата видавшая виды трубка; он несет на мостике ночную вахту, совсем один, не считая сонного штурмана, верного рулевого, сквернословящей радарной смены, картежников, режущихся в покер «красная собака» в будке акустика, и беглянки Луны, и лунной дорожки на поверхности океана. Правда, не очень понятно, что там делает Луна при шестидесятиузловом шторме. Но так ему это запомнилось. Вот каким был Деннис Флэндж в расцвете лет без нынешних признаков среднего возраста, и – что гораздо важнее – настолько далеко от Джексон-Хайтс, насколько вообще возможно, хотя он и писал Синди каждый божий вечер. Впрочем, тогда его брак тоже был в расцвете, а сейчас у брака выросло небольшое пивное брюшко, волосы начали выпадать, и Флэнджа до сих пор немного удивляло, почему это произошло, – а тем временем Вивальди рассуждал об удовольствиях и Рокко Скварчоне булькал своим мускателем.
На середине второй части в дверь позвонили, и Синди маленьким блондинистым терьером стремительно скатилась вниз на звонок, успев по дороге бросить злобный взгляд на Рокко и Флэнджа. То, что обнаружилось за открытой дверью, больше всего напоминало толстую и приземистую обезьяну в морской форме с похотливо-плотоядными глазками. Синди потрясенно выпучилась.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
62
…эббингаузовские списки бессмысленных слогов… – Герман Эббингауз (1850–1909) – немецкий психолог-экспериментатор, изучавший закономерности запоминания, для чего разработал метод бессмысленных слогов. Автор монографий «О памяти» (1885), «Основы психологии» (1908).
7
Твою ж мать! (исп.)