Страница 1 из 20

Песнь песней на улице Палермской

Бьергфельдт Аннетте

Аннетте Бьергфельдт

Первая часть

До мажор

Allegro ma non troppo

(Не слишком быстро)

Время чудес

Когда Филиппа умерла в первый раз, нам с Ольгой только-только исполнилось по семь лет.

Старшая наша сестра потеряла сознание совершенно внезапно. Упала в дыру во времени и на кончиках пальцев перебралась в мир чистого света по ту сторону. Там вокруг нее бесчисленными рядами проплывали души умерших, и она стала одной из них.

Мать моя призвала батюшку из храма Александра Невского, что на улице Бредгаде. Комнату Филиппы в доме на Палермской улице заполонили молитвенные венки, церковнославянская речь – и другие члены нашей семьи. Моя сестра-двойняшка Ольга сидела на кровати и плакала. И глаза у нее стали еще зеленее обычного. А у изголовья кровати в своем шлафроке, пропахшем индийскими огурчиками для маринада, стояла наша русская бабушка Варинька.

Мне самой ранее не доводилось присутствовать при событии сверхъестественном, и в душе у меня боролись глубокая ревность к Филиппе, потому что Господь предпочел ее компанию моей, и страх потерять старшую сестру навсегда. Запах ли индийских огурчиков, молитвы ли священнослужителя или папины руки вернули Филиппу к жизни, мне не ведать, но старшая наша сестра вновь открыла глаза, находясь на руках у отца.

– Случилось чудо! – крикнула Ольга.

– Да, – прошептала моя мать. – Открой окно! Твоей сестре нужен свежий воздух.

И, упав на колени, она поблагодарила батюшку. Тот еще раз благословил Филиппу, собрал молитвенные венки и покинул комнату. А я покосилась на бабушку, за всю процедуру не удостоившую своего соотечественника ни единым взглядом. По словам Вариньки, вся эта болтовня о рабах божьих есть не что иное, как сплошная дурь и бред сумасшедшего.

– Какайя лош! Мошенничество и надувательство.

Ни на каких духов не следует обращать внимания. Даже ночные наши грезы интерпретировались бабушкой как засоряющие мозг туманные бредни.

– Сны снятся, только если вечером скушать испорченных голубцов.

Бо́льшая часть бабушкиных родственников сгинули в царскую, ленинскую и сталинскую эпохи. Так что время чудес наверняка миновало.

Бабушка моя, Варинька Совальская, родилась в одна тысяча девятисотом году. В дышащем на ладан семейном цирке, прямо посреди пашни, где-то к востоку от Санкт-Петербурга.

Она на собственном опыте и шкуре убедилась, что магия есть иллюзия, которую необходимо подпитывать тяжелым каждодневным трудом. Цирковые кони валились с копыт, когда плелись по манежу в промозглом шатре, а от шпрехшталмейстера, моего прадеда Игоря, несло водкой и нижним дамским духом. Артисты от голода просто-напросто не смогли бы выступать, если бы не скромные, но все же запасы еды.

Единственной надеждой семейного предприятия привлечь публику был гиппопотам, которого отец Вариньки, обуянный манией величия, выписал в Санкт-Петербург, куда гиппопотама доставили морским путем в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году. И где цирк Совальской в силу неумения его хозяев правильно выбирать время и место деятельности оказался аккурат в момент всеобщей забастовки.

Вообще-то прадед мой собирался выписать слона в одном польском зоопарке, который, по выражению Вариньки, распродавал своих питомцев быстрее, чем кобыла успеет помочиться. По идее, собравшиеся наконец-то с духом хозяева слона должны были погрузить его на борт сухогруза в Данциге и затем доставить в торговый порт Санкт-Петербурга, а точнее, к причалу номер двадцать шесть.

В последующие несколько месяцев Игорь говорил только о будущем приобретении. О Слоне с большой буквы С. О том, какое великолепное будущее всех их ожидает. О цирковом номере мирового класса, который он лично создаст с этим замечательным существом. Слон станет гвоздем программы. И никогда больше им не придется отходить ко сну с урчащими от голода желудками. ТЕПЕРЬ наступит прорыв.

Наконец пришел день, когда ожидалось прибытие судна со Слоном. Прадед взял с собой в порт Вариньку и широкоплечую силачку Светлану. Светлана могла поднять любую тяжесть и умела водить грузовик. Полный надежд, Игорь стоял на молу и щурился на солнце, пока сухогруз причаливал под безоблачным небом. Кран медленно поднял деревянный ящик из чрева судна на верхнюю палубу, а потом начал опускать его на причал.

– Ми шдйом слона! Мы ждем нашего слона! СЛОНА! – гордо объявлял Игорь окружающей толпе, состоявшей из поденщиков вперемешку с безработными моряками. Ящик все еще висел в воздухе, напряжение нарастало.

Довольно скоро, впрочем, выяснилось – что-то не так.

Чем ближе к земле приближался ящик, тем сильнее он уменьшался в размерах.

– Слон сел после стирки, – бурчала Варинька всякий раз, когда по нашему с Ольгой настоянию рассказывала эту историю.

Ибо когда Светлана вскрыла этот маленький-премаленький ящик, все присутствующие увидели серого в крапинку бегемота с крохотными розовыми ушками и раскрытой пастью с огромными зубами, которая источала дурной запах.

Игорь плевался, ругался, топал ногами и на чем свет стоит проклинал всю Польшу целиком и данцигский зоопарк в частности. Но вскоре он устало махнул рукой и вперил взгляд в бегемота, чья полная надежд морда как раз появилась над краем ящика.

Мой прадед полез было в карман пальто за своей фляжкой, но тот оказался пуст. Капитан порта, также прибывший к месту знаменательного события и слышавший посвященные прибывающему слону эпитеты в превосходной степени, сжалился над незадачливым покупателем. Он выудил из своего кармана бутылку водки и дал директору цирка выпить.

Пробыв около четверти часа в унынии, Игорь воспрял духом и выпрямил спину:

– Варинька! Светлана! Слоны – это банальщина. Тривиальна… Саурьядна! Ординарно! Их же повсюду увидишь. В цирке Чинизелли они кишмя кишат. А вот БЕГЕМОТ! Бегемота ни у кого нет.

Варинька и Светлана молча глазели на него.

Грузовик, на котором они собирались транспортировать бегемота, не пожелал заводиться. И этот солнечный день, начинавшийся так красиво, с мечты о Слоне с большой буквы, кончился тем, что Игорь, Варинька и Светлана, оставив машину на причале, отправились в долгий путь через весь Санкт-Петербург к цирку Совальской с вонючим бегемотом на буксире.

– Выше головы, дамы! Это же потрясающая реклама! – приговаривал Игорь, шагая мимо глазеющих на процессию зевак.

Те смеялись, качали головами или саркастически приподнимали шляпы.

– Ну погодите. Публика к нам валом повалит! Мы цирк Чинизелли затмим!

Цирк Чинизелли им, разумеется, затмить не удалось, но надо отдать должное моему прадеду, обладавшему уникальной способностью любое свое фиаско представлять так, будто апельсины сыплются с неба ему в тюрбан. Страсть к самовозвеличиванию постепенно переросла в болезнь, ему просто требовалось, чтобы все вокруг падали перед ним ниц, восхищаясь каждой его ошибкой.

Неделю спустя Варинька бегала по городу среди анархистов, агитаторов из числа фабричных рабочих и кроваво-красных стягов и расклеивала рекламные афиши с бегемотом.

В том же году разразилась мировая война. Царь подавил мятеж своих подданных и повелел сменить прежнее название стольного града на более привычное русскому уху – Петроград.

Впрочем, Варинька вряд ли обратила на эти события особое внимание, ибо в конце сезона к труппе присоединился молодой лилипут по имени Вадим. И они вдвоем взялись дрессировать бегемота. Вадим мастерски выполнял сальто-мортале и прыжки на батуте и скоро ввел гиппопотама в свой номер. И пока в Европе бушевала война, эти трое – Вадим, Варинька и бегемот – стали неразлучны.