Страница 4 из 6
Мэри становилось все хуже, она вся горела, и доктор Фордис, пряча глаза, уже прямо сказал Уильяму Годвину, что надежды нет, жить ей осталось не более суток. Он ошибся: в бреду и горячке она пробыла еще несколько дней. Уильям не отходил от нее и слышал, как она несколько раз звала: “Гилберт, Гилберт!” Лицо ее светлело в эти минуты и было почти счастливым. Она и была счастлива – она опять видела его, того, о ком запрещала себе думать все последние годы, и вот теперь он был здесь, в этой комнате, рядом с ее кроватью. Все такой же красивый. Ей казалось, что он берет ее за руку, просит прощения и говорит, что всегда любил только ее.
…Мэри Уолстонкрафт приехала в Париж в середине декабря 1792 года и поселилась в доме своей английской приятельницы на улице Меле в квартале Марэ. Недалеко, на расстоянии короткой пешей прогулки, находилась знаменитая площадь Вогезов, в то время сплошь выложенная красным кирпичом, а рядом – средневековое здание, где в тюрьме Тампль содержались Людовик XVI и Мария-Антуанетта. Город, о котором она столько читала, поразил ее: он походил на раненого поверженного льва. Тут и там стояли пустые пьедесталы – с них сбросили изваяния французских монархов, и многие улицы и площади оказались усыпаны мраморной крошкой. Железные ограждения знаменитых французских балконов были повреждены: санкюлоты выламывали их и превращали в пики – свое оружие. На этих же пиках они торжественно проносили по городу как знамя старые бриджи (кюлоты, короткие штаны, которые носили дворяне) или шляпы с перьями – атрибуты аристократов. Шел третий месяц существования Первой Французской республики, которую после упразднения монархии провозгласил Национальный конвент. Все было перевернуто с ног на голову: даже названия дней, недель и месяцев. Мэри боялась лишний раз выйти на улицу: англичане ассоциировались у толпы с аристократами, кроме того, ее французский был далек от совершенства.[3]
Еще 11 декабря начался суд над Людовиком XVI, и вот 26-го в девять утра Мэри услышала на улице барабанный бой. Она побежала на чердак и увидела карету, в которой короля везли в Конвент. Ее поразила мертвая тишина, вокруг никто не выражал ни порицания, ни поддержки – все будто спрятались, и она писала своему издателю Джонсону в Лондон: “Я вряд ли смогу объяснить тебе почему, но я заплакала, когда увидела ссутулившегося, сидящего в углу кареты Луи. Он держался с бо́льшим достоинством, чем я ожидала”. Мэри трудно было упрекнуть в симпатиях к монархии, но она наотрез отказалась идти смотреть казнь Людовика XVI на площади, которая теперь называется площадью Согласия, а тогда именовалась площадью Революции. Там уже давно стояла гильотина и проводились казни. Причем революционеры очень гордились тем, что изобрели быстрый и, главное, одинаковый для всех сословий способ лишения человека жизни. Она писала в то время: “Я горюю, действительно горюю, когда думаю о том, что свобода в Париже запятнана кровью”. Людовик XVI перед казнью заявил о своей невиновности и призвал остановить убийства. Когда полилась его кровь, те, кто стоял ближе всех к гильотине, погружали в нее свои ладони и восторженно кричали: “Да здравствует республика!” Именно это событие Мэри Уолстонкрафт считала знаковым в истории Французской революции, обусловившим ее поворот в сторону катастрофы.
Конечно, она обсуждала все это в гостиных и салонах своих соотечественников (их было в Париже еще немало) и тех французов, которые не боялись приглашать англичан (так как официальная Англия была против революции). Там собирались в основном жирондисты и все те, кто придерживался умеренных взглядов. В частности, Мэри часто бывала в доме Томаса Кристи, друга своего издателя Джонсона и совладельца “Аналитического обозрения” (куда она и писала о событиях во Франции). Писатель и публицист англичанин Томас Пейн – он тоже был тогда в Париже, горячо приветствовал новую конституцию и даже умудрился стать членом Национального конвента – познакомил Мэри с удивительной женщиной – Анной Теруань де Мэрикур. О чем они долго беседовали, теперь уже никто не знает. Но здесь стоит сделать небольшое отступление и поведать не о героях (о них написано очень много), а о героинях той легендарной эпохи, которые вместе с Мэри Уолстонкрафт с полным основанием могут считаться первы[4]ми европейскими феминистками и которые дорого заплатили за то, что хотели иметь равные права с мужчинами.
Поначалу многое происходящее в революционной Франции не могло не восхищать Мэри: здесь разрешили разводы, дали возможность дочерям наследовать имущество. Один из ее новых друзей – влиятельный депутат Конвента маркиз де Кондорсе – требовал для женщин одинаковых прав с мужчинами во всех сферах жизни. Неудивительно, что оперная певица Теруань де Мерикур горячо приветствовала Декларацию прав человека и гражданина, переехала в Версаль, чтобы присутствовать на всех заседаниях Конвента, и основала “Клуб друзей закона”. Она демонстративно носила мужскую одежду: костюм для верховой езды и круглую шляпу.
Мужской костюм часто надевала и Олимпия де Гуж – автор (авторка, как сказали бы сегодня) знаменитой “Декларации прав женщины и гражданки”, которая была написана почти одновременно с работой Мэри Уолстонкрафт о правах женщин – и, увы, отклонена Конвентом. Подозреваю, что знаменитая Олимпия вообще была первым квиром в истории женского движения за свободу – ее называли латинским словом “virago”, что означает “мужланка”, а в тюрьме она была подвергнута унизительной процедуре исследования гениталий на предмет установления ее настоящего пола. Во всяком случае далеко не каждый мужчина в то время, попав в лапы якобинцев, держался с таким мужеством и мог сказать перед гильотиной: “Мои убеждения неизменны, и дети Отечества отомстят за мою смерть”.[5]
Не исключено, что Мэри была знакома еще с одной знаковой фигурой той эпохи – мадам Ролан, автором знаменитых “Мемуаров”, написанных в тюрьме. Она не делала громких заявлений, но, будучи женщиной, занималась политикой, и этого оказалось достаточно для того, чтобы вынести ей смертный приговор. Ее казнь 8 ноября 1793 года – а перед смертью эта женщина сказала пророческое: “О свобода! Какие злодеяния прикрываются твоим именем!” – повергла Мэри в отчаяние.
Что объединяло этих трех француженок, поддержавших революцию? Как ни странно, знаковая роль мужчин в их жизни. Мадам Ролан была женой экономиста и министра Ролана де Ла Платьера и держала салон, ставший прибежищем жирондистов. Олимпия де Гуж в Париже сошлась с богатым чиновником, благодаря которому стала вхожа в лучшие дома и даже фигурировала в справочниках знатных особ. Теруань де Мерикур в 1780-х в Лондоне жила на содержании у аристократа, а в Париже не без основания считалась куртизанкой. Она была очень красива: Камиль Демулен приветствовал ее в клубе кордельеров словами “царица Савская пришла навестить местного Соломона”. Ее не гильотинировали, но неизвестно, что было лучше: после ареста депутатов-жирондистов она обратилась к толпе со страстной речью, призывая прекратить убийства, и разъяренные якобинки жестоко избили ее в саду Тюильри. После этого Теруань стала стремительно терять рассудок и умерла в 1817 году в сумасшедшем доме.
Мэри Уолстонкрафт не была столь радикальна в своих взглядах, как де Гуж или Теруань, но признания она добилась сама! И когда писательница и журналистка Уолстонкрафт познакомилась в парижском доме того же Томаса Кристи с Гилбертом Имлеем, она была уже писательницей и журналисткой с именем и репутацией. И – по-прежнему девственницей.
Гилберт Имлей – статный красивый американец – участвовал в Войне за независимость и закончил ее в чине лейтенанта. Он успешно занимался торговлей, в том числе спекуляциями с землей в штате Кентукки (по некоторым сведениям, и уехал из США, скрываясь от правосудия и кредиторов). Издал две книги: “Топографическое описание западной территории Северной Америки” и роман “Эмигранты”, осуждающий рабство. В революционной Франции появился как сотрудник американской дипломатической миссии. Успешно соблазнял замужних женщин, его называли “философ-любовник”. И скорее всего, был еще и шпионом – этакая блистательная версия Джеймса Бонда образца XVIII века. Стоит ли удивляться, что его внимание к тридцатичетырехлетней тогда Мэри, на родине считавшейся синим чулком, произвело на нее сильное впечатление.
3
Санкюлоты – революционно настроенные городские и сельские простолюдины во Франции.
4
Жирондисты – представители одной из политических партий, которые отрицали власть короля, но протестовали против перерастания революции в анархию.
5
Якобинцы – представители радикалов, допускающие насилие для достижения своих целей.