Страница 11 из 26
Отказ православия от развития порождает сокрушительные для православия политические и "корпоративные" последствия. Но религия не имеет права все поверять лишь политической и "корпоративной" целесообразностью. Для религиозного человека метафизическая правда важнее политической целесообразности. Так в чем же эта метафизическая правда?
Ее политически необходимое обсуждение закономерно уводит нас на территорию крайней — и крайне специфической — сложности.
Прежде всего обсуждать приходится онтологический статус Адама, находившегося в раю. А также место рая, то есть сакральную географию. Имеет ли Адам, находясь в раю, провиденциально замысленную полноту? Если он ее имеет, то ему дальше двигаться некуда. Только в сторону грехопадения. Но тогда имеет смысл говорить лишь об отрицательном движении. И Лоргус прав — метафизически развитие скомпрометировано. Однако если опираться на слова авторитетов церкви — и Святого Андрея Юродивого, и Григория Синайского, прокомментированные святителем Игнатием Брянчаниновым, — Рай, где пребывает Адам, не есть высшее небо. Рай — это первое ("низшее") небо. Тем самым у Адама остаются возможности позитивного движения наверх — от первого неба к небесам более высоким.
Спросят, возможно ли это даже для безгрешного человека, каковым был поначалу Адам? А разве нет указаний на то, что некто, поврежденный первородным грехом, поднимался выше первого неба? Разве не говорил об этом прямо апостол Павел во Втором послании к Коринфянам ("Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба")?
Разве есть хоть один церковный авторитет, который сомневается в том, что Павел говорил о себе? То есть, повторяю, о человеке, поврежденном первородным грехом? В любом случае он здесь прямо говорит о наличии третьего неба. Святитель Игнатий цитирует рассказ Святого Андрея Юродивого, поведанный им иерею Никифору: "…Он, обратясь ко мне, сказал: "Не бойся, нам должно взойти выше", — и подал мне руку. Когда я схватился за его руку — мы очутились выше второй тверди ("твердь" и "небо" суть одно — С.К.). …И опять руководивший меня обратился ко мне и подал мне руку, говоря: "Нам должно взойти и еще выше". С этим словом мы очутились выше третьего неба, где я увидел и услышал множество Небесных Сил, поющих и славословящих Бога".
Далее Святой Андрей говорит о том, как после видения Владыки Христа он, "не понимая и сам, как" — снова оказался "ходящим по раю". Святитель Игнатий Брянчанинов пишет в книге "Слово о смерти": "Из этого видения святого Андрея видно, что рай есть ближайшая к земле небесная обитель, или первое небо, превыше которого находятся другие небеса".
Наверное, кто-то может захотеть изъять из "христиански безусловного" апокрифы о Енохе, пророке Исайе, а также Ветхий Завет с вознесением пророка Илии. И забыть, что в этом корпусе текстов есть упоминания и о седьмом небе. Но Павла из христианства изъять нельзя. И что-то мне неизвестно о каких-либо попытках игнорировать суждения и толкования Св.Игнатия Брянчанинова.
Но если Адам был всего лишь в Раю до момента грехопадения, то без этого самого грехопадения он должен был восходить, то есть развиваться. Значит, он не был совершенен настолько, что ему некуда было развиваться дальше. А значит, развитие в положительном плане существует. Изначальная природа, будучи благой, не являлась совершенной настолько, чтобы не быть улучшаемой! Спасение, обожение предполагают отнюдь не только восстановление изначального, но и превышение его. И это достаточно очевидно. Но это превышение, по определению, является фундаментальным позитивным развитием. И осуществляется оно в историческом времени, которое тем самым тоже обретает фундаментальный же позитивный смысл.
Так что такое попытка Лоргуса скомпрометировать развитие с якобы церковных позиций? Или даже представить это развитие всего лишь как компенсацию?
А.Лоргус (и ведь не он один) пытается скомпрометировать не только движение, противопоставив его неизменности, но и меру этого движения — Время (противопоставив оное Вечности). Посмотрим, насколько это совпадает с представлениями церковных авторитетов.
Дионисий Ареопагит пишет в сочинении "О Божественных именах": "Сущий (Исх.3,14) является сверхсущностной субстанциональной Причиной всякого возможного бытия, Творцом сущего, существования, субстанции, сущности, природы, начала, и Мерой веков, и Реальностью времен, и Вечностью сущих, и Временем возникающих, и Бытием всего, что только бывает, и Рождением всего, что только появляется… Всех сущих и веков бытие от Предсущего; и всякие вечность и время — от Него". Так значит, время — от Него!?
Преподобный Максим Исповедник так комментирует Дионисия: "…Выход Божией благости в чувственное, при его сотворении, мы называем временем". Время — выход Божией благости!
Мы видим, что А.Лоргус хочет скомпрометировать Время, которое у Дионисия неразрывно с Сущим ("Мера веков", и "Реальность времен", и "Время возникающих"), и которое Максим Исповедник называет "выходом Божией благости в чувственное". Так чем занимается А.Лоргус? Подкопом под Божью благость? Подо что еще? Ясно, подо что! Под Творение!
Сборник, в которой напечатана статья Лоргуса, называется "Шестоднев против эволюции". Урок Лоргуса состоит в том, что, начав "за здравие", всегда кончают "за упокой".
Начав подкапываться под эволюцию, кончают подкопом не только под развитие, но и под Шестоднев. Сам по себе Шестоднев — это время? Время! Но тогда это благое Время! Это история? История! Но тогда это благая история! Значит, время и история могут быть благими?
Одно дело — рассуждать, кто творит (Бог или человек).
Другое дело — поставить под сомнение то, что Творчество разворачивается во Времени. И что именно Творчество, развернутое во Времени, представляет собой смысл Истории.
Я уже обсуждал ранее метафизические идеи странного толка, согласно которым якобы Большой Взрыв (в терминологии астрофизиков), послуживший началом нашей Вселенной, — метафизически равноценен изгнанию Адама из Рая. Не началу Творения то есть — а моменту грехопадения. Одно дело сказать, что Бог за шесть дней своего Творчества, развернутого во Времени, создал мир, разместил в нем Рай, а потом изгнал Адама из Рая, а Рай то ли сокрыл, то ли изъял из мира. А другое дело — сказать, что все шесть дней Творения Бог работал не над этим миром, а над чем-то другим. А этот мир — то бишь Вселенная — является "отходами производства" под названием грехопадение.
Можно ли предлагать такую версию и одновременно осуждать гностицизм? Мне кажется, вопрос риторический. Но он ведь еще и политический, не так ли?
На самом деле противопоставление Времени — Вечности весьма и весьма коварно. Потому что в этом противопоставлении осуществляется сокрытие разнокачественности самого времени. Шестоднев — это Время, но это сакральное Время. Бог не отстранился, сотворив мир. В противном случае, чем является пришествие Сына?
Для всех мировых культур очевидно наличие сакрального Времени, врывающегося в обычное. Любая культура это чувствует, но наша, пожалуй, острее других. "Душа ПРАЗДНИКА просит", — говорят далеко не благообразные герои Шукшина. В России время праздника всегда ощущалось, как особое время. В каком смысле особое? В том, что сакральное.
Праздник разворачивается во времени. Он без этого разворота во времени немыслим. Но он разворачивается в ДРУГОМ, отчасти сакральном, времени. Не разворачиваясь во времени, он не является действом. А он является действом! Любое действо — церковное, ритуальное — имеет фазы и предполагает мистериальность. Что такое мистерия? Это чередование сакральных жестов и сакральных слов. Это процессуальность, не так ли? Как она может существовать без времени?
"Душа праздника просит", она просит сакрального очистительного Времени. И разве неясно, что сама Душа находится в очень плотном переплетении со Временем? Плотность этого переплетения варьируется. Но подчас ее так наращивают, что становится в принципе невозможно разделить Душу и Время. Так что же, компрометация Времени должна стать еще и компрометацией Души?