Исповедь Лешего

Открыв настежь окна машины, мы полной грудью вдыхали кислород и наслаждались запахами цветов и свежескошенной травы. Вдалеке уже маячила фигура отца, который, открыв ворота гаража, приветливо махал нам рукой. С трудом преодолев узкое пространство между воротами, я осторожно въехала в гараж. Это удалось мне не сразу, поскольку папа встал прямо перед машиной и попытался отрегулировать движение, загораживая собой въезд.

Когда я попросила папу немного отойти от машины, чтобы я могла беспрепятственно въехать в гараж, папа, как всегда, почему-то обиделся, махнул на меня рукой и, громко сказав «тьфу», удалился.

Обрадовавшись, что наконец, смогу запарковать машину, я влетела в ворота и, не рассчитав сил, задела передним бампером поставленную кем-то в гараж огромную жестяную бочку (слава богу, бочка была пустая, поэтому бампер лишь слегка помялся, а бочка угрюмо ухнула с бетонной плиты вниз).

Чертыхнувшись, я, вылезла из машины. Решив не выяснять сейчас, кому пришла в голову дурацкая идея поставить в гараж бочку, я начала выгружать почти расплавившиеся продукты из багажника.

Мама, в надвинутой на глаза соломенной шляпке «а*ля мисс Марпл», с завидным энтузиазмом ковырялась в цветочных клумбах, не забывая, правда, при этом изредка поглядывать в сторону соседей с обеих сторон. И поскольку у соседей справа как раз шло выяснение отношений «на повышенных тонах», то мама по вполне понятной причине вышла встречать нас несколько позже отца.

К тому же сегодня был какой-то особенный, «посадочный» день, поэтому маме нужно было пересадить то ли «подофиллум», то ли «цемисифугу», то ли лептосифон и именно до часа дня. Мама же, забывая о годах, и, как всегда, пытаясь сделать двумя руками сразу несколько дел, не успевала, а посему нервничала…

Я расстроилась из-за того, что мама в ее почтенном возрасте коптится целый день на солнце. И, конечно, не удержалась и сказала, что в такую жарищу надо сидеть дома, а не «грядки бороздить». И сразу же горько пожалела об этом.

Папа, все это время тихо стоявший в сторонке и, видимо, мечтающий об обеде с утра, который, разумеется, мама не успела приготовить из-за «срочных полевых работ», грозно сдвинул брови.

И уже через три секунды мы с Маргошей, и так ошалевшие от жары, слушали длинную патетическую речь папы о «выживании пенсионеров в нечеловеческих условиях» (то есть на даче). Подоспевшая с мини-грабельками наперевес мама с багровым от жары лицом, на котором сверкали сердито сощуренные глаза, необыкновенно вовремя включилась и повела «вторую партию», добавив, что обед нам придется готовить с Маргошей самим, поскольку у нее, в отличие от нас, бездельниц, еще масса дел.

К этому времени папа, выпустивший накопившийся за неделю «пар», успокоился и стал помогать нам выгружать вещи из машины. При этом, он, забыв, что только что «плевался в нас огнем», довольно миролюбиво и с надеждой во взоре спросил:

– А обед-то, надеюсь, скоро будет?

– Скоро, – ответила я, – строго по расписанию. – А чем вы тут без меня питались?

– Падалью, – мрачно изрек папа, улыбнулся и пошел гулять с одним из наших псов в поле.

Псы-рыцари, как зовет их мама, пришли к нам ниоткуда лет пятнадцать назад, да и остались. Все эти годы они нещадно эксплуатировали доброту отца и гоняли его на прогулку ежедневно раз по пять каждый, хотя огороженная территория вокруг нашей дачи насчитывала не менее тридцати соток.

Идея о том, чтобы отпускать их гулять без поводка в поле была заранее обречена на провал. Первый из них – рыжий «овчар-малинуа» Мухтар, необыкновенно умный и внешне похожий на огромную лису, обязательно бы убежал, не оглядываясь, к внукам и правнукам в соседние и дальние деревни. И папа бы, как обычно, разъезжал бы на машине по деревням и «спасал» своего любимца от охотников, могущих принять издали его за лису.

Второй же кобель – эрдельтерьер Граф со склочным характером, который за те пятнадцать лет, что харчевался у нас, так и не успел обзавестись потомством, немедленно бы рванул в неизвестном направлении искать себе «жену».

И поскольку оба пса были от старости глухи, словно два пня, то отцу приходилось таскаться с ними, словно коза на веревке по полю. От постоянных «стометровок» его спасали лишь проливные дожди, в которые наши кобельки наотрез отказывались слезать со своих мягких кресел и мочить лапки. Но папахен не унывал и, стаскивая их с крыльца на мокрую траву, приговаривал: «Иначе заржавею».

Вот и сейчас, в предобеденное время папа пошел выполнять свои «хозяйские» обязанности – выгуливать по очереди двух строптивцев.

– Маргоша, – вздохнула я, – давай обед приготовим экстренным методом. Пока папа гуляет с кобельками. Я надеюсь, ты не расстроилась и не будешь обращать внимания на стариковское ворчание?

Маргоша улыбнулась и вздохнула:

– Давай сначала доживем до их возраста, а потом начнем обижаться.

– Вот и молодец, – одобрила я ее мысль, – тем более, что родители уже все забыли и успокоились. Просто они соскучились по мне, вот и высказали все, что скопили за неделю. – Так что мы будем готовить на обед?

– Слушай, – крикнула Маргоша, – мы ведь привезли квас, давай-ка закинем его в холодильник, чтобы он остыл и не был похож на вскипевшую бражку. А сами пока приготовим «крошево».

Решив разделиться на команды, мы приступили к работе. Маргоше было поручено сварить картошку и яйца, а я помыла и нарезала зелень и овощи.

Окрошка в такую жару – первое дело. Мы рьяно взялись за него, и уже через полчаса, когда мама накрыла газеткой от солнца какой-то очередной «цветик-семицветик» с практически непроизносимым названием, а папа, вернувшийся с прогулки, принялся грызть недозрелое яблоко, случайно упавшее с одной из яблонь, мы позвали родителей к столу.

За обедом мы расслабились и, перебивая друг друга, начали делиться новостями. Мама сообщила нам, кто с кем поссорился в деревне, кто отдал богу душу, а кто купил новую машину. Папа делал попытки перевести разговор на политические темы. При этом голос его принимал металлический оттенок, а глаза пронзали кого-то невидимого (наверное, депутатов), словно острое копье с отравленным наконечником.

Когда мы уплетали уже по второй тарелке, из моей сумки раздался вальс Штрауса. Вспомнив, что я так и не позвонила Димке, я выскочила из-за стола, и, испуганно схватив трубку, робко пропищала:

– Але! Димуля, не волнуйся, мы уже на месте.

В ответ раздался напряженный баритон мужа:

– Почему так долго не звонила?! Почему заставляешь волноваться?!!

– Да я пыталась…

– Знаю я, как ты «пыталась»… Во сколько вы выехали?

И рассерженный супруг продолжал:

– Сама с ума сошла и меня скоро сведешь со своими расследованиями. Во что вы там в очередной раз вляпаться успели?

– Да пока ни во что…С чего ты взял?

– Знаю я тебя, – не поверил муж. – Если бы не вляпались, то ты уже давно бы позвонила, что доехала до дачи. Я, между прочим, с утра жду от тебя вестей, а их все нет и нет… А звонить сам тебе тоже не стал – вдруг ты за рулем? В общем, если бы Олег мне не позвонил, я и не знал бы, что и думать.

– Ой, Димуль, прости, столько событий… Мы до сих пор в шоке.

– Ну вот, а говоришь, что не вляпались! Знаю, знаю, мне Соловьев уже все рассказал. Ждите нас вечером в гости.

– С Олегом? – обрадовалась я.

– Да, приедем, поговорим. Думаю, что и папа твой будет рад тому, что мы разбавим ваш женский коллектив.

После обеда, мы, умиротворенные и уставшие, включая псов-рыцарей, предались сладостной дреме в деревянной избе, все еще сохранявшей ночную прохладу.

Маргоша, перенервничав в дороге из-за жары и теракта, сладко посапывала на диванчике, прикрывшись тонким клетчатым пледом. В соседней комнате отдыхали уставшие за первую половину душного и знойного дня родители, со своих кресел на террасе выводили рулады собаки.

Мне же со сном в этот день определенно не везло: хотя на даче в любую погоду невероятно здорово спится, в голову постоянно лезли тревожные мысли. Я строила предположения о том, что за загадочная личность этот «черный мотоциклист», и за что он взорвал две депутатские машины.