Чужая жизнь

И я никуда не пойду, потому что едва ноги таскаю. Ничего личного, но за детьми пойдёт Степан и те, кого я отобрал. И чтобы ты понимал на будущее — командир в отряде может быть только один и звание, положение, полномочия и должности здесь не важны. У меня политрук сидит тише воды ниже травы, и ты будешь выполнять мои приказы, а нет собирайся и пиз… уходи отсюда и наш разговор на этом закончен. — Услышав такие безапелляционные мои слова Шатун сверкнул глазами из-под кустистых бровей, но промолчал, понимая, что я прав. Буркнув что-то нечленораздельное он отвалил в сторону.

До противоположного берега мы дошли к рассвету, то есть через несколько часов. Расстояние здесь не слишком большое, всего несколько километров, но у баркаса забарахлил мотор, и я думал уже что всё, придётся браться за вёсла, но братья всё же со своим допотопным агрегатом справились.

Группу за детьми я отправил большую. Командиром поставил Степана. Проводником отправлял бывшего полицая — Кондратом его зовут. Остальные: «Рябой», оба артиллериста — они покрепче телосложением и рядовой Уздов. Отдохнувший мальчишка прямо рвался в бой, и я счёл возможным его отправить. Пусть прогуляется. Остальные должны были остаться здесь. Впрочем, дел у нас и так было за гланды и поворчав для приличия все взялись за работу.

В устье реки, прямо на противоположном берегу стремительного потока, несущего свои хрустально чистые воды в Северный Ледовитый океан, какой-то добрый человек, дай бог ему здоровья и долгих лет жизни, поставил небольшую избушку на курьих ножках. Домик находился не на самом берегу, а метрах в шестидесяти от края озера в невысоком сосновом перелеске, прикрытым от неизбежного в этих краях ветра здоровенными обломками скал так, что пристать на баркасе мы смогли только метрах в ста от нужного нам места.

Избушка была маленькая, максимум на четверых человек и почти вросшая покрытыми мхом стенами в густую подстилку из мелких сосновых веточек и длинных иголок. Размещать здесь раненых я не стал — слишком близок этот домик до места возможного появления егерей, а вот Алевтину с Настей расположил. В избушке была небольшая печка, сложенная из неизбежного здесь камня рядом с которой прямо на полу угнездился закопчённый чайник. Пока все занимались мужской работой женщины могли приготовить всем хотя бы чай.

Политрука и второго пограничника раненого в плечо «Шатун» предложил разместить на недалёком от берега острове как раз в той стороне куда нам надо было плыть. Избушки там не было, но была выкопана и обложена камнями небольшая землянка, в которой от непогоды обычно укрывались рыбаки, а между островом и берегом всегда стояли рыболовные баркасы. Там как раз глубина позволяла. Сейчас там тоже встали баркасы и лодки.

Состояние Яковенко было именно такое какое я предполагал изначально — воспаление раневого канала, высокая температура и постоянно текущая с двух сторон ноги сукровица. До нагноения было недалеко, а я всё не решался делать ему операцию. Хотя тянуть с этим было нельзя — через несколько дней будет поздно.

Второй пограничник, такой же, как и Сашка Малахов сержант, был совсем плох. Пулей ему разворотило весь плечевой сустав, а перевязать и обработать рану вовремя видимо было некому. У него уже начиналась гангрена — запах из раны был характерный. Все сопутствующие признаки тоже присутствовали — сильнейший жар, постоянная потеря сознания и горячечный бред. Помочь ему не смог бы уже и господь бог.

Степана с группой я отправил ещё на рассвете, а мы недалеко от избушки готовили позицию для пулемётчиков. Я решил поставить здесь два пулемёта и тщательно замаскировать их. Таскать с места на место пятнадцатикилограммовую железку под огнём редко промахивающихся егерей та ещё затея.

Ещё один пулемёт с боеприпасами братья увезли на остров, на котором мы решили расположить раненых. Остальные я решил пока оставить в безмоторном баркасе. Вместе с приличным запасом патронов, продуктами, лишним оружием, сетями, мешками с солью и сушёной рыбой, мукой и далее по списку. Эти рыболовные баркасы длиной метров в десять, на двенадцать весел и на несколько тонн. Так что напихали в него всего и много. Моторный баркас был как бы не поболее, но и людей он тащил больше.

Впрочем, большинство людей баркасы уже привезли до конечной точки маршрута. Правда об этом пока никто кроме меня не знал. Как только братья отвезли на остров раненых и Настю, я отозвал их, «Шатуна» и его жену в сторону и рассказал им о своей задумке.

— В общем так «Шатун». Вы все, твоя дочь и Степан со всеми пограничниками, детьми и женщинами как можно быстрее ухо́дите к скиту. Все остальные остаются здесь. И это не обсуждается. Заберёте все запасы и всё оружие с боеприпасами. Нам столько не понадобится.

На вас спасение детей. Другой задачи у вас нет. Считайте, что этот крест я на вас переложил. Как на более сильных и опытных людей. А мы пойдём по берегу и потащим егерей за собой. Ты говорил, что дальше вдоль берега озера есть ещё одна река. Небольшая, правда, но быстрая. Вот на противоположном берегу той речки оставишь ещё один пулемёт, автомат и пару винтовок. Ну и боеприпасов немного. И позицию приготовишь, и замаскируешь её так, чтобы в десятке шагов этой позиции видно не было. А ещё ты выпустишь там на берег пару мальчишек, чтобы они свои следы на песке оставили, но приставай так, чтобы следов баркаса не оставить, а потом уходи и даже не оглядывайся.

— Ты лишнего не говори сержант. Мы все останемся. Как мы стреляем ты видел. Не переберутся на этот берег немцы. — Не дав сказать «Шатуну» ни слова возразил мне старший брат.

— Хорошо стреляете, никто не спорит, но егеря стреляют не хуже, а ещё у них есть миномёты. Одна мина в баркас попадёт и действительно все здесь останутся. И кому нужен такой идиотский подвиг? Ты детей потом на горбу потащишь?

Повоевать захотелось? Так что мешает? Придёте на место, обустро́итесь, спрячете гражданских и воюйте сколько душеньке угодно. Организуете партизанский отряд, народ из местных наберёте, уверен и пленных сколько-то отобьёте и будете делать то, что лучше всего умеете делать — стрелять из засады. По всему что шевелится.

Увезёте детей, мы тоже в этом месте долго сидеть не будем. Нас здесь быстро минами закидают. Так что мы пойдём по берегу до следующей речки, переберёмся, из очередной засады обидим эсэсовцев, а потом, пока они ответного огня не открыли, уйдём вдоль неё. Мне надо, чтобы егеря за нами пошли, а там мы по краю болота уйдём. Главное, чтобы они направление вашего движения не засекли, а то все наши усилия насмарку. — Тут меня перебила Алевтина.

— И раненые с тобой вдоль берега пойдут? И ты с ними? Ты же еле ноги таскаешь. Или тебя на закорках понесут? — Ответил сразу. Я это уже продумывал.

— Я пройду сколько понадобится. Мне только отдохнуть надо. Неделю назад бегом от этих егерей по лесам бегал и ничего. Жив пока. А вот раненые Алевтина здесь останутся. Им уже никто не поможет.

У сержанта гангрена начинается, да ещё и в таком месте что резать бесполезно. Жить ему осталось очень мало, а умирать он будет страшно. Врагу такой смерти не пожелаешь. С политруком та же песня. Если ему в ближайшее время операцию не сделать, то он умрёт так же, как и сержант. Проживёт только чуть дольше. Думал я у немцев в бронетранспортёре медикаментами разжиться, но в нём только перевязочные пакеты и пара склянок с перекисью водорода обнаружились.

Нечем делать операцию. Нечем и не с чем. У Яковенко сосуды придётся сшивать, и даже если сошьём и он не умрёт от боли или потери крови, то, то же самое нагноение может начаться опять — у нас ни стерильных материалов, ни лекарств нет. Это как мне пулю из головы вынимать — операцию сделать можно, но при этом меня обязательно похоронят.