Страница 2 из 13
Удивительно, но она выглядит не так уж ужасно, как представляла. Всматриваясь в отражение, Стеффи заправляет за ухо выбившиеся волосы и пытается улыбнуться.
Нет, она никогда не позволит им увидеть ее слезы. Нетрудно представить, как они будут смеяться, показывать на нее пальцем и говорить: «Шлюха плачет».
Только через ее труп!
Стеффи спускает свои невеселые мысли в унитаз и выходит из туалета.
Пока она идет домой, в ее MP3-плеере звучит Повел. Знакомые ноты мелодии открывают перед ней другой мир, где Карро – лишь пустышка.
Наушники согревают уши, пока Стеффи идет в такт музыке. Звучит «Сумасшедший дом». И она идет, покачиваясь, когда время от времени музыка перерастает в регги. Затем черед «Смотри, снег идет», и в голове Стеффи проигрывает вступление еще до того, как оно действительно начинается.
Ее шаги становятся легкими, она не идет, а летит, как пушинка. И быстро шевелит губами, стараясь не потерять такт. Но все равно слышит лишь обрывки из того, что с молниеносной скоростью поет Повел: «Смотри, снег идет; лошадь жует; все кружит; все горит; сани бегут, в снежный ком попадут».
Она знает текст наизусть, но до этого ушла целая вечность, чтобы разобрать его. Слова проносятся как в вихре. К тому же большинство песен Повела Рамеля даже не выложены в Сеть.
Однажды в пятом классе Стеффи исполняла «Я балдею от тебя» на уроке музыки перед сорока парами очумевших глаз. Учительница пыталась было объяснить, что на самом деле это первый шведский рэп от восходящей звезды Повела Рамеля. Восходящей? Впрочем, училка плохо разбиралась во всем этом и даже произносила «рэп» как «реп».
На полпути домой зарядка садится. Стеффи останавливается и встряхивает плеер. Далеко не всегда, но это помогает заполучить еще минут десять. Несколько секунд ей кажется, что она вновь слышит музыку, но стоит надеть наушники – и все пропадает. Она повторяет уловку и, пока встряхивает плеер, слышит, как где-то звучит «Где мыло?». В изумлении она хмурится: песня явно доносится не из ее наушников.
Рядом никого нет, фонари дарят свет только ей одной. Вокруг тишина, слышна только тихая мелодия, и она отчетливо разбирает слова: «Я все еще ищу, а мыла никак не найду».
Стеффи не сходит с места на протяжении всей песни и даже пару раз подносит плеер к ушам – хочет удостовериться, что звук действительно исходит не оттуда.
Потом снова тишина, лишь охапка снега падает с дерева. Стеффи уже собирается идти дальше, как внезапно начинается «Джаз атакует».
Стеффи оборачивается. Смотрит сначала налево, затем направо, чтобы определить, где это играет. В нескольких метрах от дороги стоит дом. Кажется, песня звучит с той стороны.
Она оставляет за собой едва заметные следы на снегу. Когда Стеффи подходит к дому, из приоткрытого окна доносятся сначала приглушенные, а затем более отчетливые звуки контрабаса и кларнета.
Да, музыка играет здесь, в этом нет сомнений.
Стеффи слышит неповторимый тенор Повела Рамеля, растворяющийся в февральском воздухе. Ей кажется, что все это происходит как во сне.
Звуки кларнета, достигнув кульминации, стихают.
Где-то рядом ветер качает еловые ветви, темное небо, кажется, вот-вот коснется ее головы, а дом постепенно погружается в темноту.
Внезапно в окне раздается какой-то шум, и Стеффи отпрыгивает как ошпаренная.
Она слышит голос, совсем не похожий на голос Повела, и в оконном проеме появляются очертания головы. У Стеффи появляется желание убежать, но она застывает в ступоре.
– Ответь, – говорит кто-то из окна.
Стеффи по-прежнему стоит как вкопанная, не находя слов. Ей нужно сглотнуть, прежде чем она сможет хоть что-то сказать.
– Что? Я не слышала, о чем вы спросили…
– Тогда повторяю. Зачем ты стоишь тут?
Стеффи задумывается на мгновение. Зачем люди обычно стоят под чужими окнами?
– Мне показалось, что я слышала Повела Рамеля.
Окно отворяется настежь, и Стеффи отчетливо видит своего собеседника: он почти полностью лысый, у него вытянутое лицо и узкие скулы. На лице выделяются белые кустистые брови, и такие же волоски выбиваются из ушей. Губы расплываются в удивленной улыбке.
– Тебе не показалось, потому что это действительно Повел Рамель.
Стеффи в изумлении смотрит на человека в окне. Он стар. Не так, как ее бабушка и дедушка, которые только-только вышли на пенсию, а скорее как те морщинистые старики, что часами сидят в поликлиниках.
Мужчина почтенных лет слегка прикусывает губу и говорит:
– А ты знаешь, когда он записал песню, которая звучала?
У нее учащается сердцебиение, как бывает, когда учитель задает вопрос, на который хорошо знаешь ответ. Но это не в счет. Тем более что сейчас она стоит в снегу и ее спрашивают о Повеле Рамеле. И она уверенно отвечает:
– В сороковых.
– Да, это было в сороковых. Если быть точным, в сорок шестом году. Каспер Хюкстрём играл на кларнете. Но я думал о другом.
– О чем же тогда?
Тишина. Она смотрит в окно, ожидая, что этот человек вот-вот исчезнет из виду, испарится, словно джинн в лампе. Но старик вытягивает шею. Из окна виден его профиль. Густые брови вопрошающе взмывают вверх.
– Ты предлагаешь мне подхватить пневмонию или наконец представишься, как подобает порядочному человеку?
Дверь со скрипом открылась. В коридоре пахнет старым мылом и пластиком. Это не частный дом – здесь расположен дом престарелых «Сольхем». Стеффи стоит в нерешительности. Справа на стене висит картина с домиком в лесу. Слева – настенный коврик с каким-то религиозным сюжетом. Она осматривается и подтягивает вечно сползающий с плеча ремень школьной сумки.
В длинном коридоре открывается еще одна дверь. Старик ненамного выше ее, но, вполне возможно, был выше в молодости. Стеффи пожимает худую руку, холодноватую и сухую на ощупь. Но его рукопожатие сильнее, чем она могла предположить.
– Альвар Свенссон.
Она на мгновение задумывается, стоит ли представиться полным именем – Стефани? Или, если на то пошло, придумать себе какое-нибудь имя? Но она такая, какая есть.
– Стеффи Эррера.
В комнате Альвара Свенссона стоят кровать, клетчатое кресло, два стула, стол и огромная книжная полка. Он садится в кресло, которое напоминает складную линейку. Кивком указывает Стеффи на стул, и она присаживается.
За окном совсем стемнело. И отсюда то место, где она совсем недавно стояла и слушала музыку, выглядит каким-то другим.
– Совсем не это меня заинтересовало, – говорит Альвар и откидывается назад, так что кресло заскрипело. – Не Хюкстрём, играющий на кларнете. То, что занимает меня, скрывается под именем Анита Бергнер. Ты, вероятно, никогда не слышала композицию «Послание от Фрея»?
Стеффи едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. Этот забавный старичок, так хорошо знакомый с творчеством Повела, явно недооценивает ее. Она испытывает желание воспроизвести тот самый фрагмент, в котором вдохновленная женщина начинает тарахтеть без умолку о том, что пишет ей Фрей. Но она не решается.
– «Твоя откровенная близость соблазнительна, – цитирует она вместо этого. – И огонь моей страсти так губителен». – И напевает оставшиеся слова, немного не попадая в ноты.
– Да, именно так, – говорит Альвар с нескрываемым удовольствием. – Может быть, ты уже чувствовала нечто подобное.
Он говорит это не вопрошающе, а утвердительно, вероятно предполагая, что с ней уже могло произойти нечто похожее.
– Я встретил ее у студии, где Хюкстрём играл на кларнете.
Стеффи повторяет его слова про себя.
– Правда? – спрашивает она.
– Разве я не говорил, что меня наняли для записи? Нет, я забыл упомянуть об этом. Все это было в Стокгольме.
Она смотрит на сидящего в кресле человека, бывавшего в Стокгольме и, возможно, знавшего кларнетиста самого Повела Рамеля. Уж не из Стокгольма ли он родом? Если так, то почему у него другой говор? Но она полагает, что об этом невежливо спрашивать.