Туарег 2

– Чтобы сделать колодец, рыть придется долго, – вздохнув, сказала Лейла.

– Докопаемся, – успокоил мать Сулейман, который давно уже из мальчика превратился в широкоплечего мужчину. – Будет трудно, но если мы найдем воду, то это место, похоже, то, что надо.

Старая истина гласит: «Макушку пальм припекает солнце, а корни тянутся к воде». Чтобы добраться до воды, разумным было приглядеться к пути, указанному корнями самой большой из них.

На рассвете следующего дня братья принялись за дело. Они готовы были пробиться к самому сердцу земли, осознавая, что если не найдут желанную ниточку воды, то жизнь всех повиснет на волоске, поскольку ближайший колодец находился в четырех днях пути, а запасы воды в баклажках-гирбах иссякали.

В самый полдень, когда жара становилась нестерпимой, приходилось делать перерыв и дожидаться наступления сумерек. А потом они решили копать холодными ночами, сменяя друг друга.

Долбили и долбили, отказавшись от мысли двигаться дальше. Горло колодца было довольно широким – около трех метров в диаметре, но внизу мог находиться только один из братьев. Истекая потом, он наполнял песком и мелкими камнями корзины, которые поднимали очень осторожно, чтобы не зацепить стены колодца и не вызвать обвала.

Грунт был пересохшим – только Аллаху ведомо, когда здесь в последний раз пролился дождь. Песок так и сыпался. Пришлось откалывать в горах черные плиты и укреплять ими стенки, иначе беда.

Без нужного инструмента, без известкового раствора работа была адской, и хорошо еще, если удавалось углубиться на полметра в день. Все дошли до крайнего изнеможения, и наконец старший из братьев был вынужден признать, что цели им не достичь. Может, тут и есть вода, но жажда скорее расправится с ними поодиночке.

– Самое лучшее, что мы сможем сделать, пойти за водой, – сказал он. – Двое из нас отправятся к колодцу Сиди-Кауфы и возвратятся с тем, что только смогут вместить гирбы, иначе мы все тут помрем.

– А скот? – задала вопрос Лейла.

– Отведем в горы, будут слизывать росу, которая оседает на камнях по утрам, – не слишком уверенно ответил Гасель. – При небольшой удаче верблюды и козы выдержат.

– А овцы?

– Овцы, овцы… Все зависит от воли Аллаха, но, думаю, большую часть мы потеряем. Вода всем нужна.

– А кого мы отправим к колодцу?

– Двух наших наилучших наездников с шестью наилучшими верблюдами. В пути им не придется отдохнуть ни единой минуты, и только они справятся.

Все знали, что наилучшим наездником почти с тех пор, как научился держаться в седле, был второй из братьев – Ахамук, и единственным, кто мог посоревноваться с ним в ловкости и выносливости, был великан Рашид, старший внук Суилема, негра, служившего семье.

Спустя полчаса оба уже были в пути, взяв с собой одногорбых белых мехари, верблюдов, приспособленных для верховой езды. Эту породу создали туареги и страшно гордились ими.

Когда они наконец скрылись из виду, двигаясь в сторону севера, Гасель покачал головой.

– Не знаю, возвратятся ли ко времени, – грустно сказал он. – Чует мое сердце, это будет не последний их поход…

– Что ты этим хочешь сказать? – обеспокоенно спросила Аиша. – Ты думаешь, что нам не добраться здесь до воды?

– Боюсь, что да… – вмешался Сулейман, особой словоохотливостью никогда не отличавшийся. – У меня такое впечатление, что прорыть придется еще тридцать метров.

– Тридцать метров… – округлив глаза, повторила девушка. – Да ты хоть соображаешь, что это за глубина? Да там дышать невозможно!

– Ты права, – кивнул брат. – Мы еще не прошли и половину этого, а меня охватывает чувство, будто я задыхаюсь. Не хочу и думать о том, что будет глубже, однако скажи мне: разве у нас есть выбор?

– Может, нам лучше покинуть это место?..

– И возвратиться в город? – уныло произнес Гасель. – Снова бродяжничать, будто мы прокаженные? Никому до нас дела нет, малышка. О семье Сайях никто и знать не хочет, и мы не можем заставить людей, чтобы нас приняли. Однако мы можем заставить пустыню, чтобы она нас приняла, пусть даже ради этого придется докапываться до самого центра земли.

– А если мы никогда не докопаемся?

– Докопаемся. – Голос брата обрел уверенность. – Если пальмам удалось до воды добраться, то и мы сможем.

– Правда-правда?

– Да, Аиша. Потому что в день, когда имохаг не сможет сделать то, что смогли сделать пальмы, наша раса будет обречена на исчезновение. А этот момент еще не настал.

– Но у пальм есть корни, а у нас нет.

– Корни нашего народа куда глубже, и они крепко вцепились в эту землю, – вступила в разговор Лейла. – Ваш отец всегда говорил, чтобы я передала детям эту истину. Если бы он не был уверен в том, что пустыня никогда не предаст, он бы не смог победить целую армию.

И Лейла, и дети не сомневались в том, что взор Гаселя Сайяха постоянно устремлен на каждого из них. Их отец, вместо того чтобы наслаждаться тысячами удовольствий, которые обещаны тем, кто встает на защиту веры, продолжал вести по жизни продолжателей своего рода.

Если есть хоть капля воды под корнями жухлых пальм, Охотник нашел бы ее. А посему на его детях лежала обязанность сделать так же.

С заходом солнца все снова приступили к работе.

Это действительно была изнурительная работа.

Тот, кому по жребию выпадало находиться на дне колодца, копал руками, постоянно заботясь о том, чтобы не случилось оползня. Загружал корзину песком, громко кричал, чтобы ее подняли, потом обкладывал стены камнями. Проходили часы, прежде чем ему удавалось углубиться хотя бы на локоть.

Когда изнуренный и пропитанный потом Сайях поднимался на поверхность, другой Сайях занимал его место. Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром братья продолжали копать, преодолевая усталость и жажду.

Слуги могли бы им помочь, но так как этот колодец должен был стать колодцем туарегов, вниз они не спускались. Но и им работы хватало: слуги поднимали тяжелые корзины, ходили в горы за каменными плитами, которые приходилось тащить на собственных спинах… Трудились все, и тем не менее настал момент, когда рассудительная Лейла приняла решение прекратить работу, потому что воды осталось совсем мало – чуть больше трех баклажек, и сколь бы ни были выносливы люди, всему есть предел.

Принесли в жертву одну из овец, которая вот-вот должна была умереть своей смертью, напились ее крови, пообедали почти сырым мясом и, устремив взоры в точку, откуда должны были появиться те, кто отправился за водой, стали ждать.

Но кто появился, так это стервятники.

Нетрудно было догадаться, что там, откуда они появились – в затерянном уголке Сахары, – разыгралась трагедия. Стервятники прилетели, напировавшись вдоволь, а теперь надеялись поживиться и здесь.

Поживиться?

Для истинного туарега умереть от жажды было позором. Если такое случалось, это говорило об одном – он не усвоил уроков предков. Пустыня была домом туарегов, а разве хозяева не знают, где в их доме вода? Умерших от жажды в загробном мире наверняка встречают презрением и насмешками: а был ли ты туарегом, слабак? Почетно было умереть в бою или в сражении со зверем. Болезнь тоже не считалась позором, ибо болезни насылает Аллах, но чтобы жажда сломила туарега… Это было немыслимо!

Прошел еще один день.

Затем еще один.

Слетелись новые стервятники. Кружили и кружили в знойном белом небе.

Три чахлые пальмы застыли – в этом проклятом месте не было даже ветра, чтобы пошевелить их листья.

Солнце и тишина.

И Смерть, которая пока еще не решилась кого-то из них увести за собой.

Лейла распределила оставшуюся воду – черпачок каждому, и семье, и слугам. Когда из баклажки была выжата последняя капля, она издала глубокий вздох и тихо произнесла:

– Аллах велик, да будет славен он! Теперь остается одно – ждать.

И они ждали.

Ждали…

Ждали…

Смерть тоже ждала.

Несмотря на то что была стара как мир и даже старше этого мира, прежде всего, она была женщиной, а посему капризной.