Чужая

Разожгла огонь в камине, пошуршала в нем кочергой и опустилась в кресло. На душе было откровенно паршиво. Вся радость особенного дня была омрачена посланием принцессы. Айя кривила бы душой, не признаваясь себе, что ревность не охватила ее всю. Ширрин знала на что давить.

Пытаясь отвлечься, Айя перебирала на столе ворох бумаг и какие-то книги, складывала их аккуратными стопками. Открыла ящик стола, чтобы сложить все туда и замерла с удивлением уставившись на себя. Отложила в сторону книги, дрожащими пальцами выуживая несколько бережно сложенных листов, под ними обнаружились остро заточенные грифельные карандаши. Но бывшей служанке было не до того. Завороженно рассматривала портреты, на которых была изображена она сама. Улыбающаяся, задумчивая, в слезах. Обнимающая лошадей на фоне черной луны. Где-то были написаны только ее глаза, на других только руки с ужасными шрамами. Изогнутая спина, вся перечеркнутая, заштрихованная черным. На самом листе застыли выцветшие винные пятна, словно капли крови…

Вот она в косынке с опущенными ресницами, посреди бальной залы. Вот прикусывает губу, отводя взгляд в сторону. А вот ее лицо, искаженное неприкрытым удовольствием, руки просительно вытянуты вперед — к художнику, словно пытаются прикоснуться, обнять. Некоторые были датированы прошлой зимой…

Зашуршала дальше.

Испуганное лицо в зареве пожара, факел — как меч в тонких руках. Обнаженная грудь, изгиб бедра, взгляд из-под ресниц. И на всех без исключения портретах она была непривычной, хрупкой, болезненно красивой? Айя смотрела на себя его глазами. Глазами своего мужа, жестокого и страшного, беспощадного ассура, что тайком рисовал свою рабыню. И не узнавала…

Неужели она и правда такая?!

Слезы лились по щекам, Айя их не замечала, давилась охватившим ее трепетом.

Взгляд зацепился за толстый блокнот, подхватила его. Забыв, как дышать, перелистывала тонкие страницы, испещренные размашистым, уверенным почерком. Нирасс писал о каких-то артефактах, что возможно находились у лагров за холодным морем и имели свойства продлевать человеческую жизнь на десятки лет, а самые мощные и на пару столетий. Еще речь шла о каком-то жутком, древнем обряде, в котором решившийся провести его ассур, добровольно отдавал большую часть своей долгой жизни выбранному человеку. Но опять требовался какой-то невозможно редкий кристалл, без которого все попытки заведомо обрекались на провал.

Он искал способ, как оставить ее подле себя как можно дольше! Искал один! Не подавая вида, как сильно его это тревожит…

Были в блокноте и выдранные страницы, и заляпанные багровыми кляксами и страницы с ее изображениями, проклятиями самого себя, пьяными признаниями…

— О, Нир! — всхлипнула Айя, прижимая к груди свои бесценные находки. — О, мой Нир…

Вошедший ассур было перепугался, увидев Айю всю в слезах, рванул вперед и замер. Осекся. Растерянно глядя на свои работы, рассыпанные по всему столу, на прижатый к женской груди дневник. И впервые пленница чужого мира наблюдала, как лицо самого невозмутимого мужчины, которого она только знала, заливает краска смущения. Смотрела на это, как на чудо. Не отрываясь.

Поднялась, огибая стол и подходя к нему, пытаясь поймать взгляд.

— Что же творится в твоей голове? Почему один? Почему всегда один? Ведь есть я…

Потянулась к нему, привставая на носочках, обхватила сильную шею, дернула на себя, покрывая робкими поцелуями упрямый, заросший щетиной подбородок. Высокие скулы, прямой нос, дурацкий, страшный шрам, подрагивающие ресницы.

Мужчина уверенно обнял ее, притянул ближе, перехватывая «гуляющие» по его лицу губы, вовлекая Айю в долгий, болезненный поцелуй. Зарылся пятерней в ее волосах, весь завибрировал, прижимая желанное тело к себе. Горел. Возбуждение вспыхнуло мгновенно, распалило. Погнало по венам кровь, сосредотачиваясь напряжением в паху. Повел бедрами, потерся о низ ее живота, вызывая тихий стон. В нос ударил запах ее желания, ассур покачнулся, закатывая глаза. Сердце грозилось разорвать грудную клетку, ошалело билось, рвалось ей навстречу. Все его существо стремилось к ней, жаждало, требовало.

— Хочу тебя, Айя…

— Бери, — шепнула в ответ, откидывая голову, подставляя шею его поцелуям. Укусам.

— Уже можно? — прихватывая нежную кожу удлинившимися резцами.

— Можно, Нир, — простонала в ответ, закрывая глаза. Айю штормило, волнами накатывал жар, сотрясая все ее тело в его сильных руках. От ощущения насколько она маленькая в сравнении с ним плыло перед глазами. Дурманило.

— Не смогу быть нежным, — утягивая ее на пол, заявил господин, дернул шнуровку тугого корсета.

— И не надо…

Ворох юбок взметнул бумаги, лежащие на столе, те с тихим шорохом взмыли почти к самому потолку, чтобы медленно осесть на пол библиотеки.

Ассур брал свою госпожу, свою Айю на холодном, каменном полу среди ее же портретов, входил резко и рвано, выбивая из груди девушки громкие вскрики и неприкрытые стоны. Целовал ее раскрасневшееся лицо, переплетая их пальцы над русоволосой головой. Вколачивался, задрав высоко ее юбки и разорвав ткань теплых панталон, больно прикусывал твердые соски, освобожденные от тесноты корсета и высокого ворота платья. Стискивал в горячей ладони ягодицу, закидывая ее ногу себе на бедро. Стонал сам, не в силах сдерживаться. Бешено вращал головой, и снова целовал. Жадно, словно не мог удовлетворить давно мучающую его жажду. Не мог насытиться ею.

— Боже, как хорошо! — вскрикивала Айя, подмахивая бедрами, стараясь ощутить его еще теснее, еще глубже.

Нирхасс согласно рычал, ловя ее срывающееся дыхание.

Внезапно дернулся назад, сел, утягивая следом за собой девушку. Не давая той опомниться, насадил на свое возбуждение, готовый вот-вот разрядится. Айя сдавленно охнула, обхватила пепел его волос дрожащими руками. Задвигалась быстро, ритмично, сдирая колени о каменные плиты пола. Смотрела неотрывно в его серые глаза, где зрачок оставался привычным, человеческим. Серость казалась темной, затянутой туманом, предгрозовой. На лбу мужчины выступила испарина, губы подрагивали. Вена у виска лихорадочно пульсировала.

— Айя, я сейчас…

Выдохнул сквозь сцепленные зубы, обнимая ее выгибающуюся от бешеных толчков спину.

— Я тоже!

Разрядились одновременно — вместе, сотрясаясь в объятиях друг друга, вскрикивая, подвывая. Заваливаясь на бок. Ловили губы друг друга. Тяжело и загнанно дышали.

— Я люблю тебя, Нирхасс, — зашептала, выравнивая дыхание.

— Айя… — отвечал ассур, внимательно заглядывая в карие глаза.

Снова долго целовал. Очень долго.

Помог одеваться, гладил, ласкал. Смотрел, с каким трепетом она собирает разлетевшиеся по небольшой комнате рисунки. Обнимал.

Подвел к дальнему, неприметному шкафчику со старыми, покрытыми пылью фолиантами. Осторожно сдвинул одну книгу на себя. Раздался тихий щелчок и книжные полки медленно отъехали в сторону, являя взору растерянной Айи темный, зияющий в стене проход. Из его пустоты ощутимо пахнуло сыростью и холодом. Бывшая служанка зябко поежилась, тут же оказавшись в горячих и сильных объятиях мужа. Тот, склонившись к ее уху спокойно и твердо заговорил:

— Айя, послушай сейчас меня очень внимательно и не перебивай. Хорошо?

Женщина в его объятиях кивнула, понимая, что услышанное вряд ли ей понравится.

— Девочка моя… Если вдруг что-то пойдет не так. Мы не вернемся в оговоренное время или к дому подойдут чужие, я хочу, чтобы ты взяла нашу Сану и пошла прямо туда. Ход идет под городом, далеко за лес. Выводит к горе. Чужие о нем не знают. Там у выхода собрано все самое необходимое. С вами пойдет Румир и Норс, им можно доверять. Они доставят вас к порту, там будет ждать корабль лагров. Как только вы ступите на борт, он отплывет в их земли. Ничего не бойся, вас не обидят. Я обо всем позаботился. Ты поняла, девочка?

— А как же ты?! — тут же встрепенулась Айя, сердце ее неприятно сжалось. Попыталась обернуться в его крепких объятиях, но ассур не позволил. Повторил свой вопрос: