Чужая

— Крепкая девчонка, видна порода, — вещала скрипучим голосом старуха, уверенными движениями, перетягивая пуповину.

А сердце Айи замирало и неслось вскачь, затаив дыхание она невесомо касалась маленьких, сжимающихся в кулачки пальчиков. Терялась. Не могла осознать, что она теперь мама.

Шептала тихо:

— Моя… Моя… Моя…

И снова касалась губами светловолосой головки с пульсирующим родничком.

Ревностно наблюдала, как ее искорку обтирают, заворачивая в теплую, выглаженную простыню. Тяжело откидывалась на подушки, следя за всем из-под ресниц. Морщилась, когда ее саму обрабатывали там, меняла сорочку с помощью Тойры, умывалась.

Тихо скрипнула дверь впуская в теплое нутро покоев всполошенного Нирхасса. Весь встрепанный, с закатанными до локтей рукавами рубашки, он смотрелся непривычно, по-другому. Взволнованный. Замер на входе, уставился своей цепкой серостью в маленькую фигурку на широкой постели, что прижимала к груди крошечный, белый сверток. Айя улыбнулась, кивнула головой, приглашая подойти ближе.

— Поздравляем, господин! — коротко поклонилась управительница и собирающий свои вещи в коричневый сундучок лекарь.

Ассур остановился у изголовья, замер там, склонился низко. Обдал щеку и плечо девушки горячим дыханием, заворожено глядя на маленькое, опухшее личико, с темными щелками глазок. Новорожденная смешно причмокивала губами, высовывала язык, кряхтела.

— В праздник зимы рожденная — хороший знак, счастливой будет. Зоркой, — объявила всем повитуха, собирая с пола простыни.

— Хочешь подержать ее?

Мужчина только кивнул, осторожно принимая из рук Айи их дитя. Сана выглядела в его огромных руках совсем маленькой, почти незаметной. Нирхасс смотрел на нее, не отрываясь и кажется, затаив дыхание. Лицо его было привычно невозмутимым, а вот глаза блестели. Горели ярко, тепло.

— Она прекрасна, — наконец, произнес ассур, переводя полный нежности взгляд на свою улыбающуюся служанку. — Моя дочь…

Он произносил это короткое слово и будто сам себе не верил, пробовал его на вкус. Млел. Смешно согнувшись, почти невесомо коснулся маленького лба поцелуем, втянул носом ее запах, прикрывая свои невозможные глаза.

В ребенке так остро чувствовалась кровь ассурин — его кровь, что это дурманило. Разносило разряды удовольствия по нервным окончаниям. Будоражило.

Счастье. Восторг. Целый шквал эмоций заставлял мужчину бродить по комнате, неотрывно рассматривая его продолжение. Еще год назад казавшееся нереальным. Невозможным. Немыслимым. И вот он держит ее на руках — такую маленькую, беззащитную, хрупкую. Чудо. Бесценный дар.

Целовал раскрасневшуюся Айю, благодарил, обнимал. Смотрел как та неумело, робко прикладывает к груди их кроху.

— Я хочу назвать ее Саной, — произнесла Айя, вспоминая своего отца, которого не стало много лет назад. Адаптируя его имя на местный, удобный для слуха манер. — Александра. Маленькая Сана.

Нирхасс только кивнул, прижавшись губами к ее волосам.

Обнимал их, баюкал. Гладил уснувшую, измотанную девушку. Шепотом раздавал поручения Тойре. Задремал ближе к утру, все не мог на них насмотреться, надышаться. Поверить.

Следующие дни были наполнены хлопотами, умиротворением и детским плачем. Управительница всячески помогала своей названной госпоже, подрядив еще и расторопную Лили. Учила, подменяла, находя в том необычайное удовольствие. Часто погружалась в свои мысли, гнала прочь тоску, вспоминая свою бедную Лиру, черты которой увидела в грязной, пришлой неизвестно откуда чернавке. Разбередившей, растормошившей старые, давно зарубцевавшиеся раны всегда холодной, надменной управительницы…

А еще заходил Амин. Неловко мялся в дверях, смущаясь просил:

— Госпожа Айя, можно посмотреть на девочку?..

Желал хотя бы взглядом прикоснуться к чуду, робел.

Бывшая служанка только улыбнулась, склоняясь над колыбелью, поманила воина к себе. Позволила.

— Такая маленькая, госпожа, — выдохнул ассур, склонив голову на бок и крепко сцепив руки за спиной, — красивая…

А потом вдруг посерьезнев, добавил:

— Мы будем защищать вас Айя. До последнего вздоха.

Бросил еще один короткий взгляд на младенца и поспешил прочь, оставив растерянную Айю смотреть в его удаляющуюся, прямую спину.

А еще через пару дней, когда девушка меняла простыни в детской кроватке, раздался будто бы раскат грома. Резкий. Неожиданный. Оглушающий.

Айя только тихо вскрикнула, замерев у постели и ошарашенно глядя на окно. Грохот был столь сильный, что задребезжали стекла и упала с каминной полки хрустальная ваза, разлетевшись по полу искрящимися осколками. Женщины оторопели, Лили вздрогнула, прижав к груди влажную тряпку, которой до этого протирала пыль.

Внизу все засуетилось. Зашумело. Нирхасс раздавал короткие приказы. Собирался. Стремительно покидая дом в сопровождении верного Амина. Велел Морису немедля запереть все ставни, перенести из подвалов все самое необходимое на несколько дней вперед. Не спускать глаз с госпожи.

А лес перед главными вратами Хасарона полыхал, зарево пожара вздымалось высоко в полуденное небо, пачкало его чернильным, едким дымом. Трещало. Выло. Коптило. Лизало огромными языками пламени высокие каменные стены, не в силах преодолеть ров и проникнуть за их невозмутимую твердость. Злилось. Неистовствовало. Горел один из корпусов казарм, где находились солдатские конюшни. Гвардейцы спешно выводили сопротивляющихся, испуганных стихией животных. Кашляли, громко переговаривались, прикрывая лица мокрыми рукавами и платками.

Мирные люди бежали к хозяйскому дому, стремились в его надежное, добротное нутро. Кричали, разбегаясь в стороны и натыкаясь друг на друга, под градом летящих со всех сторон полыхающих, огненных стрел. Задыхались от застлавшего все вокруг жаркого смога. Пепел смешивался со снегом, оседал на непокрытые головы предателей.

Котрон делал первый шаг, прощупывал почву. Повелитель жаждал не просто отомстить изменнику, но и унизить. Растоптать. Показать народу, как тот слаб и никчемен в сравнении с величием Правящего Дома. Пожалеть, что ушли вслед за Шаррихассом. Дерзкий пес, осмелившийся укусить руку, что так щедро и долго его вскармливала. Отвергнувший драгоценнейший из подарков — его дочь, принцессу Ширрин. Таскался с нею столько лет и бросил, словно наскучившую дешевку. И ради чего? Ради человеческой женщины?! Тьма, вот это насмешка! Он раздерет ее в клочья на глазах у бывшего военачальника! Будет заживо сдирать с нее шкуру, лоскут за лоскутом и заставит его смотреть! А родившиеся недавно дитя будет принадлежать Правящему Дому, пусть лекари изучат состав крови. Разберутся.

— Рано начал, — процедил сквозь зубы Нирхасс, вскакивая в седло, — будет теперь травить, как зверей. Ответа еще не было?

— Нет, господин, — отчитался Амин, седлая свою лошадь, удобнее перехватывая поводья.

Небольшой конный отряд покинул стены Хасарона, возглавляемый своим предводителем. Ассур знал, что прямого удара не будет. Во всяком случае не сейчас. Короткие, изводящие вылазки, направленные на разрушение и запугивание — в этом был весь род Солейр. Правитель намерен поставить его на колени перед всем миром, перед его людьми. Он хорошо осведомлен о своем численном преимуществе. Но воины Шарихасса куда опаснее, ибо следуют долгу и совести, а не приказу. Тем и страшнее, отчаяннее в бою. Неистовее.

Оставшиеся гвардейцы тушили пожары, переносили припасы и оружие. Слуги в доме размещали перепуганных людей. Помогали раненым, успокаивали.

Айя не спускалась, прижимала к себе Сану, скованная нависшей над ними угрозой. Страхом. Мерила короткими шагами погруженные в полумрак покои. За прикрытым ставнями окном был слышен гомон и треск, крики, ржание лошадей. В груди металось и скреблось. Он был где-то там. Ушел, не проронив ни слова. Не успокоив. В этом был весь Нирхасс, когда дело касалось надвигающейся на его людей беды, он, отринув все, решительно шел вперед, ответственный за их жизни. Не видел нужды в глупых сантиментах и расшаркиваниях. Это обождет. Будет после, когда гроза минует. Особенно теперь, когда за его спиной находились они — его смысл…