Чужая

— Нир, пожалуйста…

Снова взмолилась.

— Я больше не могу!

Мужчина отстранился, поднимаясь. Склонился над нею, упираясь рукой в балку над ее лихорадочно подрагивающими пальцами. Второй сжал набухшую грудь, с твердым, напрягшимся соском. Погладил, приласкал. Обдал ухо горячим, прерывистым дыханием.

— Что пожалуйста, Айя?

Усмехнулся, когда девушка нетерпеливо потерлась задом о его бедра, задевая торчащую из брюк, истекающую смазкой головку члена. Притиснулся ближе, позволяя ей, закатывая глаза от удовольствия.

— Что, Айя? Скажи… Я не понимаю…

— Господин шутить изволит? — поворачивая голову, обиженно глядя на него через плечо, спросила несчастная.

Нирхасс улыбнулся, вытягиваясь, целуя ее во взмокший висок.

— Как можно? Просто попроси и я все сделаю…

Снова ущипнул ее сосок, вызвав громкий стон.

Повернула голову сильнее, подняла большие глаза. Утонула в вертикали его зрачка. Зашептала, сбивчиво и порывисто, не отрывая от него взгляда:

— Я хочу тебя, Нир. Очень хочу всего тебя… Пожалуйста, возьми меня.

Ее глаза, голос, запах.

— Как пожелает, моя госпожа…

Он вошел медленно. Осторожно. Не торопясь. Прикусив кожу на ее плече. Сдерживаясь изо всех сил, когда хотелось вколачиваться, насаживать, выбивать громкие крики под звуки влажных шлепков.

Двигался плавно. Нежно. Терялся в ощущениях, ловил каждый ее вскрик, каждый стон. Глотал их как воздух. Дышал ею. Их единением. Весь мир, за пределом раскинутого во вражеских землях шатра, исчез. Для ассура существовала в те минуты только она. Она одна. Маленький центр его личной вселенной. Его главная и единственная слабость, о которой он заявил всему миру, бросив все и отправившись за ней.

Его женщина.

Его Айя.

Как он скучал! О как он по ней скучал! Невыносимо, мучительно. Невозможно.

Ускорился, входя чуть быстрее, чуть резче. Уткнулся лбом в ее затылок, втягивая запах пота и ее личный, сведший его с ума. Весь взмок, рубашка съехала с одного плеча, волосы растрепались, став вновь пепельными, как бывало только с нею.

Айя кончила первой, громко крича и сотрясаясь всем телом. Замотала головой, как в припадке, заскребла ногтями по дереву.

— Боже! Боже! Боже! Я люблю тебя! Как же я люблю тебя…

Выкрикивала она, вздрагивая.

Ассур сорвался следом, теряясь в ее неосознанном, отчаянном признании. Шалея. Взрываясь. Утопая в абсолютном, всепоглощающем ощущении целостности. Неприкрытого, какого-то нечеловеческого счастья. Простонав так же громко и утробно, не сдерживаясь. Отпуская себя.

Перехватил ее руки, сжал в своей ладони. Девушку все еще трясло. Она будто бы задыхалась, не в силах открыть глаз.

— Тише, Айя, тише, — зашептал ей в макушку, — тебя сейчас удар хватит. Тише, девочка…

Выскользнув из ее тела, подхватил Айю на руки. Легко, словно она ничего не весила. Была легче перышка. Отнес на шкуры, осторожно укладывая, накрывая своим плащом. Целовал ее раскрасневшееся и влажное от слез лицо. Наблюдая, как девушка проваливается в сон, так и не открыв глаз.

Лежал рядом, гладил по взъерошенным волосам, смотрел на ее спокойные и безмятежные черты и не мог насмотреться. Не мог понять, как раньше она могла казаться ему непривлекательной, отталкивающей?

Он был слеп.

Сделав над собой неимоверное усилие, поднялся, поправляя одежду и выскальзывая в ночную, тихую прохладу. Зачесывая пятерней волосы. Долго смотрел в звездное небо. Снова распорядился о горячей воде и забрал у улыбающегося Амина остывший давным-давно ужин.

— Что? — спросил у старинного друга, заметив его пристальный взгляд, направляясь обратно к шатру.

— Ничего, — ответил ассур, приглаживая короткую бородку, — просто теперь весь лагерь знает, как сильно госпожа Вас любит. А Вы так переживали, — ухмыльнулся гвардеец.

Нирхасс нахмурил брови, рыкнул беззлобно:

— Доскалишься.

И сбежал туда, где была она.

Кормил проснувшуюся девушку с рук. Айя старательно избегала смотреть ему в глаза. То и дело краснела. Натягивала до самого подбородка его плащ.

— Думаешь, я не все успел рассмотреть? — прятал улыбку, внимательно следил за выражением ее лица.

Бедняжка вспыхивала сильнее.

Протестовала, когда он помогал ей мыться в небольшой лохани. Осторожно гладил, восторженно смотрел на живот, где были заметны явные, уверенные движения. Трогал его, целовал, прижимался щекой. Бережно вытирал. Обрабатывал раны оставленными лекарем мазями.

Айя хотела скорее одеться. Чувствуя себя неуютно. Она помнила, что ее тело когда-то было неприятно господину. Стеснялась. Стыдилась себя.

— Ты красивая, Айя — словно подслушав ее мысли, произнес Нирхасс, накидывая на тонкие плечи свою рубашку. Прижимая к себе.

Девушка вскидывала на него удивленные глаза.

Снова брал ее в темноте и предрассветной, окутывающей их тишине. Среди огромных шкур. Ловил ее рваные вздохи и протяжные стоны.

— Скажи еще, — просил тихим, прерывистым шепотом, целуя ее ухо, — скажи, Айя…

— Люблю тебя…

И мир для ассура прекращал существовать, утопая в ее больших, невероятных глазах.

Глава третья

И снова была бесконечно долгая дорога. Айя тряслась в большом крытом экипаже в компании тюков и корзин, каких-то больших свертков и оружия. Все это спешно было нагромождено и свалено на полу и сидении напротив. Звенело и бряцало на ухабах, шуршало. Давило.

Девушка то и дело ерзала на широком сидении, выбирая позу поудобнее. Спину в пояснице ломило нещадно, а ноги к вечеру такого пути немели и отекали. С каждым днем Айя все больше стала напоминать себе неповоротливый воздушный шар. Искорка заявляла о себе настойчивее, пиналась, крутилась — давила на внутренние органы. Отчего несчастной бывшей служанке постоянно хотелось по-маленькому. Возница только тяжело вздыхал, останавливая лошадей чуть ли не каждые полчаса. И Айя подобрав ворох неудобных юбок и отсвечивая румянцем на щеках, тащилась в ближайшие кусты, под внимательными взглядами Нирхасса и любопытными гвардейцев. Там подолгу воевала с одеждой, тихо ругаясь сквозь зубы.

Стыдобища!

Ассур почти не ехал с ней в карете, предпочитая быть верхом на своем верном, белогривом коне. Внимательно за всем следил, контролировал. Присоединялся лишь изредка. И всегда в эти минуты прижимал девушку к себе, целовал, гладил. Зарывался носом в ее волосы. Дышал там тяжелым и горячим. Смотрел внимательно своими невозможными серыми глазами. Нехотя отрывался и снова вскакивал в седло, принимая невозмутимый и холодный вид. И чем дальше они продвигались на север, тем холоднее и тревожнее становилось. Айя видела, как напряжены все вокруг, как по лицу господина проскальзывают недобрые тени. Но никто ничего ей не говорил и не объяснял, вынуждая несчастную томиться в неведении.

Это нервировало и обижало.

А еще девушка постоянно прокручивала в голове свое вырвавшееся той ночью признание. Пробовала на вкус, гоняла на языке. Вспоминала, как господин просил повторять его снова и снова, и вся краснела, покрываясь мурашками. Айя и не подозревала, что Нир может быть таким… Нежным? Что он умеет так смотреть, так осторожно и трепетно касаться, будто бы она редчайшая драгоценность, которую нужно беречь.

И думалось еще о его словах о помолвке. Что больше никого нет. Никого кроме нее — Айи. От этого делалось до дрожи радостно и трепетно. И вместе с тем страшно. Девушке не верилось, что такое возможно. Уж очень хорошо ей запомнился взгляд принцессы Ширрин, которым она прожигала Нирхасса. Было в нем что-то настолько собственническое и горящее, что становилось ясно — женщина его любила. Возможно не меньше самой Айи. Любила по-своему, как умела. И не в ее характере было отпускать…

И это повисшая и звенящая в воздухе всеобщая нервозность, только укореняла в сердце Айи страх. Что-то было не так.