Страница 9 из 23
Азарт сделал свое дело, и начался совсем другой бильярд. То ли Михаил играл лучше всех, то ли везение было на его стороне, но никому из однокашников не удавалось обыграть его. Ставки делали небольшие, поскольку детей олигархов среди них не было, и тем не менее художник умудрялся таким образом заработать на карманные расходы. Иногда выигрывал пятьсот рублей, иногда мог унести и пару тысяч. Все зависело от количества игроков. И каждый из них мечтал выиграть у Михалыча.
Пока он шел до метро, обзвонил всех любителей бильярда в надежде, что кто-то из них находится в клубе, но они сидели по домам и занимались зубрежкой. Оно и понятное дело, на горизонте сессия махала белым платочком.
«Что ж, придется тоже ехать домой», – вздохнул Михаил, проходя мимо полуподвального помещения с вывеской «Шаром покати», в котором и находился тот самый клуб.
Дома его встретил звук телевизора, доносящийся из гостиной, и умопомрачительный запах. «Курица или лазанья?» – подумал Михаил, вешая куртку. Он потянул носом воздух, в животе тотчас проснулся голодный зверь да так заревел, словно его сто лет не кормили. Михаил бросил рюкзак на тумбочку, скинул кроссовки и направился в кухню. Мать суетилась у стола, расставляя тарелки и раскладывая приборы для ужина.
– Ragazzo mio[1] вернулся домой, – расцвела она при виде сына. – Ты как раз вовремя. Сейчас будем ужинать.
– И тебе привет. – Михаил подошел к ней и чмокнул в щеку. – Ма, сколько раз я просил тебя не называть меня так. – Глядя на нее, он театрально насупил брови. – Ты двадцать лет живешь в России и вроде говоришь на русском. Или забыла, что мне уже девятнадцать лет? А я у тебя все в мальчиках хожу.
– Микеле, даже когда тебе будет сорок, я все равно буду тебя так называть, – улыбнулась мама, направляясь к холодильнику. – Если доживу, конечно.
Светло-голубое домашнее платье подчеркивало ее высокую статную фигуру и удивительно шло к иссиня-черным волосам, собранным на макушке в замысловатый пучок.
– Доживешь, куда ты денешься? – по-доброму усмехнулся Михаил. – Вы, итальянцы, народ крепкий. Впрочем, как и сибиряки. – Вспомнив отца, он поинтересовался: – Батя дома?
– В кабинете, уже минут пятнадцать с кем-то разговаривает по телефону, – ответила она, вытаскивая из закромов продуктового клондайка моцареллу, базилик, который Михаил терпеть не мог, и помидоры. Она промыла овощи и зелень под водой и принялась нарезать томаты и сыр кружочками и красиво выкладывать на тарелке.
Каждый человек по-своему видит окружающий мир. Одни воспринимают его как есть, другие замечают только плохое, а есть те, кто находит прекрасное во всем. Мать Михаила относилась к последней категории людей. Она была эстетом до корней своих волос. Любила красоту во всех ее проявлениях, а наслаждение ею считала смыслом жизни. Когда накрывала стол, старалась сделать это идеально. Приборы, тарелочки, бокалы, салфеточки – только самое лучшее. На ее взгляд, даже простой семейный ужин должен проходить в приятной и красивой обстановке. А если, не дай бог, она замечала, что сын ест без ножа, то реагировала на это как на катастрофу.
«Mamma Mia, Микеле, ты же не пещерный человек, сейчас же возьми приборы», – возмущалась она.
Запах ее любимых духов обволок Михаила, когда он примостился рядом с ней у стола.
– Мама, ну зачем ты кладешь эту вонючую траву? – Он скривился, глядя, как она украшает блюдо зелеными листиками.
– Разве может быть капрезе без базилика? – вопросом на вопрос ответила она и посмотрела на него как на пришельца.
– Ты же знаешь, я его терпеть не могу. – Михаил потянулся, чтобы взять кусочек моцареллы, но получил воспитательный хлопок по руке.
– Марш мыть руки и переодеваться, – тоном, не терпящим возражений, приказала мать.
– Прям уже и попробовать нельзя, – наигранно фыркнул Михаил. – Ну а вопрос-то хоть можно задать? – Он подмигнул ей.
– Dai[2], – ответила мама.
– Если не секрет, что у тебя готовится в духовке? – Он кивнул на плиту.
– Хм. – Ее вишневые губы растянулись в довольной улыбке, оголив белоснежные зубы. – Твой любимый цыпленок «Парминьяна».
– Я так и знал, – усмехнулся Михаил. – Синьора Габриела, я вас обожаю. – Он обнял ее за шею, звонко поцеловал в щеку и направился к дверям.
– Ужин через десять минут. Попрошу не опаздывать, – прозвучало за спиной.
– Si signora[3], – бросил он и вышел из кухни.
Михаил захватил рюкзак из прихожей и, минуя гостиную, где непонятно для кого работал телевизор, направился в свою комнату. Проходя мимо кабинета, он хотел зайти поздороваться с отцом, но, услышав, что тот по-прежнему с кем-то общается по телефону, удалился к себе. Заботливые материнские руки навели порядок в комнате, заправили кровать, аккуратно сложили белье в комоде и вещи в шкафу. Он кинул рюкзак на пол у письменного стола, туда же полетели носки. Избавился от толстовки и футболки, сменил джинсы на шорты и завалился на постель. Закинув руки за голову, Михаил уставился в потолок. «Ехать или не ехать? – вопрос, словно назойливый комар, опять зажужжал в голове. – Ну и задали они мне задачку. Жил себе спокойно, так нет же, надо было госпоже японке влезть со своей рекомендацией».
Подумав о преподавателе, он вспомнил, что так и не закончил рисунок. Осталась буквально пара штрихов. Михаил подскочил с кровати, вытащил из рюкзака блокнот с карандашом и вернулся назад. Устроился поудобнее, опершись на подушку, и принялся за эскиз, напрочь забыв о голодном звере в желудке. На его рисунке госпожа Кисимото выглядела немного иначе, чем в жизни. Она стояла спиной к доске, на которой виднелись иероглифы. Из-под ее короткого платья виднелись изодранные чулки, на ногах – тяжелые армейские ботинки, а длинные волосы разметались в разные стороны. В одной руке она держала старинный револьвер, ствол которого смотрел вверх, и из него тянулась тонкая струйка дыма. Указательным пальцем другой руки она показывала на один из иероглифов.
«Хоть Кей и не подала виду, но наверняка удивилась, когда увидела себя в таком образе», – мысленно усмехнулся Михаил. Прикусив губу от усердия, он продолжал рисовать, не заметив, как пролетели десять минут. Голос матери, донесшийся из кухни, напомнил ему об ужине. Он окинул взглядом законченное изображение госпожи Кисимото, подумав о том, что надо немного добавить теней, сунул карандаш за ухо, телефон и блокнот – в карманы шорт и вышел из комнаты.
Он застал родителей за накрытым столом. В центре него стояло блюдо, на котором аппетитный цыпленок, укрытый толстым слоем пармезана, лежал на подушке из спагетти в томатном соусе. Глядя на кулинарный шедевр, Михаил невольно сглотнул, а голодный звереныш снова громко напомнил о себе. Старики о чем-то беседовали, но, как только Михаил появился на кухне, тут же замолчали. При виде сына мать потупила взгляд, суетливо поправляя тарелки и приборы, а на лице отца появилось выражение, не предвещающее ничего хорошего. Нетрудно было догадаться, кому они перемывали косточки.
– Легок на помине, – сказал Алексей Михайлович. – А мы о тебе говорим.
– Я это понял, – ухмыльнулся Михаил. Он подошел к нему и, глядя в глаза, протянул руку для приветствия. – Надеюсь, вспоминали добрыми словами.
– Разными. – Отец ответил на рукопожатие и кивнул на стул. – Присаживайся, разговор к тебе есть серьезный.
По тону его голоса стало понятно: отец не собирается обсуждать с ним прогноз погоды, внутреннее чутье нашептывало, что речь пойдет об учебе.
«Да что им всем от меня надо? – мысленно воскликнул Михаил. – Может, и правда надо свалить в Японию? Хоть немного отдохнуть ото всех».
– Алекс, ужин остынет, – вмешалась в разговор мать, она взяла его тарелку и стала накладывать еду. – Потом пообщаетесь.
– Ужин подождет, а курица никуда не улетит, – категорично заявил отец, бросив на нее взгляд «дай мужчинам поговорить».
1
Ragazzo mio – в переводе с итальянского «мальчик мой».
2
Dai – в переводе с итальянского «давай».
3
Si signora – в переводе с итальянского «да, синьора».