Страница 101 из 110
— Мой друг Гисмунд, сын Вемунда и брат Кетильмунда, был всего лишь карлом. Но он сражался рядом со мной и пал от руки драугра-хельта.
Прости, Гис. Я вспомню каждого, кто поможет мне обвинить клятого Гачая!
Вскочил незнакомый мужчина-хускарл.
— Мой отец! Мои братья! Они погибли от рук драугров! Я последний сын Вемунда! И я верю словам того, кто бился бок о бок с моим братом!
— А где был девятирунный жрец? Кто-нибудь видел его с мечом на улицах Сторборга?
— Не видели!
— Где ты был, жрец?
— Трус!
— Колдун!
— Предатель!
Харальд хватил кулаком по столу.
— Молчать! Жрец, ты можешь сказать, где был зимой? Я посылал за тобой не раз и не два.
По смуглому бесстрастному лицу Гачая мало что можно было понять: зол ли он, в бешенстве или напуган.
— Ходил к малахам, чтобы поведать им о боге-Солнце. Это дикие племена…
И снова жреца перебили.
— Малахи? Они как раз на севере. И по нашему не понимают, — сказал один из конунговых хёвдингов. — Как же ты с ними говорил?
— Я и на вашем языке сначала не говорил, — отрезал Гачай. — Бог-Солнце одарил меня даром быстро перенимать чужую речь.
— Колдун! Колдун! — загомонили воины.
Другие жрецы в желтых одеждах несколько раз порывались вмешаться, но я видел, как Гачай жестом показывал им молчать. Почему? Разве он не знает наших обычаев? Разве не слышал, что во время суда каждая сторона должна приводить побольше сторонников? У плохого человека много друзей быть не может. А сейчас он один. Один против всех, против целого пиршественного зала, битком набитого матерыми и изрядно выпившими воинами.
— Сталбыть, это ты убил брата? — взревел Ньял Кулак и от гнева полыхнул рунной силой.
Я поморщился, но не более. Это и близко не походило на давление, которое шло от Красной площади в тот день.
— Это ложное обвинение. Я не знаю никаких ритуалов, не пускал кровь и не говорил запретных слов! Я не ведаю, почему ожили неупокоенные!
— Тогда кто? — спросил Харальд. — Кто виновен? Кто ведает?
— А почему бы и не он? — и Гачай указал на меня. — Он тоже чужак здесь. Его назвали изгоем вместе со всем хирдом. И зимой его тоже не было в Сторборге. И откуда он так много знает о ритуале? Почему жрец говорил с ним, а не с тобой, конунг Харальд? Он мог разозлиться из-за изгнания и наслать на Сторборг драугров.
Подозрительные взгляды теперь были направлены на меня. Но их было не так много.
Я ждал этих слов от жреца. И свою речь затвердил назубок.
— Я норд, — сказал я. — Я родился на Северных островах. Мой отец Эрлинг Кровохлеб, сын Хавстейна, лендерман Сторбаша, сражавшийся за конунга Рагнвальда. И позапрошлую зиму я прожил в Хандельсби, охотился вместе с сыном Рагнвальда, Магнусом. Три зимы назад я стал хирдманом Альрика Беззащитного и с тех пор сражался с тварями, не жалея ни сил, ни крови. Да, меня ложно обвинили и назвали изгоем. Но в Бриттланде живут такие же норды, что и на Северных островах. Мы говорим на одном языке, мы молимся одним богам. Как я мог возжелать зла своим братьям? Мы поймали тварь в землях бонда Барди. Мы привозили тварей Вальгарду, и трое из рунного дома вошли в наш хирд. Я сам вывел Вемунда и его детей из земель, переполненных драуграми, и помог Гисмунду добраться до Сторборга. Мой брат Облауд погиб под оружием драугров. Изгой или нет, я все равно остаюсь нордом! И я не прикрывался ни своим богом, ни увечьем, ни слабостью или малолетством. Я сражался за Сторборг с самого начала и до последнего драугра!
Я помолчал, а затем тихо добавил:
— Кто подтвердит мои слова?
Разом поднялись ульверы, весь хирд Оттара Мышонка, еще несколько воинов, их мы тогда спасли, потеряв Гиса. Встал брат Гисмунда и люди возле него. Встал худой мужчина, в котором я с трудом признал бонда Барди. Встали парни из рунного дома. Интересно, почему? Помнили меня по склоке со Скирикром? Вставали другие воины, которых я и не знал вовсе. Может, кто-то видел меня во время боя или поверил из-за моего выкрика в честь Фомрира. Возможно, некоторые поднимались лишь потому, что их знакомые решили подтвердить мои слова.
Никогда чужак не сможет победить в споре. Когда Хрокр обвинил меня в поджоге, по сравнению с ним я был чужаком, ведь его знали в городе, знали его семью, детей, братьев. И хотя Гачай пробыл в Бриттланде дольше меня, он все равно оставался чужаком. За мной была моя кровь, мои предки, мой хирд.
— А кто подтвердит твои слова, жрец? — сурово сдвинув брови, спросил Харальд.
— Бог! Мой бог видит всё.
— Твоему богу нет веры, — сказал я. — Норды не слышат его речей. Как докажешь свою правоту?
Гачай усмехнулся:
— Пусть боги рассудят нас! По вашему обычаю.
Вот это я и не продумал!
Конечно, я знал, что спорные случаи часто отдают на суд богов. Да, мы оба хускарлы, и по обычаю это возможно. И неважно, что он на девятой руне, а я на седьмой. Но ведь это солнечный жрец! Он сам говорил, что ему нельзя убивать, его слюнявый бог запрещает это. Потому я решил, что Гачай не станет просить поединка. Я же видел, как он сражается! И я ему не ровня.
А отказаться я уже не мог. Теперь это поединок не ради его или моей правоты, это сражение между нашими богами.
Пирующие радостно взревели, вскочили, растащили столы и лавки, освободив нам центр зала, прямо перед Харальдом.
Кто-то сообразил, что у нас нет оружия, и несколько человек метнулись наружу, притащили мне чей-то меч и щит, Гачаю тоже пихнули чужую железяку. Я отказался, отыскал взглядом Леофсуна и кивнул ему в сторону выхода. И пока Рысь соображал, чего я от него хочу, Аднтрудюр хлопнул меня по плечу и отправился за моим топором. И один из жрецов, шелестя золотыми одеждами, тоже покинул пиршественный зал.
Альрик с трудом протолкался ко мне. Я думал, что он злится на меня и хочет устроить выволочку, но хёвдинг сказал иное.
— Девять рун. Он хоть и худ, но жилист. И умеет сражаться.
— Знаю. Видел. Он побил Полузубого.
— Если не убьет тебя сразу, вытащи свой дар. Понял? Помни о стае. Мы рядом!
Ворвался Аднтрудюр и перекинул через головы топорик, я поймал его на лету. Рукоять легла в ладонь как влитая. Иногда мне даже не хотелось торопиться с рунами, ведь тогда придется его менять. А я не представлял оружие лучше.
Кто-то принес охапку щитов.
— Бой на сколько щитов? — спросил я у Гачая.
Тот стащил верхнюю тяжелую накидку, расшитую золотом, и остался в белых штанах и тонкой белой рубахе с узкими рукавами.
— Мне щит не нужен, — ответил он.
— Бог защитит? — съязвил я.
— От тебя мне защита не понадобится. Справлюсь своими силами.