Правила Мерджа

Поднеся к губам уже почти остывший кофе, она сделала пару небольших глотков и потянулась за еще одной сигаретой. Решив заказать завтрак в номер, чтобы лишний раз не одеваться, Наталья Сергеевна вновь вернулась к окну и долго смотрела на озеро, на фонтан, на дорогие магазины с яркими электрическими гирляндами, мерцавшими в утренних сумерках на другом берегу. Все было как обычно в такие выходные. «Вон dimanche»[3], как говорят французы. Отец должен был позвонить перед вылетом. Официально будучи в отставке, он все же не изменял своим привычкам и перемещался по свету только на частных самолетах, принадлежащих Северному холдингу Прилетая на три-четыре дня, проводил воскресный вечер с единственной и нежно любимой дочерью и посвящал будние дни общению с персональным куратором из швейцарского банка, дабы разобраться в запутанных расчетах по номерным счетам, которые он и его соратники понаоткрывали в тучные нулевые.

В дверь вежливо постучали, и, запахнув поплотнее халат, она впустила официанта в белом колпаке, толкающего перед собой столик с тарелками, накрытыми блестящими, напоминающими средневековые шлемы, полусферическими крышками. Он ловко раскрыл откидывающиеся боковые поверхности стола, сделав его идеально круглым, расправил скатерть с лежащими на ней завернутыми в белую накрахмаленную салфетку серебряными приборами и продолжал топтаться на одном месте, стараясь не таращиться на молодую еще женщину в неглиже.

– Voilá votre pourboire[4], – она, не глядя, протянула ему десятиевровую ассигнацию.

– Merci, madame[5], – мужчина взял десятку и как бы нечаянно прикоснулся к ее пальцам.

Теперь их взгляды встретились, и молодой наглец почувствовал подступившую к горлу внезапную тошноту страха быть немедленно уволенным за свой маленький эксперимент. Он, потеряв свою несколько двусмысленную улыбку, суетливо заспешил покинуть поле так позорно проигранного сражения. «Sorciere! Witch!»[6] – шептал он, с остервенением ударяя кулаком по ладони, быстрым шагом возвращаясь на кухню гостиничного ресторана. Наталья Сергеевна за годы, проведенные в обществе высокопоставленных мидовских чиновников, переняла их умение одним взглядом уничтожить самообладание простолюдина.

Позавтракав, она еще около часа повалялась в кровати, щелкая пультом с одного канала на другой. Несмотря на события последних дней и проблемы, возникшие у Вилена, она была на удивление спокойна. Не желая признаться себе самой, по большому счету она ждала чего-то подобного рано или поздно. Выкурив еще пару сигарет, она побросала в спортивную сумку кроссовки, шорты и майку. Сделала пару телефонных звонков, договорившись с подругами пообедать в старом городе, и, одевшись в стиле кэжуал шик, спустилась в лобби. Обменявшись приветствиями с высоким седым мужчиной в униформе за стойкой ресепшена, она вышла на улицу, где услужливый негр-швейцар, заискивающе улыбаясь, распахнул перед Наташей дверку поданного из гаража «Порше-Карреры». Негритенок когда-то учился в СССР, в институте Патриса Лумумбы, и довольно сносно, правда, без падежей, болтал по-русски.

Маленький «Порше» был идеальной машиной не столько для узких улиц европейских городов, сколько для горных альпийских дорог; его расположенный сзади мотор позволял проходить самые крутые повороты, практически не снижая скорости. Сергей Николаевич, прилетая в Швейцарию, часто забирал его у дочери, которая все будние дни проводила в представительстве ООН, где женам дипломатов находили синекуры под видом заботы о культурном наследии, о потеплении, о похолодании, о переедании и о голодании. Всем находился уютный кабинетик, не всегда, конечно, с живописным видом из окна. Это зависло от статуса супруга. «Status quo» – но это уже латынь.

Сегодня встреча с отцом была для Наташи очень важна. Она исподволь хотела настроиться на нее и прийти к ней в лучшей форме. Припарковав «Карреру» возле модного фитнес-клуба, Наталья Сергеевна прошла в раздевалку, быстро переоделась и два с половиной часа честно отработала на беговой дорожке и тренажерах.

Обед с подругами начался с обычных в таких случаях поцелуев с легким, почти незаметным касанием щек и радостными возгласами, как будто они не виделись по меньшей мере несколько лет. Все шло как всегда, и никаких инсинуаций и даже тени намека, что ее Вилен вляпался в историю, она не наблюдала. Разговор крутился вокруг сплетен о назначении нового второго секретаря в посольстве, и каждая из подруг старалась сделать тонкое замечание, демонстрирующее ее осведомленность. Наташе только показалось, что Юленька – жена атташе по культуре в русском посольстве, доносившая все своему мужу, – разглядывает ее с каким-то необычным интересом.

– Ой! Я, кажется, забыла закрыть машину! – сказала Наташа и стала перебирать вещи в сумочке, изображая поиск ключа, стараясь избавиться от ощущения, что ее изучают.

– Не стоит волноваться, в твой шарабан тут никто не полезет, а штраф за парковку тебе один черт на стекло прицепят! – произнесла вторая подруга, Анна Павловна Фирсова, самая старшая из них троих. Благодаря мужу она руководила очень-очень влиятельным благотворительным фондом, спонсоров которого принято было называть шепотом, и при этом обязательно тыкая пальцами куда-то в небо. Она любила крепкие выражения, считая их частью своего фрондирования, которое даже у не самых искушенных вызывало лишь снисходительную улыбку понимания.

– Анна Павловна! Вам легко так говорить! Вам кивнуть стоит – вся полиция будет построена! – произнесла Наташа тоном маленькой девочки, ибо даже грубую лесть можно выгодно преподнести пожилым дамам, если актерское мастерство тебе не чуждо. Теперь она нуждалась в нем еще сильнее, а еще больше в самообладании. Трюк с ключами, по-видимому, удался, так как Анна Павловна заказала стопку коньяку – событие редкое и, безусловно, указывающее на хорошее расположение духа, а Юленька, как и все выскочки из провинции не обладавшая даром мгновенно находить нужные слова в общении с небожителями, позавидовав такому успеху, начала суетливо расхваливать «Патек Филипп», надетые по новому обычаю на правое запястье современной матроны. Вообще-то хвалить часы за триста тысяч евро было скорее моветоном, но Анна Павловна – женщина строгих правил и потомок родовитых коммунистов – была тщеславна и нередко забывала быть осторожной. Она с энтузиазмом начала показывать Юленьке, каким образом положение луны в нижней части циферблата коррелируется с числом и месяцем, на которые указывали замысловатые стрелки этого чуда швейцарского рукоделья.

– Лунные циклы очень важны для понимания нашего настроения и самочувствия, – сказала она, обращаясь сразу к обеим. – Календари столько раз менялись, да и исчисление, которое мы ведем, по правде говоря, не может быть точным. В Вавилоне считали до шестидесяти, и эта традиция сохранилась в часах и во французском языке. Я сейчас все планирую по луне, эти часики стали мне просто незаменимыми.

Воспользовавшись внезапной тягой подруг к механическим девайсам, Наташа попросила счет. Сделав вид, что получила какое-то важное сообщение, она, оставив свою долю с учетом щедрых чаевых в кэше, расцеловалась с обеими женщинами и пулей выскочила из ресторана.

– Не понравилась мне она сегодня. Если Вилен ей рассказал о своих метаниях и сомнениях, она может побежать к своему папаше, а тот непрост, ох непрост, – промолвила Анна Павловна и, нацепив на нос очки, взялась внимательно проверять счет.

– Мой Виктор все предусмотрел. Он знает то, чего не знаем мы, – сказав это, Юля полезла в сумочку за кредиткой.

– Дай лучше наличными, я сама картой заплачу, – сказала Анна Павловна.

Руководительница благотворительного фонда была известна своей страстью обналичивать деньги при любом удобном случае. Несмотря на излишества вчерашней ночи, настроение у нее было отличным. Очередной благотворительный вечер прошел безукоризненно, и не меньше трети от собранных средств должно было вернуться на счета связанных с ней лиц и организаций. Страсть к стяжательству была ее слабостью. Глядя вслед поспешно покинувшей их Кольцовой, она невольно, правда не без доли злорадства, посочувствовала ей. Как женщина, прожившая свою молодость весьма бурно и без оглядки на буржуазную мораль, о чем свидетельствовали ветвистые рога ее супруга, Анна Павловна не понимала, почему бы Кольцовой не завести себе любовника, а лучше двух, если муж – гей. Если бы ей сказали о наивных надеждах Кольцовой, что ее семейные тайны неизвестны всем входящим в мидовскую тусовку русской колонии, то она просто потеряла бы дар речи. Пытаться скрыть какие-то подробности повседневной жизни, когда все так или иначе пересекаются по службе или в компаниях, наверное, просто невозможно. Искусство состояло в том, чтобы заставить нужных тебе людей молчать, а рассчитывать только на их дискретность было неразумно. Поэтому Анна Павловна всегда тщательно изучала личность того, кем она хотела воспользоваться, и только потом, зная, что удержит оного от излишней трепотни, предпринимала шаги для сближения. Она была по-своему умна и расчетлива и знала, когда надо выходить из игры. Как ни грустно было признаваться самой себе, что время ее любовных историй кануло в Лету, она умела смотреть в глаза правде. Постепенно жажда обладания материальными ценностями, которые она научилась собирать с ловкостью опытного коллектора, стала доминирующим стимулом ее существования.

3

Хорошего воскресенья (франц.).

4

Вот ваши чаевые (франц.).

5

Спасибо, мадам (франц.).

6

Колдунья! (франц.). Ведьма! (англ.).