Правила Мерджа

– У?..

– Угу! – ответил тот.

– А мне?

– Тебе нет. Только с офицерами!

– Мы же советские люди! Откуда такая кастовость?

– От верблюда. Все готово, давай подставляй стакан.

– А остудить?

– Так пойдет, не на приеме у английской королевы.

«Это точно», – про себя согласился Алексей.

Гром разразился на десятый день. Сирано, отчаянно размахивая своими длинными, как грабли, руками, ворвался под вечер в санчасть, не обращая внимания на задержавшегося там офицера медслужбы. Закрыв перед носом майора дверь, он протянул развалившемуся на койке Алексею телеграмму.

– На, читай!

– «Прибываю завтра тчк Вагон номер тчк Встречай тчк Рижский вокзал тчк».

«Ну, из Риги, на Рижский, логично», – подумал, вставая и запахивая пижаму, Леха.

– Что делать? Что делать? – в отчаянии рыдал капитан, прислонившись к дверному косяку.

– А я тебя предупреждал! – не сумев скрыть нотки злорадства, которые, впрочем, не были замечены, произнес мнимый больной. – Что старлей? Съедет?

Выяснилось, что никто никуда не съедет. Более того, у Сирано не было наличных, так как недавно ему пришлось покрыть недостачу в служебном фонде на агентуру, средства из которого он пробухал, встречая приехавшее начальство из штаба дивизии.

Движимый инстинктом мужской дружбы, иногда безошибочно подсказывающим, кто твой враг, а кто друг, на кого можно положиться, а кто просто льстиво-услужливый халявщик, Алексей – неожиданно даже для самого себя – проникся отчаянием своего нового товарища и, поняв, как тому помочь, не стал откладывать все это в долгий ящик. Они прошли на склад, где хранились гражданские вещи, и, покопавшись в своей сумке, Леха вытащил связку из двух английских ключей от съемной хаты на Вернадского и фиолетовую двадцатипятирублевку.

Оставшиеся два месяца до присяги Леха провел в Ленинской комнате, переставляя унылые томики классиков марксизма-ленинизма. Иногда он пробовал их читать и даже заучил несколько фраз, которые ему особенно полюбились у Ленина.

После сборов, еще доучиваясь на последнем курсе, он как-то поддерживал отношения с капитаном Кольцовым, но после первой загранкомандировки их пути окончательно разошлись. Все, что у него осталось, был служебный номер Б-4 и обещание капитана помочь ему в любой беде, о котором тогда он немедленно забыл, так как по своей натуре был крайне осторожен и был стопроцентно уверен в своей способности не совершать роковых ошибок.

Пришло время собирать камни. Одевшись так, как он одевался на службу, и припудрив ссадину на лице, Алексей Владимирович вышел на улицу. Примерно понимая, люди какого уровня стояли за всем происходящим, он не рискнул пользоваться ни домашним, ни сотовым телефонами. К сожалению, старые добрые времена, когда можно было набрать номер, опустив в щелку медную монетку или никелевый десюнчик, давно прошли, и ему пришлось повозиться с карточкой, прежде чем что-то щелкнуло на другом конце линии и твердый мужской голос осведомился о цели звонившего, почему-то не сомневающегося в том, что в половине четвертого утра его безусловно соединят с человеком, услышав имя которого, дежурный невольно подбодрился и с большим уважением, чем в начале разговора, попросил обождать минутку.

– Леха! Ты рехнулся звонить в такую рань? – голос говорившего был скорее радостный, чем выражал досаду. – Который час там, в Москве, у вас?

«Он не в Москве!» – подумал, теряя последнюю надежду, дипломат. Не зная, что говорить, он просто молчал и, не чувствуя боли, прижимал телефон к припухшему уху. Наконец сквозь сдавленную трубкой мембрану до него донесся уже посерьезневший голос:

– О’кей, раз звонишь мне, значит, припекло. Далеко оперативная машина? – обращались явно не к нему, и Алексей Владимирович просто промолчал.

– Выехала на адрес таксофона сразу после звонка, как положено по протоколу, – голос незнакомого мужчины раздавался совсем близко и, видимо, принадлежал принимавшему звонки дежурному, – находится на подъезде, точное время тридцать пять секунд.

– Добро, действуйте по инструкции! – и, уже обращаясь к своему старому товарищу, Кольцов менее официальным тоном продолжил: – Сейчас подъедет машина, садись в нее смело, они получат пояснения – обращаться с тобой, как с моим лучшим другом. Увидимся днем. Отбой.

Из трубки доносились короткие гудки, а он так и продолжал смотреть на нее, когда рядом остановилась неприметная легковушка и выскочивший из нее оперативник, открыв заднюю дверь, ловко усадил его на заднее сиденье и сам плюхнулся рядом, быстро, но вежливо. Видимо, указания были уже получены.

Ждать появления старого знакомца пришлось неожиданно долго после таким вихрем закрутившихся событий. Вечерело, и зимние сумерки уже начали опускаться на засыпанную снегом Москву. Ничего не евший почти сутки, кроме шоколадных конфет и печенья, насыпанных в вазочку на журнальном столике в квартире, куда его привезли еще затемно, Алексей Владимирович почувствовал сосущую боль в желудке – верный признак его хронического гастрита. Когда наконец приехавший Кольцов открыл дверь и, полный энергией, радостным возгласом поприветствовал сидящего в полумраке, тот даже не сразу отвел взгляд от телевизора, в экран которого он бессмысленно смотрел остекленевшим взглядом. Они не виделись четверть века, и если бывший капитан, теперь явно занимавший более влиятельную должность, почти не изменился внешне, разве что черты его лица стали еще более угловатыми и руки, казалось, выросли еще длиннее, то бывший курсант походил скорее на старца, жить которому осталось не больше месяца. Сергей, одним взглядом оценив ситуацию, отметил про себя ссадину под глазом и опухшее ухо молчаливо сидевшего в кресле и как будто парализованного Алексея. Сделав знак вошедшему вместе с ним мужчине не включать верхний свет, он снял пальто, бросил его на край кожаного дивана, стоявшего возле дальней стены, и не произнес ни слова, пока тот не закончил рутинную проверку помещения на наличие жучков.

– Надеюсь, это не от ревнивого мужа! – садясь в кресло напротив, он вытянул руку и, почти касаясь лица собеседника, потыкал пальцем, указывая на начавший наливаться желтизной с зеленоватым оттенком синяк.

Только после этих слов Алексей пришел в себя и начал рассказывать все перипетии своих злоключений, не особенно придерживаясь хронологии и по-своему трактуя причинно-следственные связи. В его профессионально деформированном сознании краеугольным камнем свалившихся на него несчастий был отзыв его с должности посла, где он, работая по шестнадцать часов в сутки, делал все для успеха левых. Все было очень запутанно и абсолютно непонятно, пока не прозвучало название банка.

– С этого момента поподробнее, если можно, – заскучавший было от сложных политических течений в обезьяньих племенах, как он про себя абсолютно неполиткорректно именовал борцов за независимость, Кольцов сразу подобрался и, достав блокнот из внутреннего кармана пиджака, начал делать необходимые, по его мнению, пометки. По зловещей иронии, этот банк давно беспокоил его службу. Платежки с НДС, эмитированные предприятиями абсолютно секретной оборонки, приходили в Казначейство с отметкой об исполнении в «Национальном».

Банк превратился в подобие черной дыры, куда сливались все обнуленные корсчета других банков, оголтело обналичивающих поступавшие им налоги. Как известно, чисел между нулем и единицей больше, чем между нулем и бесконечностью, ровно на эту саму единицу. Задолженность банка перед государством могла расти до любых размеров, а юридической единицей, отвечающей по долгам, оставался только он. Генерал Кольцов за время, прошедшее с их последней встречи, сделал неплохую карьеру и сейчас приближался к зениту своего могущества. Его интересовали не столько украденные налоги – этим и так было кому заниматься, – сколько выстроенные цепочки связей акционеров и менеджмента курируемых его службой предприятий с мутными дельцами, игравшими на их алчности какую-то свою замысловатую и опасную игру.