Страница 16 из 19
Откуда-то из зарослей является мужик в брезентовой куртке, в рыбацких сапогах. Это Голдовский, бывший гроза рыбнадзора, ныне скромный бракашик. Вместо обычного приветствия раскрывает духовку (так тут говорят):
– Ах ты мудак, у тебя что, повылазило! Перемет мой переехал!..
– Сам ты мудак! – отвечает дядя Боря, не прекращая своего занятия. – Нашел где поставить!..
– Оба вы мудаки! – раздается голос. – Один мудак поставил, другой мудак переехал. Виноваты ваши родители – мудаков нарожали!..
Подходит еще один мужик, точнее, дед лет шестидесяти. Это Карелин, старый матерщинник, браконьер и пьяница.
Дядя Боря бросает свои сети. Все трое усаживаются к костру и начинают материться. Постепенно из матов закручивается глубокий разговор, отражающий кучу проблем – нет того, нет другого, плохо там, плохо здесь, тот обманщик, этот вор, та сучка, эта курва, а в общем весело. Жизнь тяжела, но крепкие словечки ее облегчают, как, впрочем, и крепкие напитки…
Очень скоро у костра возникают две бутылки водки. Грубые сухие лица обмасливаются.
– Мишка, Лешка, вы будете? – с надеждой на отказ произносит дядя Боря.
И надежда его не оправдывается. Кто ж под уху откажется от водочки?! Эх, дядя Боря!..
Молчаново мелькнуло, как яркий, ободряющий, но короткий сон.
Оставляю эти места с нарастающим чувством голода. Я не насытился природой. Поэтому, отъезжая от молчановской пристани, грустил, будто покидал любимую, которую всего раз поцеловал. Правда, здесь остается и та, которую не целовал ни разу. Но не так уж она и любима была.
Раннее утро. Холмы, поросшие темным лесом, телебашня еще светится. Белые крыши молчановских домов отдаляются, уменьшаются. Брат Мишка на берегу теряется в небольшой кучке провожающих. Но я знаю, что он еще там, стоит и смотрит вслед пароходу. Подо мной темная парящая вода – это Обь невозмутимая, могучая и плавная. Добрая и приветливая Обь, приводящая в этот сказочный уголок и уводящая из него.
Все-таки жалею, что еще раз не встретился с Галей. Хоть простился бы по-человечески. Немного скребет по сердцу от мысли, что в таком чистом и прозрачном месте я наворотил кучу лжи и украл две книги. А так хотелось, чтобы тебя здесь полюбили!
25. В голове сибиряки
3 сентября. Пятница.
Явился в бурсу. Все немного изменились. Похорошели. Сменили одежды, отрастили волосы. Повеселели. Даже поумнели. Общаться стало интереснее.
С мастачкой не успел поздороваться, как она:
– Соболевский, стричься!
Почему-то выгнала меня одного. Но я не расстроился. Тут же и отправился в парикмахерскую, которая ближе к кинотеатру. Однако в цирюльне настроение подпортили серьезно.
Взялась за меня самая старая, изъеденная болезнями, недобрая женщина. Хотя из пяти мастеров четверо были молоденькие. Так всегда. Какой-то облезлый хрыч, которому и стричься уже ни к чему, попадает к той, с которой я глаз не сводил, пока сидел в очереди. А меня усаживают к старой образине. Но не в этом дело. Дело в том, что эта образина оболванила меня наполовину, а потом вдруг обнаружила вшей.
– Я тебя стричь не буду! – заявила она и созвала ко мне всю молодежь.
– Смотрите, девочки, – говорит, – это вот вши, а это гниды!
И принялась копаться в моей голове, как в навозной куче, которая кишит насекомыми.
Я поначалу даже не осознал, что происходит. Думал, это они со всеми так. Какие могут быть вши! Но потом меня прострелило. Голова-то давненько почесывается. Конечно же, это из Сибири из охотничьей избушки. Вот тебе и девственная прелесть!
Но разве им объяснишь, что я не специально развел их у себя, не с целью тайно разносить по парикмахерским.
– Вот, девочки, – не унималась старуха, – будьте внимательны! Мы имеем право не стричь таких!..
И она еще вспомнила, что во времена эпидемий чумы и тифа вошь всегда была вестником смерти. Запугала всех так, что очередь потихоньку стала расползаться. А старикан из своего кресла аж привстал. Сказал, что с войны не видел вшей.
Я сидел оплеванный и недостриженный, похожий на грязного индейца. И девочки, морща свои носики, пятились от меня. Видеть все это было невыносимо.
Я потребовал у старухи, чтобы она быстрее стригла. Она, конечно, достригла. Но с таким видом, будто совершала подвиг во имя Красного Креста. Вдобавок ко всему эта сволочь даже деньги с меня не взяла.
И я ушел оттуда униженный и оскорбленный.
По пути зашел в аптеку и взял серной мази. Сижу вот, попахиваю, размышляю.
А в голове моей в смертельных судорогах корчатся сибирские вши – нехорошие предвестники нового учебного года.
26. Мы на втором году
9 сентября. Четверг.
Я старался влиться в учебный процесс. Таил надежду перестроить отношение к учебе. Я был прилежен, как тысяча отличников. Не пропустил ни одного занятия. На уроках ловил каждое слово преподавателя. И даже вечерами брался за учебники!
Но! Чувствую себя орангутангом, не поддающимся дрессировке. Ни физика, ни математика, ни электротехника не проникают в меня! И преподаватели, олицетворяющие их, отторгаются чувствительным моим организмом.
Только литература и литераторша Лидия Матвеевна Донская. Она обаятельна, хотя уже в летах и довольно полная. Чувствуется, что когда-то была красавицей. Все это в ней осталось. Возраст ничего не испортил. Наверное, годы калечат только нехороших людей. Лидию Матвеевну хочется видеть и слышать. На ее уроках как-то и безобразничать стыдно. Сразу чувствуешь себя свиньей.
Вот недавно кто-то из оболтусов отвлекся, зашумел. Лидия Матвеевна не завизжала, не затопала ногами и не стала угрожать завучем или мастачкой. Она спокойно, даже с какой-то загадочной улыбкой прервалась сама. Села. И, поджав рукой подбородок, оглядела всех нас, поймав взгляд каждого. И потом стала говорить. Но не о том, какие мы сукины дети.
– Вот смотрю я на вас, – сказала она, – и все вы такие интересные, красивые ребята. Хотя совершенно разные… Вот Мельников Саша – симпатичный, веселый, с цепким аналитическим умом, очень способный. И наверняка добьется многого в жизни… Боря Морошкин – строгий греческий профиль, глубокий взгляд, острый иронический ум, уверенность в поступках. Отсюда и легкость в общении, способность быстро и просто выражать свои мысли… Гена Шматко – мужественные правильные черты лица, волевой подбородок, чувственные губы. Очень добрые глаза, выдающие мягкий характер, прямолинеен, скромен. И мне кажется, он будет преданным мужем и любящим отцом. И у него будет много детей. Так ведь, Гена, ты любишь детей?
Гена засмущался, как девица, и покрасневшую харю с волевым подбородком заткнул себе за пазуху. Но никто не отвлекся. Все коробочки были раскрыты и жадно обращены к Лидии Матвеевне.
– Миша Тарасенко, – продолжала она, – привлекателен броской мужской красотой, в которой есть что-то кавказское. Атлетически развит, умен, пытлив и добродушен. Прямо-таки предрасположен к человеколюбию и справедливости… Леша Соболевский – очень тонкие и красивые черты лица, выразительный взгляд, богатое воображение, глубоко лиричен, наблюдателен. Свободная творческая натура. Больше других, мне кажется, читает. Имеет какой-то внутренний стержень, свою точку зрения на вещи. Хотя и неясно еще выражает ее…
И так далее до тех пор, пока не прозвенел звонок. После которого, кстати, никто не шелохнулся.
Ни одного болвана, ни одного кретина или мерзавца среди нас так и не оказалось. И эта мудрая женщина помогла мне сделать вывод, что дерьмо, которым ежедневно поливает нас мастачка, завуч или кто другой, они черпают из себя.
27. Труба зовет
22 сентября. Среда.