Роза

Рандвальф никогда не спрашивал Джеффри о родителях. В самом деле, не обсуждать же подобные вопросы, когда на соседних оттоманках вы, путаясь в юбках раскрасневшихся девиц, торопитесь расстегнуть штаны? Или за игрой в преферанс, когда ставки дошли до уровня, мягко именуемого «изумительным безумием»? Или когда вы, случайно соприкоснувшись в расслабляющей неге бассейна, вдруг набрасываетесь друг на друга, вызывая у одурманенных вином приятелей пошлые шутки и – да, он это заметил – завистливые взгляды? Одним словом, разговаривать им было некогда.

Но теперь Вальф узнал маленький семейный секрет: у истории безумной любви марграфини к рабу было вполне реальное последствие. А впрочем, что ему до этого! Завтра они обсудят сделку, и герцог уедет, чтобы уж точно никогда больше сюда не вернуться.

***

Однако на следующий день перейти к деловым вопросам Рандвальфу не удалось. Джеффри дулся после вчерашнего: после пробуждения сказался больным, а когда ближе к вечеру наконец-то вышел – молчал будто капризная девица. Недолго думая, герцог откланялся.

По дороге в свою комнату он приказал камердинеру добыть десяток свечей наилучшего качества.

А ночью вновь отправился в библиотеку.

***

Ждать юношу пришлось долго, а может, Вальфа просто томило нетерпение. Он успел несколько раз обойти всю библиотеку, выбрать себе книгу для чтения и дважды посмотреть в окно – луна то и дело скрывалась за быстро бегущими облаками, от чего на сердце становилось тревожно.

Наконец у двери раздался едва уловимый шум. Вальф напрягся, не зная, как поступить: ему не хотелось напугать юношу, выскочив на него из темноты, но и подать голос сразу было рискованно – вдруг тот не узнает его и уйдёт? Этого герцогу определённо не хотелось. В итоге он замер рядом с окном, лунный свет обрисовывал его тень на полу.

Из-за стеллажа выступила тёмная фигура и знакомым жестом поправила волосы. Вальф невольно улыбнулся.

– Добрый вечер.

Юноша ответил после заметной паузы.

– Здравствуйте.

Хотелось что-то сказать, но что? Герцог, к своему удивлению, осознал, что впервые оказался в подобной ситуации. Раньше его собеседники всегда были в курсе его положения, поэтому достаточно было взгляда, пары слов, а то и щелчка пальцев, чтобы тот, кто привлёк его внимание, охотно пошёл следом – к его карете или к спальне. Но сейчас – ему нужно было понять, какая тема могла бы заинтересовать этого юношу.

Рассеянно оглянувшись, герцог вдруг сообразил – они ведь в библиотеке! Можно начать разговор с этого, затем перейти к любимым книгам…

– Вы часто сюда ходите?

– Нет, – юноша сказал это слишком резко.

– Но мы встречаемся здесь вторую ночь подряд…

На этот раз даже Вальф обратил внимание на повисшую тишину. Разговор явно не складывается. Но почему?

Очередная туча закрыла луну, сумрак наполнил библиотеку, и герцог не сразу понял, что юноша исчез. Скрипнула половица по направлению к двери.

– Постойте!

Он бросился в направлении шума и налетел на человека в темноте.

– Вы не можете мне приказывать.

От агрессивной уверенности в голосе молодого человека герцог даже опешил.

– Я… не собирался. Я принёс вам свечи. Если зажечь две или три, то читать будет удобнее.

Тяжёлое дыхание раздавалось совсем близко.

– Они мне не нужны. Я сюда больше не приду.

Пока Вальф хлопал глазами и пытался понять столь резкую перемену в поведении молодого человека, тот всё-таки добрался до двери и покинул библиотеку.

Герцог пожал плечами, оставил связку свечей на столике и тоже направился к себе. В груди неприятным клубком вились разочарование и злость.

2

На следующий день герцог Сорсет проснулся в дурном настроении и сказал себе: «Хватит! Сегодня всё должно решиться. Во второй половине дня я наконец-то уеду».

Однако Джеффри, видимо, ещё не натешился своей детской обидой. Завтрак был накрыт на одного.

Чуть не пробуравив стол взглядом, Рандвальф наконец прошипел сквозь зубы:

– Передайте вашему господину, что я уезжаю через два часа. Если у него есть ко мне разговор, советую поторопиться.

Раздражение герцога возымело действие: Джеффри появился немедленно, извинился за опоздание, надавал пощёчин рабыням, якобы забывшим поставить ещё один прибор, и уселся за стол с любезнейшей улыбкой.

Однако всё это успокоило Вальфа ненадолго: уже за завтраком он заметил лукавые искорки в лисьих глазах маркграфа, а также то и дело мелькавшую усмешку.

Промокнув губы салфеткой после десерта, Джеффри обратился к гостю елейным голосом:

– Ваша светлость, мне, право, неловко задерживать ваш отъезд, но мне необходимо наставление… – он состроил жалобную гримасу. – Могу ли я нижайше просить вас задержаться – совсем ненадолго, лишь до вечера? Ведь вы вчера говорили, что никуда не торопитесь…

В груди Вальфа потянуло неприятное предчувствие. Что за странный тон выбрал маркграф? Зачем ему нужна эта ложь – ведь вчера ничего подобного не звучало? И почему в столовой так много рабов – определённо больше, чем нужно для обслуживания рядового обеда? В их присутствии обвинить их собственного господина во лжи недопустимо. Рабы должны уважать хозяев – это правило при дворе Георга обязаны были соблюдать все, и даже герцог Сорсет.

– Конечно, ваше сиятельство, – Рандвальф отметил, как на обращении к низшему по титулу глаза маркграфа сузились, а ноздри вздрогнули. – Вы можете попросить. И в каком же наставлении вы нуждаетесь?

– Сегодня у нас день суда, и я был бы невероятно, – Джеффри выделил последнее слово, – признателен, если бы ваша светлость помогли мне и направили – с высоты своего опыта управления. Возможно, я делаю что-то неправильно, и в этом случае аристократу было бы постыдно упорствовать в заблуждениях. Поэтому я готов принять любую вашу критику, – маркграф сверкнул лучезарной улыбкой.

Рандвальф почувствовал себя словно на сцене – грянула драматичная нота клавесина, и свет всех софитов скрестился на нём. Он не смотрел по сторонам – только в зелёные глаза Джеффри, но кожей чувствовал взгляды рабов, застывших в тенях комнаты. О нём ходят слухи, но эта болтовня не имеет значения. А вот если маркграф Кларенс выдвинет официальное обвинение в нарушении традиционных устоев рабовладения… Последует унизительная проверка, а если кто из его вольноотпущенных слуг скажет что-либо неподобающее – среди них, к сожалению, есть не очень сообразительные – даже король не сможет его защитить. Неужели Джеффри рискнёт нарушить кодекс чести дворянина и донести на него?..

Маркграф ждал ответа с насмешливой улыбкой.

Что ж, Рандвальфу придётся опровергнуть эти слухи. Ведь у него – проклятье! – нет никакого уважительного повода, чтобы отказаться.

Поэтому герцог скривил угол рта в улыбке и проговорил:

– Конечно, ваше сиятельство.

На лице Джеффри мелькнуло удовлетворение.

– Комната наказаний у нас внизу.

***

По роскошному креслу, стоящему на невысоком пьедестале посреди просторной комнаты наказаний, даже внешне чувствовалось, насколько оно мягкое и удобное, – свидетельство того, что маркграф любит здесь бывать. Прочая – угнетающая – обстановка соответствовала назначению помещения: затхлый воздух с нотой сырости, грязно-серые стены, режущий холодно-белый свет плафонов с десятками свечей.

Джеффри бросил одному из двух распорядителей:

– Кресло для их светлости. И поставьте справа, а не как в прошлый раз!

Взгляд герцога словно магнитом притянуло к фигуре мужчины: высоченный громила в кожаном переднике, который прикрывал лишь бёдра, демонстрируя во всей красе лоснящиеся от разогревающего масла плечи и грудь… Второй палач был ниже ростом, но не менее прекрасен.

Над ухом Вальфа раздалось мурлыканье: