Страница 45 из 63
Федор Иванович ушел к себе. Часа через два голос академика послышался в коридоре. Федор Иванович вышел встречать. Академик опять был окружен свитой, медленно шел, даря направо и налево свои солоноватые шутки. Его валенки оставляли на каменном полу мокрые следы, и свита с почтением смотрела на эту воду. Увидев Федора Ивановича, он простился со всеми, и оба закрылись в кабинете.
– Дверь не запирай, – сказал Кассиан Дамианович. – Слушай… Тут у вас где-то есть горячий душ. Организуй, а? Полотенце, мыло найдется?
– Конечно! Сейчас зайдем ко мне, все возьмем и – к механизаторам. У них душ при механической мастерской.
Федор Иванович сходил на разведку – разошлась ли свита, и по пустому коридору они почти бегом выскользнули из корпуса. Торопливо дошагав до общежития, поскорей скрылись в комнате Федора Ивановича. Академик все смотрел на «мартина идена», неодобрительно щупал ткань.
– Какой же ты земледелец – ходишь, как московский стиляга! Должен быть муравей, а ты стрекоза! Ты ж так чахотку тут схватишь! Скажут, на службе у академика Рядно чахотку заработал. – Он покачал головой. – Пришлю тебе кожушок. До колен полуперденчик. Легкий, аккуратненький. А теплый – как печка! Чтоб носил мне, без дураков! А эту, гимназию свою… редингот свой чтоб в шкаф мне, до весны. Когда за девочками гон начнется – тогда разрешаю, надевай.
Раньше Федор Иванович в таких случаях слабел от подступающего чувства. Ему хотелось расцеловать это старое, смуглое от настоящего полевого загара, доброе лицо. Но сейчас, когда безошибочно действовал ключ, он сразу что-то вспомнил из прошлого, все выстроил в ряд и понял, что старик готовит почву для какого-то щекотливого поручения. Когда академику Рядно было нужно послать кого-нибудь на не слишком чистое дело, он становился очень добрым – легко, автоматически оперировал всеми жестами и повадками душевного, мягкого человека.
«„Сынок“! – подумал Федор Иванович. – Давно уже я тебе не сынок. Ловчая яма с кольями на дне – вот кто я теперь для тебя. Так что берегись…»
– Ты чего покраснел? – спросил академик. – Как девица краснеешь.
– От благодарности, Кассиан Дамианович…
– Ты мне не благодарность… Ты мне дело давай!
Захватив нужные вещи, они опять вышли на яркий свет.
– «От благодарности»… Ну ловкач! – качая головой, бормотал академик, шагая впереди Федора Ивановича. – Теперь никуда не денусь, придется присылать кожушок. Ладно, к Новому году получишь.
После беседы со Стригалевым, после сеанса со старинным микроскопом и «Майским цветком», а теперь еще этот обещанный полушубок вмешался, – после всего этого Федором Ивановичем овладела горячка: прежде чем начать действовать, ему было необходимо собственным пальцем тронуть живое, истинное, то, что составляло скрытую основу академика Рядно. Все было как будто ясно, но вот – потребовалась еще одна проверка. И он приготовился. И совсем без его ведома сжалась в нем и уперлась в чуткий выступ стальная пружина.
Они уже шли через работающий механический цех, и Федор Иванович увидел в глубине за станками Бориса Николаевича Порая. Дядик Борик поднял руку, салютуя Учителю. И Федор Иванович бойко вскинул руку.
– Ты с кем поздоровался? – спросил Кассиан Дамианович, проследив их приветствия.
Пружина тут же сорвалась и ударила.
– С одним вейсманистом-морганистом. С Троллейбусом…
Старик как бы онемел.
– Этот длинный? С кокардой? Постой, какой же это Троллейбус? Троллейбуса я по одним чирьям сразу…
Он совсем забыл, что всего лишь четыре месяца назад, напутствуя молодого ревизора, он сказал о Троллейбусе: «Интересно, что это за фрухт. Посмотреть бы…» Ему тогда было нужнее не знать Троллейбуса. Чтоб сынок не уперся, не забастовал.
– Троллейбус – это ихний здешний генерал ордена. Ха! Троллейбуса не узнал! Что это с тобой, сынок?
– Кассиан Дамианович! Я неудачно пошутил. Это Борис Николаевич Порай. Механизатор.
«Стригалев прав», – сказал себе Федор Иванович, переводя дыхание.
– Непонятно как-то шутишь, – не мог успокоиться академик. – Шутишь не похоже на себя. Мерещится он тебе, твой крестник. Жалеешь небось, знаю тебя. Кончай о нем думать. Другие ждут дела.
Душевая от пола до потолка сверкала молочной керамикой. Закрыв дверь на задвижку и раздевшись, академик опять пришел в веселое настроение. Он был хорошо сложен для старика, сухощав, весь в мелких бугорках старческой одеревеневшей мускулатуры. Хорошо был виден выступающий рисунок скелета. При меловой белизне тела его маленькая и темная сухая голова на коричневой шее казалась взятой взаймы у другого человека. Прикрыв грешное место рукой, он проковылял к душу, стал вертеть краны, загагакал, закричал, заплакал и исчез в облаках пара. Некоторое время слышались только крики и шлепки по голому телу. Потом академик позвал Федора Ивановича:
– Давай, сынок, сюда. Спину потрешь.
Федор Иванович под вторым душем принялся мылить колючую мочалку.
– Давай скорей! – Старик нагнулся и ждал. – Потри, потри. Скажешь, академику Рядно спину тер, пусть боятся. Хо-хо! Ух-х, ты! – он закричал еще громче. – Не жалей силы! О! Так, так! Вонлярлярский! Вот кого бы пригласить! Пронститутку, интеллихэнта. И-хи-хи! Потише, ссатана! Обрадовался! В следующий раз позову его – вот будет комедия! Думаешь, не пойдет? Будет фыркать, а спину потрет! И сделает, чтоб узнали!
– Он у Стригалева микротом хотел чердануть. У Стригалева свой микротом, сам сделал…
– Свой? Что-то я не знаю за ним такого факта. Наверно, такой же допотопный, как и микроскоп…
Вот какие подробности он знал о Троллейбусе!
– Когда Троллейбуса попросили с кафедры, Вонлярлярский сразу хвать микротом. В коридоре драку затеяли. Пришлось разнимать.
– Ну-ну… И что?
– Отдал хозяину. Чтоб знал, что мы хоть и крепко берем за глотку, но научные споры на такие мелочи не переносим.
– Пр-рявильно, молодец! – И Кассиан Дамианович с силой повторил: – Молодец, Федя!
Второй заход Федора Ивановича прошел незамеченным. Старик размяк под горячим душем, скалился, желто сверкали его золотые «кутни». И новое, мстительное любопытство, с которым Федор Иванович не мог совладать, толкнуло его на третий заход.
Он чувствовал страх: начиналось что-то вроде смертного поединка с академиком Рядно. Он уже знал, что поединок будет продолжаться не один год и закончится катастрофой для одного из них. Посмотрев на Кассиана Дамиановича своим тициановским взглядом, полным холодной благосклонности, задержав на нем этот отвергающий взгляд, Федор Иванович с трудом оторвался, зажмурился и стал мылить голову. Сквозь обильную пену он прокричал:
– Кассиан Дамианович! Не помните, на какой основе создан ваш «Майский»?
– А что она тебе? Картошка – вот тебе и основа. И наша бессмертная наука.
– В нем вроде «Веррукозум» участвовал…
– Кто говорит? – Старик быстро перешел к нему, под его душ.
– Я сам видел препарат. Я тут же приготовил опровержение. Мол, чистая фальшивка…
– Правильно, фальшивка. Ну и что?
– А то, что не фальшивка. Опровергать-то я приготовился. На случай опасной вылазки. А препарат был настоящий.
– Стригалев тебе показал?
– Кассиан Дамианович, при чем тут Стригалев? Какое дело Стригалеву до «Майского цветка»? – Федор Иванович прямо, как судья, посмотрел в его выцветшие степные глаза. – Стригалева к этому времени уже прогнали. Препарат я нашел, когда чистил свой стол от вейсманистско-морганистского хлама. Он датирован позапрошлым годом, и была надпись: «Майский цветок». Видно, кто-то у них интересовался…
– Так у «Веррукозума» у этого хромосомы, как у картошки! Что ты там мог увидеть?
– Увидел, Кассиан Дамианович. У них, у тех, кто делал препарат, реактивы секретные есть. Капнул – и сразу видно. Картошка остается, как и была, а у «Веррукозума» хромосомы сразу сжимаются в шарики…
– А ты? Надо ж было уничтожить! Ужели не дотумкал?
– Я-то уничтожил. Уничтожил его в тот же день.
– А как же ты эти хромосомы смотрел? – Академик сам перешел на строгий допрос.