Страница 16 из 63
Федор Иванович рассмеялся было, но что-то перехватило ему горло. И он, выждав для приличия паузу, спросил легким голосом:
– Ну как, хороший борщ вам сварила Елена Владимировна?
– Не то слово. За уши не оттянешь. Вот только что кончила обедать. Ты знаешь, когда он постоит суточки, настоится – ложку проглотишь!
– Вот и дали бы постоять!..
– Сколько же ему стоять? Вчера ведь варила…
– Та-ак… А что варила сегодня?
– Сегодня ей нечего у меня делать. Ты что, шпионишь за нею? Федяк!
Федор Иванович не мог прийти в себя от разочарования. Стоял с трубкой у уха и гладил себе голову.
– Ты куда запропал?
– Да не запропал, тут стою…
– Слушай-ка, есть хорошая идея: пригласи ее в кино! Ты очень строгий ревизор? Можно тебе?
– А что?
– Только молчок, хорошо? Ей нужно с тобой поговорить. Они там, бедняги, что-то предчувствуют…
– О сухарях, что ли? Уже поговорили.
– Да? Какой же ты молодец у меня! Я ей так и сказала: «Не бойся, его надо прямо спросить, он темнить не будет, это не в его натуре».
– Да-а… – сказал Федор Иванович. – Да-а… В общем, все так и должно быть…
Положив трубку, Федор Иванович опустился на койку рядом с «главным».
– Ты что? – спросил тот, глядя на него с подозрением.
– Да так как-то, Василий Степанович. Катапультироваться надо…
На следующий день к девяти часам они подошли к оранжереям. Они вошли в ту же дверь, что и вчера, окунулись в теплынь, и так же встретила их настороженная группа человек в восемь, и среди них, как всегда, несколько угрюмый Стригалев, совсем плоский в своем халате, и Елена Владимировна, устремившая на Федора Ивановича сияющий лаской взгляд. Все поздоровались, и, как вчера, завязался непринужденный, полный напряжения разговор.
– У ректора, вернее, у Раечки, секретарши, книжечка интересная лежит, – негромко и между прочим обронил Стригалев. – Я думал, железнодорожное расписание…
Федор Иванович посмотрел на часы. Надо было начинать.
– Раскрыл, – продолжал Стригалев, – внутри тоже как расписание поездов – столбцы. Вроде со станциями и полустанками. А потом смотрю: батюшки-светы! Это фамилии! И знаете, что оказалось? Нет, не угадаете. Приказ министра Кафтанова об увольнении профессоров и преподавателей, как там сказано, «активно боровшихся против мичуринской науки».
Федор Иванович опустил голову:
– Ваш институт тоже упомянут?
– У нас же еще ревизия не кончилась, – вставил статный Краснов, слегка выпятив фарфоровые глаза наглеца. – Данные про нас еще не поступили.
Все сразу смолкли от его бестактности. Федор Иванович покраснел.
– Тебе-то, товарищ Краснов, ничто не грозит, – сказал Цвях. – Ты же мичуринскую науку вон как поддерживаешь…
«Ну мой „главный“! Ну штучка!» – повеселев, подумал Федор Иванович.
Так поговорив, все прошли вглубь оранжереи. Здесь, на стеллажах, стояли горшки и ящики с разными растениями, и он сразу узнал высокий ветвистый стебель красавки с несколькими колокольчатыми фиолетово-розовыми цветками.
– Чей это ящик? – спросил Федор Иванович, сразу заинтересовавшись.
– Это мое творчество, – снисходительно к самому себе сказал Стригалев. – И дальше все мое, Елены Владимировны Блажко и аспирантов.
– А что у вас здесь делает «Атропа белладонна»? – Федор Иванович не отходил от красавки, он сразу почуял интересный эксперимент.
– Она же пасленовая. Я привил ее на картофеле. Видите, как пошла! Все картофельные листья оборваны, но, представьте себе, завязались картофельные клубни! Разрешаю подкопать…
– Очень интересно! – сказал Федор Иванович и, отложив в сторону свой блокнот, запустил руку в мягкую теплую землю. Пальцы его сразу же уперлись в большой твердый клубень. – Очень интересно! – сказал он, отряхивая пальцы. – Прививка сделана до завязывания клубней?
– До завязывания. Мы ищем подходы к отдаленному…
– Да, я сразу понял. – Федор Иванович поспешно кивнул и встретился взглядом со Стригалевым. – Надо собрать клубни и проверить на алкалоиды, на атропин. Надо все точки ставить до конца, – сказал он со значением.
«Рискованно работаешь, – подумал он, поглядывая на Стригалева. – Атропина в клубнях может не оказаться, и это будет хорошая дубина у вас в руках. Против нашего… против мичуринского направления…»
Ему не хотелось бить этого человека, так неосторожно подставившего себя под удар. «А имею я право бить за это? – вдруг спросил он себя. – Ведь это должны были проделать мы, прежде чем громогласно заявлять…» Он то и дело принимался изучать Стригалева с растущим болезненным интересом. Лицо Ивана Ильича было подернуто желтизной худосочия, кое-где были заметны фиолетовые пятна заживших чирьев – как потухшие вулканы, а один – около кадыка, – похоже, действовал, был залеплен марлевым кружком.
Стригалев продолжал докладывать:
– Очень эффективен метод предварительного воспитания обоих родителей на одних и тех же подвоях…
Услышав знакомое слово «воспитание», мичуринец Цвях закивал головой.
– Мы взяли взрослые, уже цветущие растения томатов – сорт «Бизон». На одни из них прививались молодые сеянцы картошки культурных сортов, а на другие – сеянцы дикарей. Когда зацвели – скрещивали дикие привои с культурными. Процент удачи скрещиваний доходил до ста… Здесь, вы видите, дикарь завязал ягоды. Видимо, томат расшатывает наследственную основу…
Цвях опять кивнул несколько раз. «Расшатывание», «наследственная основа» – это было хорошо знакомо ему.
На языке Федора Ивановича вертелся убийственный вопрос: первый эксперимент отрицает связь между подвоем и привоем, а второй подтверждает – как понять? «Не будем вдаваться в такие тонкости», – сказал он себе. Все двинулись дальше вдоль стеллажа, останавливаясь около каждого нового ящика или горшка. Комиссия в молчании осмотрела стебли табака и петунии, привитые на картофеле. Федор Иванович не стал подкапывать, он знал уже: и там были клубни. Здесь под мичуринской маской зрел хороший «финичек» для академика Рядно. Правда, все зависит от того, как подать. Но подавай не подавай, а дело сделано чисто, сама природа говорит в их пользу.
– И тут уже ягоды завязались, – рассеянно сказал Федор Иванович, остановившись перед какой-то очередной прививкой.
– Это Сашины работы, – заметил Стригалев. Высокий, он говорил как будто под самым коньком оранжереи. – Давай, Саша, докладывай.
Из группы аспирантов выступил красивый юноша, почти отрок, с узким лицом и прямыми, соломенного цвета волосами, словно бы причесанный старинным деревянным гребнем.
– Здесь мы прививали картофель на черный паслен и на белену, – сказал он, поднимая на Федора Ивановича смелые серые глаза. – С той же целью – расшатывание наследственной основы. Прививки, по-моему, хорошо удались…
– Это наш Саша Жуков, – заметил Стригалев, кладя ему руку на плечо. – Наш активист. Студент четвертого курса. Папа у него знаменитый сталевар. Ударник.
– Где же это ты, сынок, так набазурился прививать? – спросил Цвях.
Все заулыбались.
– У Ивана Ильича набазурился, – ответил Саша.
– Хорошо бы исследовать эти ягоды на гиосциамин, – сказал Федор Иванович. – Ведь у белены все части содержат этот алкалоид. По нашей теории, он должен быть и в этих ягодах…
Саша оглянулся на Стригалева.
– Ну, раз теория… – сказал тот, встретившись взглядом с московским ревизором, от которого ничего не скрыть.
«Не зря Касьян к нему прицепился», – подумал Федор Иванович. Сильно обеспокоенный, он осматривал выставленные перед ним растения, читая по ним всю потайную и хитроумную тактику несдавшегося борца. И только кивал, одобряя хорошо, чисто выполненные прививки и как бы не замечая подвоха. Один только раз он как бы проснулся, услышав знакомую фамилию.
– Шамкова, – прозвучал около него глубокий, крадущийся голос. Потом протяжный вздох. – Анжела… – Как будто с ним знакомились на танцах.
– Пожалуйста, что у вас? – кратко сказал он, бросив на нее мгновенный острый взгляд.