Страница 2 из 7
Нравится нам это или нет, но мы все «маринуемся» в одной культурной бочке. Некоторые из нас знают о влиянии этой силы больше, чем другие. Некоторым удается осознать и проработать простейшие ошибки и предубеждения. Кто-то опирается на опыт сексуальных домогательств, которые также влияют на принятие решений о доверии. Многие из нас серьезно задумались о насилии, его причинах и последствиях, прочитав многочисленные истории под хештегом #MeToo. Но ни у кого нет иммунитета к культурному влиянию – даже у тех, кто сам пережил насилие.
Закон – еще одна важная движущая сила комплекса доверия. Мы часто забываем про одну из его главных функций – формирование общественных ценностей и позиций.
«Закон действует даже тогда, когда мы этого не замечаем», – пишет правовед Наоми Мезей.
По ее словам, во всех наших отношениях, в том числе интимных, правовые нормы устанавливают «фундамент, на который мы опираемся, принимая решения о жизни и собственной идентичности».
Эти нормы очень обширны: правовая система похожа на лабиринт. В нее входят и уголовные законы, которые определяют наказание за конкретный вид поведения, и законы, запрещающие определенные формы дискриминации, и интерпретирующие законы судебные заключения, и нормы, определяющие допустимые в суде доказательства, и процедуры рассмотрения гражданских и уголовных дел. Эти источники права принципиальны для формирования комплекса доверия.
Поскольку закон встраивается в культурный контекст, он выявляет проблемы, которые иначе можно было не заметить. Но, как заметила социолог Сьюзен Силби[6], «закон не просто отражает или кодирует сложившиеся естественным образом нормы». По ее мнению, закон также сам создает культуру:
«Закон – это часть культурных процессов, которая играет огромную роль в формировании социальных отношений».
Закон обнажает комплекс доверия, одновременно его укрепляя.
В 2017-ом году общество признало Харви Вайнштейна образцовым злодеем. Но суд считал иначе: на Вайнштейна, как и на всех подозреваемых, распространялась презумпция невиновности, поэтому он оставался невиновным до предъявления неоспоримых доказательств обратного. Сторона обвинения опиралась на слова обвинительниц, доверие к которым было принципиально важно и слова которых на каждом этапе этого пути подвергали большим сомнениям.
Тяжелый и болезненный перекрестный допрос со стороны защиты Вайнштейна вызвал нескончаемые подозрения в отношении жертв. Их изображали лгуньями и охотницами за богатством или славой. Им говорили, что они сами виноваты в произошедшем. Их представляли как женщин, которые желали отомстить, которые сожалели, что переспали с Вайнштейном, как утверждала защита, по обоюдному согласию. Их бесконечно спрашивали, почему они молчали так долго и продолжали дружить с продюсером после предполагаемого насилия.
Так дискредитируют женщин уже многие годы. Так говорят с жертвами не только в зале суда: с нехваткой доверия женщины сталкиваются всегда, когда рассказывают о пережитом насилии. Чаще всего в словах жертвы сомневаются близкие люди, которым она доверяет больше всего. В ловушки, расставленные защитой Вайнштейна, мог бы попасться любой из нас.
Пока присяжные возвращались в зал суда, я наблюдала, как судебные приставы окружали Вайнштейна в предвкушении приговора. Это был особенный момент не только для храбрых жертв продюсера, но и для всех, кто пережил насилие, а также для желающих узнать, можно ли вопреки всему добиться справедливости. Виновен. Обвинительницам поверили: присяжные признали, что насилие действительно произошло, что это было неправильно, а страдания жертв имеют значение. Этих женщин сочли заслуживающими доверия.
Приговор Вайнштейну стал грандиозной победой. Но меня беспокоило, что для ее достижения потребовалось сделать так много. Шесть жертв дали показания в суде, но еще десятки женщин поделились своими историями о насилии со стороны Вайнштейна, усилив давление на полицию и прокуратуру. Если для завоевания доверия потребовались свидетельства стольких людей, что происходит в более типичных случаях, когда жертва всего одна? И если доверие завоевывают только определенные обвинительницы (большинство жертв Вайнштейна были белыми женщинами), что происходит, когда о насилии заявляют небелые женщины и женщины из других маргинализованных групп? Эти острые вопросы показывали, что цель, заданную #MeToo, так никто и не достиг.
Всю свою карьеру – от прокурора по делам сексуального насилия до правоведа – я наблюдала, как комплекс доверия допускает безнаказанность виновных. И я пришла к выводу, что положить этому конец мы можем, лишь изменив наш подход к доверию. Я убедилась в этом не только как юрист, но и как женщина. Влиятельные люди делают многое, чтобы сохранить патриархальный статус-кво. Ничего не изменится, пока мы не начнем работать с доверием и властью, которой оно обладает.
Комплекс доверия распределяет эту власть неравномерно и несправедливо. Мы увидим, что жертвы из маргинализованных групп больше всего страдают от тенденции ставить слова обвинительниц под сомнение. Небелые женщины, бедные женщины, женщины с ограниченными возможностями, представительницы ЛГБТК, женщины-иммигрантки – этим обвинительницам едва ли поверят не только официальные должностные лица, но и самые близкие люди. Доверие к ним зависит от того, на какой ступени нашего помешанного на иерархии общества они находятся. Жертвы часто осознают свои перспективы и предпочитают молчать о пережитом насилии.
Когда женщины все же решаются поделиться своей болью, комплекс доверия вынуждает нас их отвергать. Не верить их версии произошедшего. Обвинять в насилии их самих. Игнорировать их страдания. Точно так же из-за комплекса доверия мы склонны больше доверять обвиняемым мужчинам. Принимать их оправдания. Снимать с них вину. Не препятствовать их стремлению избежать ответственности. Чаще всего эта тенденция нас пересиливает. И дело не в том, что мы плохие люди или хотим обернуть все против женщин. Просто наша культура всегда дискредитировала жертв насилия и домогательств.
Но мы можем положить этому конец. Когда мы поймем, что и как искажает наши взгляды, мы станем разумнее распоряжаться властью доверия.
В этой книге на примере очень личных историй вы увидите, как работает комплекс доверия. Вы узнаете, что женщины страдают не только от самого насилия, но и от того, что оно за собой влечет. Некоторые участники этих историй будут вам знакомы – Харви Вайнштейн, Джеффри Эпштейн[7], Ар Келли[8], Ларри Нассар[9], Билл Косби[10], Бретт Кавано[11], Дональд Трамп. На произошедшее мы посмотрим по-новому – через оптику комплекса доверия.
Но большинство женщин, о которых я рассказываю в этой книге, пострадало от самых обычных мужчин, и их истории не печатали в газетах.
Этим женщинам тоже пришлось пережить не только насилие, но и его последствия. И они тоже ничего не смогли добиться – не только от обидчика, но и от окружающих, которые не смогли или не захотели что-то с этим сделать. Некоторые жертвы сперва обращались к друзьям, коллегам или членам семьи. Другие докладывали о насилии начальнику на работе, в дисциплинарную комиссию колледжа или в полицию. И все эти люди, к которым обращались за помощью, сами того не желая, навредили тем, кто им доверился.
Но мы способны на большее. Каждый из нас – часть этой проблемы и часть ее решения. Если мы научимся более разумно анализировать обвинения в насилии, то законодательство и культура начнут меняться. Со временем мы сможем уничтожить комплекс доверия. Но для начала нужно разобраться, как этот комплекс устроен.
6
Сьюзен Силби – социолог, профессор права Массачусетского технологического института, один из ведущих авторов, исследующих проблемы правовой культуры.
7
Джеффри Эпштейн – американский финансист, обвиненный в организации проституции и сексе с несовершеннолетними.
8
Ар Келли – американский музыкант, обладатель трех премий «Грэмми», признанный виновным в сексуальных домогательствах к женщинам и детям.
9
Ларри Нассар – врач сборной США по гимнастике, которого обвинили в педофилии и хранении детской порнографии.
10
Билл Косби – американский актер, режиссер и сценарист, использовавший при нападении на женщин седативные вещества.
11
Бретт Кавано – американский судья, сексуальный скандал с участием которого мог стоить ему кресла в Верховном суде США.