Страница 1 из 2
<p class="article_decoration_first" style="margin-bottom: 0px; color: rgba(0, 0, 0, 0.86); font-family: "PT Serif", "Noto Sans Armenian", "Noto Sans Bengali", "Noto Sans Cherokee", "Noto Sans Devanagari", "Noto Sans Ethiopic", "Noto Sans Georgian", "Noto Sans Hebrew", "Noto Sans Ka
Я боюсь гор. Боюсь до сих пор.
Мои волосы уже черны от седины и навидалась я всякого – но по сей день меня пугают далёкие горы Подола Небес. Вернее, то, что за ними.
Нет, я не страшусь ни морозов, ни снега, ни ледяного ветра, что приносит иней.
Я боюсь того, чего я не вижу под покровом облаков, расстелившихся сугробами по долинам.
Когда-то в детстве, задолго до того, как мы перебрались к Сервеку, дворцу-саду одной из Семи Семей, я спросила мать – почему по травам перекатываются волны, словно по морю, а ветра нет.
Тогда мама рассказала мне арсульскую легенду – пустынный народ верит, что где-то далеко-далеко под землёю живут великаны.
В темноте бескрайней перебираются они от камня к камню, расставив руки-валуны – ищут друг друга. И натыкаются лбами на древесные стволы, на которых держится весь мир – тогда случаются землетрясения…
Нет таких великанов, конечно же нет. Просто красивая легенда, которую сохранил жизнерадостный народ…
Матушка тогда сказала, что если такие великаны и правда есть – то, быть может, у трав да холмов есть свои пещеры да ходы, где живут свои, «маленькие великаны». И вот от них такие чудеса и случаются – камешки сами перекатываются по полям, цветы качаются без ветра, шелестят деревья… Хотя я видела и те, что сами ходят. Я даже выращивала такие.
А ещё матушка сказала, что если не смотреть – то чудеса как будто не случаются…
И тогда я впервые испугалась. Так, как не боялась больше никогда.
Я спросила, правда ли это. Если я не видела – значит, ничего не было?
А мама покачала головой.
Она рассказала, как где-то на Севере, под снегами, по сей день бродят великаны, позабытые всеми на свете. И даже не узнай я, даже промолчи она – сейчас, в этот самый миг, быть может, меряют они шагами заснеженные поля – и думают о нас, живых, даже если мы не думаем о них…</p>
<p style="margin-top: 24px; margin-bottom: 0px; color: rgba(0, 0, 0, 0.86); font-family: "PT Serif", "Noto Sans Armenian", "Noto Sans Bengali", "Noto Sans Cherokee", "Noto Sans Devanagari", "Noto Sans Ethiopic", "Noto Sans Georgian", "Noto Sans Hebrew", "Noto Sans Ka
Кто бы знал, какой листок упадет с ветви первым. Даже знай это – сумеешь ли доказать? Знать, что это случилось, если ты этого не видел?
Сколько глаз провожали тебя за жизнь, куда бы ты ни шёл – а ты и подумать не мог. И до конца дней своих, сколького ты не знал… а оно, что бы ни было, знает о тебе.
Живые забыли столь многое… Что-то оставалось позади случайно, что-то выбрасывалось за ненадобностью, что-то пряталось в страхе, от чего-то отказывались в слезах. Со временем, история забывается, вещи теряют собственную тень и превращаются сперва в зыбкие воспоминания, затем прячутся между слов сказок, невидные глазу – а после исчезают на ветру, становясь мимолётными снами. И жить остаются лишь в чёрных зеркалах, что занавешены тканью…
И среди Семи Семей, пожалуй, таких забытых историй больше, чем где бы то ни было ещё. Травы Запада слушают шёпот ветра, несущего останки былого – им здесь пропитаны даже камни совсем новых башен и стен.
А ветер дует не с одной лишь стороны великого горного кряжа, что подпирает снежные равнины на Севере. И только ему одному ведомо, что за секреты опали сугробами далеко-далеко в краю забытого прошлого.</p>
<p style="margin-top: 24px; margin-bottom: 0px; color: rgba(0, 0, 0, 0.86); font-family: "PT Serif", "Noto Sans Armenian", "Noto Sans Bengali", "Noto Sans Cherokee", "Noto Sans Devanagari", "Noto Sans Ethiopic", "Noto Sans Georgian", "Noto Sans Hebrew", "Noto Sans Ka
Снег колышется едва-едва, тревожим ветром.
Он помнит, как над этими равнинами однажды звучал рог, собиравший слуг разом. Помнит их шаги, помнит их голоса и голоса их владык.
И сами слуги помнят, помнят по сей день… забытые всеми, даже временем.
Когда-то бесстрашные чудища, сотканные руками господ-мастеров, следовали зову своих хозяев, прокладывая путь сперва сквозь степь неизведанного континента, а затем – через снега, когда холода настигли народ, изгнанный ими же из родного дома.
И слушали чудища зов рога, что сжимал в золочёных когтях один из них. Глашатай, что нёс знамя своей Семьи и своего владыки.
Он трубил – а слуги шли за ним…
Шли живые тяжело, путём тернистым и безрадостным. Невзгоды сменялись бедами, тревоги распускались страхом, опадая под ноги отчаянием перед судьбой… Холода лишь обгоняли, а у пути не осталось даже цели. Они шли, пожалуй, не куда и не откуда.
Просто шли, не желая принимать свою участь.
Но сколько бы ни тянулась дорога – чудища были рядом. Будто тени. Исправно служили они своим мастерам – и никто уже не помнил жизни без них, путь не сменилось даже одно поколение.
Железо уступило место еде, споры за власть и права затихли, а желанным сокровищем стала улыбка соседа. Сражение из инструмента стало ремеслом, распри остались лишь на словах…
…А жажда собственного превосходства, от роду присущая всем живым, истаяла дымком от свечи – и на её место пришли воспоминания, бесценное сокровище смирившихся…
…Однажды дорога закончилась, живые добрались до горного кряжа, столь высокого и могучего, что он не пускал морозы за свои пики, подпирая плечами сам небосвод.
Там началась новая жизнь. Они сдюжили, смогли – и теперь история народа началась заново. Однажды лишь создания, претендующие на то, что видят – теперь же одно целое, один единый народ.
Они возвели города, каких не строили никогда ранее, они сотворили буквы и письмена, могущие рассказать и сохранить что душа пожелает.