Страница 6 из 45
— Это для принятия внутрь, — протягиваю ему стакан, миролюбиво улыбаясь.
Скользнув глазами по моему лицу, переводит их на стакан.
Терпеливо жду, пока мозги у него проснутся.
Протянув руку, выпрямляется и встает рядом со мной в полный рост.
Смотрю вверх и делаю шаг назад. Он достаточно здоровый, чтобы давить габаритами, хотя на шпильках мне не нужно ломать шею, чтобы смотреть ему в глаза. Но, когда ладонь со сбитыми костяшками вдруг накрывает мою вместе со стаканом, ощетиниваюсь:
— Полегче, капитан.
Нос заполняет запах стирального порошка и мужчины. Я завязала с мужиками. И этого хочу отправить к его собратьям. К той самой команде, которая трахает меня глазами, мечтая трахать по-настоящему, но только без гребаных обязательств.
Его шершавая горячая ладонь царапает кожу.
— Глеб, — представляется, тараня меня взглядом.
— Иди в задницу, Глеб, — вырываю руку.
За спиной скрипит дверь.
Отскочив в сторону, вижу, как из кабинета Чернышова, сверкая глазами, выходит его бывшая жена. Растрепанная и покрасневшая. Увидев меня, сжимает губы. Обычно в такой ситуации всем гребаным женам нашего городского бизнес-сообщества я отвечаю соразмерно — раздражающими улыбками, но сейчас мне в самом деле на нее плевать.
Отвернувшись к окну, стряхиваю ладонь.
— Привет, — голос Руслана Чернышова за спиной звучит, как скрежет наждачки.
Повернув голову, вижу, как он протягивает руку этому Стрельцову, очередь которого я собираюсь подвинуть вместе с его “личными делами”.
Вид у нашего мэра слегка взбешенный, но он умеет держать себя в руках, даже когда у него хвост горит. Я знаю его с университетской скамьи, хоть он и старше на три года. В ту пору я сходила с ума по Миллеру, а Руслан сидел на очень коротком поводке у своей бывшей жены. Не знаю, на кой черт было его так ревновать, он кроме нее вокруг никого не видел, но я и сама вела себя не лучше. Закатывала Миллеру сцены, а потом мы бурно мирились. А потом он решил, что когда речь заходит о женитьбе, дочь директора завода подойдет лучше, чем дочь свободного художника-неудачника. Правда теперь он не неудачник, но по-прежнему “свободный”.
— Привет, Маргарита, — Руслан переводит на меня непроницаемые голубые глаза.
Игнорируя то, что край его белой, идеально отглаженной рубашки, выбился из-за ремня брюк, говорю беспечно:
— У меня ЧП.
Положив на пояс руки, он делает глубокий вдох и переводит глаза с меня на Стрельцова, потом обратно.
Судя по всему, выбор сложнее, чем кажется, но без предупреждения я заявляюсь к нему в офис не так уж часто.
— Глеб, — говорит наконец-то. — пропустишь даму вперед?
— Конечно.
Глеб.
У меня слишком хорошая память на имена и лица, чтобы забыть бравого капитана по щелчку. У меня также неплохо развита логика, поэтому обернувшись, смотрю на него с подозрением.
Что он вообще делал два дня назад под забором у Калинкина? Теперь не сомневаюсь в том, что не дежурил на задании.
В ответ он кладет руки в карманы джинсов и отвечает мне прямым, но ни черта не безобидным взглядом. Безобидного в этом типе нет ничего.
Встряхнув сумку, прохожу в кабинет, не оглядываясь.
Час спустя у меня есть материал о планах по благоустройству города, приправленный харизмой Чернышова и кое-каким цифрами. Камера его любит, и это очень полезное свойство для любой карьеры, не только политической.
— Спасибо, ты душка, — благодарю Чернышова, пока Матвей собирает аппаратуру.
Посмотрев на часы, Чернышов говорит:
— На следующей неделе праздную день рождения. Будут только свои. Присоединяйся.
— Как недальновидно, — пеняю в шутку, намекая на то, что в его положении устраивать вечеринки только для “своих” не положено.
— Да и насрать, — отмахивается он.
— Я могу это записать? — улыбаюсь.
— Ты акула, Марго, — лениво смеется.
— Только иногда, — бросаю, направляясь к двери.
— Возьми у Ларисы информацию.
— Издеваешься? — дую губы. — Твоя секретарша отправит меня на Камчатку.
Посмеиваясь, Чернышов снимает трубку рабочего телефона и, глядя на меня, проговаривает в нее:
— Лариса, выдай Маргарите информацию по субботнему мероприятию.
Махнув ему рукой, открываю дверь и пропускаю вперед Матвея вместе с его сумками.
Бросив взгляд на коридор, отмечаю, что Стрельцов не спит.
Пристроив к стене плечо и сложив на груди руки, терпеливо ждет своей очереди прямо напротив двери. Молчаливый, неподвижный и невозмутимый.
Цепкий блеск его глаз на секунду поглощает мое внимание, и я опять возвращаюсь к изучению его лица. Грубоватых, но не отталкивающих линий носа, губ, заросшего щетиной подбородка. Он рассматривает мое лицо в ответ, и у меня, кажется, тепловой удар, потому что отворачиваюсь я только тогда, когда мой оператор с возней и бормотаниями покидает коридор. Молча прикрыв за собой дверь, бесшумно ступаю по ковру и выхожу из коридора вслед за Матвеем, не потрудившись попрощаться.
Вернувшись в офис, сдаю материал монтажеру и даю ему парочку напутствий, после чего возвращаюсь на свое место в ожидании, пока он пришлет готовый материал.
Отдел пустой, потому что дышать здесь по-прежнему нечем.
Сбросив туфли, собираю волосы в пучок и втыкаю в него карандаш. Вношу в свой календарь мероприятие по случаю дня рождения Чернышова, прикидывая, что могла бы презентовать ему в качестве подарка.
— Как прошло?
Развернув стул, вижу Миллера.
Отсутствие галстука и закатанные до локтя рукава рубашки делают его притягательно-сексуальным. Расслаблено-успешным. Полная противоположность двадцатилетнему мудаку, которого я когда-то знала. И этот новый облик вызывает желание сравнивать. Сравнивать себе во вред, ведь там, за фасадом этой успешности, он все тот же. Мой первый мужчина и моя… единственная любовь.
В мой первый раз я орала и просила его достать из меня свой член, а он кончал и умолял меня потерпеть. А потом мы начали снова. Моя жизнь — полное дерьмо, если я опять и опять возвращаюсь в те дни как мазохистка.
Положив ладони в карманы брюк, он осматривает офис, а потом и меня.
Вместо того чтобы спросить, какого черта он сюда притащился, отвечаю:
— Отлично.
Помедлив, флегматично интересуется:
— Спишь с ним?
Запрокинув голову, смеюсь.
Кажется, этот смех назревал во мне давно. Еще с тех пор, как Дмитрий Миллер занял свой кабинет, заново вломившись в мою жизнь. Я знаю, что последние пять лет он жил далеко, а где именно никогда не интересовалась. Мне не нужны подробности его жизни, пусть оставит их себе.
Достав из волос карандаш, бросаю его на стол и надеваю туфли. Забросив в сумку телефон, вешаю ее на плечо и подхожу вплотную к этому гребаному мудрецу. Глядя в его умные и циничные глаза, просвещаю:
— В отличие от тебя, мне не нужно снимать трусы, чтобы добиться чего-то в жизни.
Желваки на его скулах дергаются. Красивые губы становятся тоньше.
— Метко, — говорит бесстрастно.
— Обращайся, — развернувшись, убираюсь подальше от него и от всего, что он с собой несет. — И передавай привет семье.
У него три дочери, и это, наверняка, не предел.
Сев в машину, втягиваю в себя воздух.
Его «БМВ» припаркована прямо у входа и, проезжая мимо, мысленно показываю ей средний палец.
Войдя в свою квартиру, чувствую знакомый запах краски и уксуса. Заглянув на кухню, качаю головой и отодвигаю балконную дверь.
— Моя маргаритка дома, — отзывается папа, точа канцелярским ножом карандаш.
Его седая шевелюра убрана со лба разноцветной банданой. Рабочие штаны и футболка заляпаны краской и выглядят авангардным взглядом на искусство. Осмотрев свой оккупированный балкон, вздыхаю.
Прижавшись виском к двери, бормочу:
— Как дела?
— Что-то будет, — кивает, становясь за мольберт.
— Слава богу, — цокаю я.
Творческий кризис приказал ему объявиться на моем пороге две недели назад. Где он был до этого, сказать трудно. Он слишком много перемещается, чтобы я успевала следить. К счастью, тяга к поискам приключений — это у нас несемейное. У него выставки по всей стране, и раз в год случается зарубежная. Я нашла для него зал, чтобы устроить выставку здесь, в городе, но пока выставлять нам нечего. Кажется, он назвал это “затмением внутреннего зрения”, но мы оба понимаем, что “затмение” нам не по карману. У него контракты, и сроки поджимают. Конечно, это не сравнится с временами, когда дела в нашей семье шли совсем туго, но даже тогда он сохранял оптимизм. В отличие от матери, которая потеряла в отца веру еще до моего окончания школы. Мой отчим был фрезеровщиком. Размен так себе, но тот, по крайней мере, получал зарплату каждый месяц, а не раз в полгода.