Страница 19 из 41
Черные, ничего не выражающие глаза Коракса несколько секунд неотрывно всматривались в лицо Ночного Призрака.
— Я возвращаюсь на корабль. Останови бомбардировку. Завоевание и так затянулось. Местное население может отвернуться от Света Императора.
— Думаю, когда я закончу, они будут самыми покорными из его слуг, — сказал Керз и снова уставился на разбитый шлем, давая понять, что разговор завершен.
Коракс отдал своим воинам безмолвный приказ, и те покинули руины театра, продолжая держать Повелителей Ночи на прицеле.
Когда Вороны исчезли, тихий сигнал нашлемного вокса сообщил Севатару, что девятнадцатый примарх хочет поговорить с ним лично.
— Первый капитан, — произнес Коракс все тем же мерзким шелковистым голосом, — он и правда верит, что ваш легион — оружие устрашения?
— Да.
— Ты тоже в это веришь?
Севатар промолчал.
— Многие считают вас бандой садистов и убийц, — продолжил примарх. Голос в приемнике доспеха был полностью лишен помех и внешних шумов. Он словно раздавался прямо внутри шлема. — И потому я спрошу еще раз: ты тоже в это веришь?
Первый капитан оборвал связь и обратился к своему господину:
— Повелитель Керз, Ночной Призрак, что прикажете? — Он задал вопрос настолько нейтрально, насколько мог, игнорируя тревожную мысль, что примарх велит начать охоту на союзников.
— Пусть идут, — печально сказал Керз. — Сейчас еще не время убивать своих братьев.
Холодная темная волна ужаса затопила разум Севатара, когда он услышал эти слова. Он тут же подавил постыдное чувство, но кровь уже успела остыть в его жилах. Левый глаз налился болью. Веко дернулось. Сейчас первого капитана очень радовало, что никто не видит его лица, скрытого за забралом шлема.
Примарх внезапно посмотрел на него и широко улыбнулся, отчего его лицо стало похоже на оскаленный череп со светящимися безумными глазами.
— Теперь, после встречи с моим братом, ты определенно будешь предпочитать ворон воронам.
Первый капитан догадался, что это шутка, хотя шуток не понимал.
— Повелитель, мы закончили?
По какой-то непостижимой причине эти слова заставили примарха съежиться и кивнуть с видом нашкодившего ребенка. Легионеры удивленно уставились на обожаемого генетического отца — они никогда не видели его таким жалким. Но уже через мгновение Керз собрался с мыслями и вернул себе прежнее достоинство. Поднимаясь с груды мертвых тел, он, как в парадный плащ, завернулся в великолепие примарха, уничтожая все воспоминания о ничтожном, пожирающем трупы существе, которым был всего несколько секунд назад.
— Возвращаемся, — произнес он таким же мощным и спокойным голосом, как и у любого из его братьев.
Севатар облегченно вздохнул, радуясь, что отец решил показать себя именно с этой, величественной, стороны.
— Я организую телепортацию обратно на «Сумерки».
Он велел отделению разойтись. Воины неохотно подчинились и покинули театр, но первый капитан задержался:
— Повелитель, вы сказали, что сейчас не время убивать братьев.
— Правда? — рассеянно ответил Керз, разглядывая зрительный зал так, словно помещение было таким, как раньше, до войны и недавней резни.
Следующую свою фразу Севатар тщательно обдумал, пусть никогда и не отличался осторожностью:
— Судя по этим словам, вы предвидели кровопролитие. Я прав?
Керз посмотрел на легионера. Его бездонные черные глаза грозили поглотить первого капитана целиком.
— Такое время все-таки настанет?
— Я могу рассказать, как ты умрешь, — произнес Керз мягким, тихим, как поле после битвы, усеянное трупами, голосом. — Хочешь? Это случится далеко-далеко отсюда, в бесконечной тьме.
— Нет, — ответил его сын. — Я не хочу этого знать.
— Тогда больше никогда не спрашивай меня ни о чем подобном, Сев. Мы с тобой задаемся разными вопросами, но ответы тебе не понравятся одинаково.
Керз слизал кровь с быстро заживающего колена и снова погрузился в воспоминания:
— Коракс оскорбил меня своими дешевыми амбициями. Когда Восьмому легиону отдали приказ подчинить Каринэйский Собор, я не ответил на зов, — сообщил он скульптуре из плоти. — Я все это предвидел и постарался оказаться слишком далеко, чтобы прийти на помощь. Бедняга Коракс неудачно исполнил мою роль, это дорого ему обошлось, и, думаю, он усвоил урок. Они на пару с Жиллиманом могли бесконечно трепать языками на тему закона, но ни тот ни другой не понимали, что закон лишь хрупкая маска для столь же хрупкой морали. Вечные полумеры. Правосудие не имеет отношения к морали, это тяжелая и кровавая работа.
Ночной Призрак улыбнулся, прокручивая в голове приятные воспоминания.
— Такой праведный… Такой глупый… Коракс желал правосудия, но никогда не понимал, как его добиться. — Керз вздохнул. — Твоя очередная неудача.
Снова вздохнув, он несколько раз вытер нос тыльной стороной запястья. На руке остались крошки засохшей крови.
— К тому моменту скверна уже пропитала Повелителей Ночи. Я понимал, что легион больше мне не принадлежит. Преступники с Нострамо передавали некачественных рекрутов, опустошая тюрьмы и подкупая вербовщиков, чтобы выдать отребье за первоклассных новичков. Твою великую мечту погубили деньги. Все было предопределено. Скоро крики брата, убитого братом, которые я слышал, пробуждаясь ото сна, сменятся видениями конца, в которых твой драгоценный Хорус оборачивается против тебя и оплевывает все, что ты создал. Твоя гордыня, отец, отозвалась во времени достаточно громким эхом, чтобы вразумить меня, но все же недостаточно, чтобы пробудить остальных. А ведь я говорил правду. Пытался рассказать все Фулгриму. Предупредить Дорна. Но меня лишь вновь дружно окрестили чудовищем.
Взгляд примарха расфокусировался, и Керз надолго замолчал. Его челюсть двигалась из стороны в сторону. Гнилые зубы скрипели и терлись друг о друга так сильно, что вскоре начали шататься, а по подбородку примарха потекла струйка розовой слюны.
Конрад ничего не замечал.
— Я какое-то время держал питомца, — ни с того ни с сего сказал он.
7. ЧЕТВЕРТЫЙ ПАССАЖИР
Поначалу коридоры озаряли вспышки от выстрелов. Доносились хлопки, когда спертый воздух перегревался от слабых лазерных лучей. Беглеца обнаружили и начали погоню — раздались радостные вопли, полные предвкушения победы. Так продолжалось недолго. Вскоре на смену всему этому пришли крики, которые, в свою очередь, превратились в долгие напряженные моменты тишины. Безмолвие нарушалось лишь в те мгновения, когда существо добиралось до очередного члена поредевшей команды «Шелдруна». Когда исход противостояния оказался понятен, немногочисленные выжившие решили прикинуться мертвыми в безумной, ничем не подкрепленной надежде, что чудовище их не найдет.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как по коридорам разнеслись булькающие стоны последней жертвы примарха. Элвер подозревал, что, кроме него самого, мало кто уцелел, — если вообще кто-то уцелел. Подмастерье сидел в одной из множества вентиляционных труб в отсеке, максимально удаленном от главных палуб. Опустошая металлическую банку с какой-то баландой из сухпайка, он размышлял над причудами судьбы: сейчас он был жив благодаря тому, что еще мальчишкой изучил все темные закоулки на корабле, прячась от вспышек неконтролируемой ярости Овертона.
Но положение стало настолько отчаянным, что он не испытывал ни малейшей признательности капитану.
— Так. Ладно. Я еще жив. А все остальные — мертвы, — прошептал Элвер, стараясь, чтобы голос звучал убедительно.
Он все чаще разговаривал сам с собой. Да, это было опасно — кто знал, насколько хороший слух у твари, которую они притащили на борт, — но он ничего не мог с собой поделать. Разговоры помогали унять леденящий, пробирающий до самых костей ужас.
— Жив, повторил он и нахмурился, глядя в пустую банку. — Но от этого не легче.