Страница 4 из 5
– Милая, – сказал молотобоец, – отдай королеве свои золотые мягкие волосы… У кого мягкие волосы, тот не бывает злым.
– Милый, но не разлюбишь ли ты тогда меня?
– Разве твои волосы главное в тебе? Будь щедра! Народ так давно мечтает о добром короле или о доброй королеве.
На другой день королева проснулась и не узнала себя. Нежные золотистые волосы ниспадали до пят с её головы, и серые стены Северной башни золотились от их света.
В этот день были отпущены на свободу четыреста узников. В этот день на одну десятую были уменьшены поборы и подати. В этот день королева появилась в своём дворце с непокрытой головой, а юная фрейлина впервые покрыла свою голову большим платком.
«Ну и что же, – решила фрейлина, – зато моему народу стало легче!»
Семь некоронованных королей скрежетали зубами.
Через неделю в Северной башне, где спала королева, снова появилось привидение. Оно снова оболгало юную фрейлину.
– Благодарю вас, – сказала королева привидению и снова отправилась в королевский парк.
И она снова услышала мужественный голос молотобойца:
– Милая, если ты хочешь счастья своему народу, обменяйся с королевой глазами. Она будет видеть жизнь твоими чистыми глазами.
И красавица не пожалела своих ясных, голубых и лучистых глаз. Она отдала королеве и нежный цвет своей кожи, покатость плеч и тонкие, как ветки берёзы, руки.
Королева проснулась красавицей. Фрейлина проснулась… Ах, не будем говорить, какой она проснулась в это утро, обменявшись глазами, цветом кожи и покатостью плеч с королевой! Мать не узнала свою дочь, но не проронила ни слова, ни слезы.
В это утро королева увидела мир другими глазами, глазами дочери прачки. Она увидела, что её народ бос, наг и голоден. Она увидела, что из тридцати трёх мер выращенного зерна народ получает только три меры; что из тридцати локтей и трёх дюймов вытканного сукна народ получает только три дюйма; что из тридцати трёх овец народ стрижёт для себя только трёх. И так всюду и везде тридцать частей присваивали некоронованные короли, а три отдавались народу, и то лишь потому, чтобы он не умер с голоду и не перестал работать.
Королева, видя всё это, всё же не могла понять такой несправедливости, потому что она рассуждала как королева. В королевской голове были королевские мысли, которые не могли допустить иных отношений между теми, кто, трудясь, создаёт все богатства и кто присваивает их.
Теперь молотобойцу стало ясно, что королеве мало одних чистых глаз, ей нужны и светлые мысли. Потому что правильно увиденное нужно ещё и правильно осмыслить. И молотобоец сказал невесте:
– Милая, отдай королеве свой светлый ум.
– Что ж, пусть будет так. Пусть ты разлюбишь меня и я буду несчастна, зато станет счастливым мой народ, – сказала она и ночью при помощи доброй волшебницы бедная девушка отдала королеве свои мысли.
Королева проснулась со светлой и мудрой головой. Она стала думать так же, как и её народ.
Теперь можно было надеяться на решительные, долгожданные перемены в королевстве. Теперь можно было верить, что земля перейдёт тем, кто пашет её, что ткацкие станки будут принадлежать ткачам, а прялки – прядильщицам, рыба – рыбакам, леса – лесорубам, овцы – пастухам, а свобода – всем.
Теперь можно было предположить, что всё созданное народом станет народным и на троне появится долгожданная народная королева, одинаково заботящаяся о косаре и звездочёте, о прачке и музыканте, о корабельщике и стихотворце.
Но… этого не случилось. Молотобоец просчитался. Он не знал, что высокие и благородные мысли королевы при её чёрством и равнодушном сердце не могли воплотиться в жизнь. Они так и оставались высокими мыслями в её голове.
– Королеве необходимо большое, горячее сердце! – воскликнул молотобоец.
Оставалось последнее, что было у дочери прачки.
– Если я отдам сердце королеве, – плача, говорила она молотобойцу, – то чем я буду любить тебя?
– Мы разделим с тобой пополам моё сердце. С нас хватит и одного. Зато у королевы будет лучшее из сердец.
Девушка отдала королеве своё трепетное, любящее, доброе сердце, и вскоре на новом королевском троне, вырезанном из простого дерева деревенским столяром, появилась народная королева. Она появилась точь-в-точь той народной королевой, какой хотел видеть её народ в своих волшебных сказках.
Её золотые волосы были распущены и украшены всего лишь одной тонкой ниткой красного гаруса, а вместо короны красовался венок из тёмно-синих васильков, какие растут только во ржи.
На королеве было надето льняное платье, окрашенное искусным стариком красильщиком в цвет майского неба. Её тонкие руки были обнажены. Даже самые красивые перчатки не смогли бы украсить их, так они были прекрасны.
На ногах королевы красовались маленькие туфельки, сплетённые из ста лык липового луба. Вместо скипетра – жезла королевской власти – она держала в руках колосья пшеницы.
Вокруг королевы сидели народные министры. Это были ткачи, рудокопы, кузнецы, земледельцы, пастухи, рыбаки и лесорубы.
Народный канцлер и народные министры обсуждали новый закон, который отнимал у семи некоронованных королей присвоенные ими народные богатства и право порабощения.
В этот день народ хлынул на улицы городов и селений. Он прославлял ум и сердце народной королевы. Он слагал счастливые песни раскрепощённого труда. Но в тот же день во дворце раздался предательский выстрел…
Сердце королевы перестало биться.
И народ снова оказался под властью семи некоронованных королей. Народу было приказано забыть народную королеву, а историкам строго-настрого запрещено упоминать в своих историях о королеве, которой народ отдал своё сердце. Было велено считать всё это ещё одной несбыточной сказкой.
С тех пор народ перестал мечтать в своих сказках о добрых народных королевах и королях и никогда не отдавал им своего сердца… Так закончил эту сказку старый моряк, гостивший в нашей стране.
Так закончу её и я, потому что она кончилась и мне нечего добавить от себя. Да и можно ли что-то добавлять в чужие сказки? Их нужно слушать…
Сказка о большом колоколе
Давно уже нет в живых того матроса, который кораблём в Англию прибыл и в городе Лондоне занедужил, а сказка о нём живёт.
Остался русский матрос в городе Лондоне. В хорошую больницу его положили. Провианту, денег оставили:
– Выздоравливай, дружба, и жди свой корабль!
Сказали так корабельные дружки и ушли обратным курсом в родную русскую землю.
Недолго болел матрос. Хорошими лекарствами его лечили.
Микстур там, порошков, капель не жалели. Ну, да и жизнь своё взяла. Архангельских кровей парень – коренных поморских родителей сын. Такого разве болезнью сломишь!
Выписался матрос из больницы. Бушлатик почистил, пуговицы надраил. Ну, и остальным предметам одежды жаркий утюг дал. В гавань отправился – земляков поискать.
– Нет здесь твоих земляков, – говорят ему в гавани. – Исландия третью неделю туманы гонит. Откуда русским парусам в Лондоне быть?
– Не беда, – говорит матрос. – Я глазастый. И на ваших кораблях землячков сыщу.
Сказал так и на английский корабль ступил. Ноги о матик вытер, флагу честь отдал. Доложился. Представился.
Англичанам это любо. Потому как морской порядок везде один.
– Смотри ты каков! По всей форме моряк. Только жалко, что земляков тебе на нашем королевском корабле не сыскать.
А матрос на это улыбается, ничего не говорит, к грот-мачте направляется.
«Зачем, – думают моряки, – ему наша грот-мачта понадобилась?»
А русский матрос подошёл к ней, погладил её рукой и говорит:
– Здорово, землячка, архангельская сосна!
Очнулась мачта, ожила. Будто от долгого сна проснулась. Мачтовым русским бором зашумела, янтарной смоляной слезой прослезилась:
– Здравствуй, земляк! Рассказывай, как дома дела.