Огненный поток

Перебравшись на остров, я стал наведываться в этот монастырь, похожий на огромные соты. Среди монументальных статуй, старых деревьев и золоченых усыпальниц можно бродить целыми днями.

Иногда я встречаю тибетских монахов. Признав во мне “ачха”, они улыбаются и кивают. Я бы хотел поговорить с ними, но у нас нет общего языка, на кантонском диалекте они знают лишь несколько слов.

Но вот однажды я, прогуливаясь по монастырским дворам, познакомился со старым ламой, у которого изборожденное глубокими морщинами лицо походило на пересохшее речное русло, а седые волоски, торчавшие из всех этих впадин и складок, напоминали цепкие растения. Старик, сидевший в тени баньяна, поманил меня к себе. Когда я подошел, он улыбнулся, показав пеньки зубов, а потом сложил ладони у груди и поздоровался:

– Ка халба? Как поживаете?

Бходжпури! В Кантоне! Из уст тибетского ламы!

На секунду я просто онемел.

Старик поведал, что много лет посещал буддистские святые места в Бихаре – Гаю и Сарнатх, где и выучил бходжпури. У него даже было индийское имя – Таранатх-джи.

Я спросил, где еще он побывал, и на меня излился поток историй.

Сейчас ему под восемьдесят, он много странствовал. В правление династии Цин служил переводчиком у китайского командующего, генерала Фукангана, воевавшего с гуркхами[40]; долгое время состоял в свите последнего панчен-ламы и был его толмачом, когда англичане послали нага-садху Парангири своим эмиссаром в Тибет. Вел богословские диспуты со священниками Русской православной церкви и проповедовал в ламаистских монастырях Северной Монголии. Горы, пустыни и равнины на его обширных маршрутах были для него что реки и моря – он многажды их пересекал. Вместе с панчен-ламой посетил Пекин и даже присутствовал на встрече своего начальника с императором Цяньлуном[41].

Старик огорошил меня вопросом: знаю ли я, что император Цяньлун, величайший правитель династии Цин, написал книгу об Индостане? Нет, признался я, даже не слышал о том.

В глазах Таранатх-джи сверкнула искра. Такая книга, сказал он, и впрямь существует. В последние годы жизни император Цяньлун был весьма озабочен отношениями с Индией, которую маньчжуры называли Энектек. Расширив пределы Китая, империя Цин теперь простиралась до самых границ с Индией, что порождало множество новых проблем, главной из которых были непальские цари, притязавшие на Тибет. Устав от их бесконечных провокаций, император послал в Непал армию, которая разгромила гуркхов наголову. В какой-то момент те попросили помощи у англичан, но безуспешно – Ост-Индская компания уклонилась, не желая подрывать прибыльные торговые отношения с Китаем. С тех пор покоренные гуркхи стали данниками Поднебесной и ее главным источником сведений об Индостане.

Непальцы, сказал лама, не раз уведомляли империю о ненасытных аппетитах англичан. Стоит промедлить, и в один прекрасный день они станут угрозой Китаю, предупреждали гуркхи и даже предлагали объединить усилия для атаки на бенгальские территории Ост-Индской компании. Если б Пекин к ним прислушался, если б императоры действовали решительно, нынче Китай был бы в совершенно иной ситуации. Но остережения гуркхов пропали втуне, ибо династия Цин не вполне им доверяла и даже сомневалась, что “фиринги”, о которых говорили непальцы, те самые “инглизи”, что торгуют в Кантоне.

Все это было мне внове, и я уже не скрывал своего изумления. Вы просто живое сокровище, сказал я ламе, вам бы встретиться с Чжун Лоу-сы.

Оказалось, Таранатх-джи знаком со старцем: он имел долгую беседу с ним, а также с другими высокопоставленными чиновниками, и не только в Гуанчжоу, но и Пекине. Лама поведал им о своих странствиях и щедро поделился знанием жизни, однако насколько все это пригодилось, он не ведает.

Главный недостаток мандаринов, сказал Таранатх-джи, кроется не в отсутствии у них любознательности, а в манере вести дела. Они интуитивно не доверяют изустным сведениям, но всецело полагаются на бумажные доклады. Мандарины встречают в штыки все новое, не совпадающее с тем, что им поведали старинные книги. Им мешает не доверчивость, но излишек скептицизма – они принимают лишь известное наверняка.

Потом еще несколько раз я виделся с ламой, и каждая наша встреча меня поражала. Поселяясь в доме-лодке Бабурао, я не мог и представить, что совсем рядом найдется такой источник новых знаний.

Очередная посылка прибыла неожиданно скоро. Захария потряхивало, пока он, готовясь получить строгий выговор за свое поведение, вскрывал сверток. Однако миссис Бернэм ни словом не обмолвилась о происшествии в комнате для рукоделия.

25 октября 1839

Дорогой мистер Рейд,

Посылаю Вам еще одну книгу – трактат доктора Тиссо[42], на весь свет знаменитого врача, которого доктор Олгуд называет Ньютоном от онанизма. Мне кажется, сия работа в самой доходчивой форме излагает последние достижения в исследовании Вашего недуга. Я читала ее два дня и, признаюсь, чувствую себя совершенно разбитой. Мое сочувствие к Вам возрастает неизмеримо, как представлю Ваши попытки вырваться из хватки этой ужасной хвори.

Заклинаю Вас ознакомиться с книгой самым внимательным образом, а потом я устрою нашу встречу. Пока же умоляю помнить предостережения автора, и будем надеяться, что все это еще не слишком поздно.

Ваша

К. Б.

Письмо встревожило, и пальцы слушались плохо, когда Захарий сдирал обертку с бандероли, а заголовок книги “Онанизм, или Трактат о болезнях, вызванных мастурбацией, или Грозные последствия тайной неуемной похоти” ничуть не унял его страхи. Он начал читать, и опасения его мгновенно превратились в пронизанное ужасом любопытство, заставлявшее безостановочно переворачивать страницы. Доктор Тиссо убедительно доказывал, что онанизм – не только сам по себе недуг, но портал для целого скопища заболеваний, таких как паралич, эпилепсия, слабоумие, импотенция, нарушение деятельности почек, семенников, мочевого пузыря и кишечника.

Предостережения эти так взбаламутили Захария, что теперь он не мог ни спать ни есть и следующее письмо от миссис Бернэм распечатал со вздохом облегчения.

30 октября 1839

Дорогой мистер Рейд,

Наверняка Вы уже прочли трактат доктора Тиссо, и Вам, полагаю, не терпится обсудить его содержание. Я тоже горю желанием продолжить Ваше лечение и рада сообщить, что одно непредвиденное обстоятельство весьма поспособствовало возможности оказать Вам помощь.

Давеча я вновь была удостоена встречи с доктором Олгудом. Но вот оказия: едва я вошла в его кабинет, как доктора вызвали на осмотр туземного юноши, у которого был приступ означенной болезни. Вернулся он не скоро, и я смогла заглянуть в лежавший на столе блокнот, который оказался дневником наблюдений за пациентами, страдающими тем же недугом. Теперь я имею полное представление о том, как строить лечение.

Из записок доктора Олгуда явствует, что лечебный курс следует начать с опроса на весьма деликатную тему. Нет нужды говорить, что подобная беседа требует полной уединенности, тем более что в Вашем случае (как показала наша последняя встреча) нельзя исключать непредвиденные припадки.

Я долго ломала голову, пытаясь решить затруднительный вопрос о месте проведения нашей консультации. И, перебрав все возможные варианты, я пришла к чрезвычайно обескураживающему выводу, что единственное годное для сей цели прибежище – мой будуар. Но раз уж мы ступили на этот путь, надо, невзирая на препятствия, двигаться вперед, и я, укрепленная примером такого мученика, как доктор Олгуд, ради нашего медицинского сотрудничества готова поступиться собственными принципами.

40

Фуканган (1753–1796) – маньчжурский дворянин и военачальник. В 1790 г. армия гуркхов (непальцев) вторглась в Тибет. Восьмой далай-лама обратился к правительству Цин за помощью, Фуканган был назначен главнокомандующим тибетской кампанией.

41

Айсиньгьоро Хунли (1711–1799) – шестой маньчжурский правитель империи Цин. 59 лет (1736–1795) правил под девизом “Цяньлун” (“Непоколебимое и славное”).

42

Самюэль Огюст Андре Давид Тиссо (1728–1797) – швейцарский медик и советник Ватикана. Упомянутая книга, чрезвычайно популярная в Европе, за полтора столетия выдержала шестьдесят три издания.