Сказки заморского аиста

С неохотой улетели Аисты глубокой осенью. И когда они приближались к Индии, не знающей снега, Аист сказал своей Аистихе:

– Какую непоправимую ошибку сделал я, – а в чём именно состояла эта ошибка никто не расслышал, так как туча закрыла Аистов и ветер отнёс их слова.

Зная, что Жизнь и Сказка две своенравные волшебницы, я все-таки и представить не мог того, что произошло.

Вот что натворила Жизнь. Перед самой зимой появился режиссёр, который совсем недавно расхваливал Аиста.

– Как жаль, что именитого кинорежиссера, – ловко вывернулась находчивая Машенька, не зная его имени и отчества, – как жаль, не удалось вас повидать Аистам, они были бы так рады. Проходите же, проходите…

В доме праздник. Вот-вот начнутся съёмки.

– Да, да, дело за малым, – услышал я от своего гостя. – Давайте сделаем наоборот, и всё будет в порядке. Для этого вам необходим соавтор. Если откажетесь, Аист не полетит по экранам страны. Разве вы этого хотите? Нет, тогда отойдите в сторонку. И если я сам займусь переделкой, перед Аистом загорится зелёный свет. Хотя, ха-ха, признают ли они светофоры?

Сказочник был абсолютно оглушён, растерян, подавлен и оскорблён, жестоко обманут, я и теперь не подберу слов, а тогда-то…

Но всё же, собрав остатки гордости и юмора, не колеблясь ответил:

– Никаких если – не будет… Передельщик мне ни к чему, а соавтор у меня уже есть. Правда, теперь он за границей. Путешествует.

– Повезло как, неужели за границей? Кто же он? И где же выход?

– Да вы его знаете. Всё тот же неизменный Белый Аист. Бесконечно преданный мне и преданный вами Аист. А выход? – тут юмор вернулся ко мне, и все в доме услышали: – Выход у нас один, вон! – и я решительно указал на дверь.

Пора опускать занавес. Аиста не приняли и не примут. В доме тишина. Ни смеха, ни разговоров. Только тихо перешептываются дочь и внучка: «Не плачь, мамочка, погорюет и справится, он же сильный». «Сильный-то сильный, да и удар был нелёгким…» К тому же, как водится, пришла беда, открывай ворота. Вслед за потерянным Аистом, как сквозь землю провалился единственный и очень нужный мне ключ. От заповедного теремка, где жили-были начатые и задуманные сказки, береглись дорогие находки и заманчивые для меня замыслы. В нём не унывали даже заброшенные наброски и второпях отвергнутые мной черновики. Отлёживались в теремке, надеялись на доделку, мало ли как повернется. Вот и повернулось… Словом, всё, чем я жил, иными словами, над чем работал, куда-то ушло, пропало.

Заветный ключ как в воду канул. Я, признаться, подумал, что это проделки вездесущей сороки, назойливо снующей под окнами кабинета. Но напрасно мы с внучкой Машенькой, забирались по пожарной лестнице чуть не на крышу, вооружась моим всевидящим морским биноклем. Ничего, кроме украденной пуховой рукавички, в сорочьем гнезде на высокой серебряной ёлке так и не нашли. И даже много повидавшая на своем веку старая серебристая ель не знала, кому понадобился ключ? Разве что коварнейшей из ведьм Осоке, недовольной превращением в болотную траву. За такое превращение ведьма вполне могла мстить сказочнику, вот и подучила свою служанку, сороку-воровку. Но если ключ у Осоки в болоте, попробуй найди. «Если кто и отыщет его, – размышлял я, – так только Аист». Услышит о нём, скажем, от своей давней знакомой лягушки-путешественницы и по дружбе достанет мне ключ со дна любого болота своим длинным красным клювом. Это очень наблюдательная и преданная птица. Но Аист далеко-далеко.

Думая так о нём, я услышал:

– Хватит хоронить и оплакивать себя заживо, дорогой Евгений Андреевич, – отчетливо произнёс кто-то за окном, а затем, перешагнув через подоконник, продолжил:

– Бросьте горевать и убиваться. Ну не приняли Белого Аиста, – тут мы с ним обнялись. – Пусть кто угодно и что угодно говорит. Мы с вами скажем своё. Аист не умер, потому что этого не хотели ни Жизнь, ни Сказка. Ему суждено летать и удивлять в отличных книжках среди сотен ваших сказок. У вас появятся новые любимцы, но и тогда не забывайте меня.

– Каких сотен, и разве я могу тебя забыть! Ты фантазёр и враль, Аист.

– Вот уж нет. Не смешите меня, «откуда мне знать»? Не с закрытыми же глазами я летал в будущее. Кое-что видел и слышал. А уж про сказки-то мне ли не знать, не через пень колода, на волшебных крыльях летел. Так что, во-первых, не сомневайтесь, – тут Аист, взяв одной ногой чашку и стоя на другой, допил кофе, – люблю колумбийское! А во-вторых, переживая нашу с вами потерю, я подумал: все ли потери – потеря. Иная потеря и не потеря вовсе, а дороже ста липовых поделок. Я это понял. Поймите и вы. И не губите себя, не казнитесь понапрасну. Все равно не дам пропасть. Вылечу. У меня для вас безотказное лекарство. Чудодейственное.

– Уж не принёс ли ты в клюве живой воды? Не дышамши летел из Индии? – горько усмехнулся я.

– И да, и нет. Пусть пока остается интрига-загадка. Рецепт на пишущей машинке. Принимать с утра. Ежедневно. А мне надо догонять стаю. Лететь придётся в три, а то и в четыре раза быстрее, пока не подсчитал скорости. Поклон коту Маркизу.

Я подошёл к пишущей машинке. На ней белый лист с заголовком «Первая улыбка», а ниже: ненаписанная сказка.

И когда наутро неуверенно с перебоями застучали клавиши, слово «ненаписанная» стало исчезать, таять.

С громким лаем вбежал Дружок, требовательно застучали в окна синицы: «Где, тинь-тинь, подсолнухи, где, тюить-фю-ить, наше масло? Совсем замерзаем». Я открыл форточку и они, осмелев, по три, по пять снова залетали по кабинету. Но главное в другом: на пороге хлопала в ладошки моя всегда сдержанная Машенька.

– Неужели нашла?

– Аист помог. Теперь всем ясно, выкрала твой ключ завистливая сорока по наущению своей хозяйки ведьмы. Не зря же Аистово письмецо было перевязано болотной осокой.

– Какое письмецо?

– Слушай всё по порядку. Выкрала сорока. Отнесла Осоке, спрятали в болоте. Аист нашёл и перепрятал, а мне, улетая, записку-памятку оставил. Мол, ищи, Маша, не далеко – не близко, не высоко – не низко, на дереве дивном с запахом неповторимым. Вот читай сам: «Заветный ключ не у ёжика колючего под беседкой живущего, не у белок прыгучих, не под старым дубом скрипучим. Не в лесу дремучем, но на дереве пахучем с иголками мягкими, неколкими. На сто вёрст такой красавицы нет. Да сиротой растёт одна-одинешенька. Вот я и решил её в сказку взять, чтобы заветный ключ тебе передать. Хоть и недалеко, найти не легко». Это он зря приписал. Я сразу вспомнила про твою ненаглядную пихту, которую крошкой, в мягком мхе, в неказистом рюкзачке привезли тебе из родных краёв, из прикамских лесов.

– Давай же ключ!

– Нет, так просто ты ключа не получишь. Аист трижды наказывал: отдать тогда, когда вспомнит и повторит его волшебную присказку. Одним словом…

И пока я уверенно повторяю: «Одним словом – два слова: надо работать», – ко мне возвращается заветный ключ.

Так и пошло, лучше прежнего работалось. Теперь мешал разве всеобщий любимец Маркиз, купил доходягу на свою голову, жалким игрушечным котёнком привёз с птичьего рынка. Подрос рыжий, окреп, осознал, кому обязан своим раздольным кошачьим житьём. И в благодарность трётся о машинку, вольготно устроившись на столе… Он тёрся о машинку и водил хвостом по страницам, чему-то улыбался и щурился, представляя как весной появятся проталинки, высохнут дорожки и они с Аистом снова станут важно прохаживаться перед розами-ругозами и рассказывать друг другу новые сказки. Не отставать же мне от них. И я дождусь дня, когда из отремонтированного старого гнезда на беседке выглянут прехорошенькие Аистята… Тут и подарю счастливой Аистихе свои «Сказки заморского Аиста». Моего дорогого Белого Аиста, который жил-был да и сейчас живёт, сказочником служит. Дел у него выше крыши, под беседкой завелись мыши, у аистят лягушки увели игрушки. А он живёт не тужит, ходит и по лужам, и к солнцу летает, устали не знает, сказки добывает.