Печать Индиго. В сиянии Зари

– Простить? Это невыносимо! – возопил Григорий и отпрянул от девушки. – Я понял! Ты совсем не хочешь любить меня, потому что вернулся он! И я чувствую, пока он стоит между нами, твое сердце будет закрыто от меня!

– Наверное, тебе и правда лучше уехать, Гриша, – пролепетала девушка уже не в силах вынести еще и приступ ревности молодого человека. Она привыкла видеть в Грише близкого друга и брата, а никак не ревнивого возлюбленного, который словно предъявлял ей что-то.

Более Артемьев ничего не сказал, а бросив отчаянный взгляд на Славу, развернулся и почти бегом устремился к своему жеребцу. Уже через пару мгновений, он ускакал прочь, оставив девушку в печальных неприятных думах.

После стремительного отъезда Григория, Слава, тяжело вздыхая, спустилась к реке и укрылась вместе с лошадью под высокими берегами. Она присела на прохладный камень и долго сидела так, размышляя о своей жизни.

Признания Гриши вызвали в ее душе неистовую бурю. Она не могла любить его как суженого, и отчетливо это осознавала, так как всегда воспринимала молодого человека как своего брата. Но все же любовные признания теперь затронули ее сердце. Несчастно вздыхая, Слава думала о том, что не ответив на чувства Гриши, она лишилась своего единственного друга, который с детства был подле нее. И в этой печальной ситуации она винила фон Ремберга. Ведь как раз он, после своего полугодового отсутствия, неожиданно появившись, был виновен в ее размолвке с Гришей. Фон Ремберг совершенно не захотел понять, как все это время Артемьев поддерживал ее, помогал во всем и вообще скрашивал ее унылое существование в усадьбе. Напряженные думы о Кристиане вновь завладели ее сердцем и Слава, печально вздыхая, пыталась разобраться в своем теперешнем положении. Она не понимала, отчего вернувшись, фон Ремберг прямо преследовал ее своим обществом, когда как раньше, полгода назад почти не обращал на нее внимания и как будто отбывал в ее обществе положенные два часа в день.

Да, в глубине души она возможно и жаждала внимания Кристиана, но сейчас она боялась вновь довериться ему. Ибо помнила, как жестоко он обманул ее, посмеявшись над ее любовью. К тому же хитростью и обманом он вынудил ее подарить ему древний алмаз, и она, как глупая влюбленная дурочка, забылась. Сейчас камень был потерян… Еще зимой Слава наняла людей, которые пытались выяснить, кому мог продать камень фон Ремберг. Но узнать ничего не удалось. У нее оставалась лишь одна надежда – дождаться возвращения Рудольфа, который мог указать ростовщика, которому фон Ремберг продал камень.

Чем дольше девушка размышляла над всей ситуацией, тем настойчивее в ее голове становилась мысль возвратиться в поместье как можно позже, потому что встречаться вновь с мужем совершенно не хотелось. Он наверняка был зол на нее, если не сказать больше, ведь она посмела ослушаться его. Но было некое обстоятельство, которое нервной думой сидело в голове девушки. Сегодня были именины ее подруги Любаши.

Семен и Любаша Артемьевы вернулись в Петербург еще два месяца назад. После непродолжительной и не очень успешной службы в Париже, Семен был вынужден возвратиться на родину. Будучи уже довольно известным вельможей, Артемьев выхлопотал себе небольшую должность при дворе царя Петра Алексеевича, и нынче занимался устроением различных богоугодных заведений. Сегодня Артемьевы устраивали грандиозный прием в своем особняке, и еще неделю назад Любаша просила Славу приехать к ним в дом в пять часов пополудни, чтобы помочь принять многочисленных гостей. Но в эту пору, по вине этого невозможного фон Ремберга, Слава уныло сидела у реки в мужском костюме для верховой езды и совершенно не знала, как ей поступить. Она должна была немедленно возвращаться в усадьбу, чтобы переодеться и немного отдохнуть, а затем привести себя в порядок и около четырех часов отправиться в карете в сторону парадной части Петербурга, где находился особняк Артемьевых.

Отметив по солнцу, что полдень уже близок, Слава вновь взобралась на кобылу, решив возвращаться в поместье. Если бы она могла сразу же поехать в дом Семена, она бы так и сделала, но это было невозможно. Ибо в этот миг она была в дорожной пыли, с распустившейся косой и в мужском платье. И Слава не могла появиться так не только на приеме у Любаши, но даже в городе. Это крайне неприлично для женщины ее положения. Посему оставался единственный путь – возвратиться домой и попытаться незамеченной проникнуть в свою спальню. Затем быстро переодеться, и так же украдкой уехать из дому, чтобы успеть хотя бы к пяти часам прибыть в дом Семена.

Войдя в особняк, Слава опасливо осмотрелась вокруг. Слуги занимались обычными делами. Фон Ремберга не было видно. Почти бегом девушка, перепрыгивая через две ступеньки, поднялась на второй этаж и вихрем пронеслась по коридору. Достигнув двери своей спальни, она проворно влетела в комнату, закрыла за собой дверь и повернула ключ в замке. Устало прислонившись к двери, она убрала распущенные волосы с лица и облегченно выдохнула.

Медленно подойдя к зеркалу, Слава взяла в руку расческу, намереваясь расчесать спутанные локоны. Волосы, собранные утром в косу-корону на голове, от резвой скачки лежали свободными прядями на ее плечах. Она невольно обратила свой взор на зеркало, размышляя, какое платье надеть на сегодняшний прием к Любаше. Ее рука с мягкой щеткой прошлась знакомым движением по волосам и она устало вздохнула, глядя на свое отражение в зеркале.

– Придется вновь что-то делать с волосами, – произнесла она сама себе.

И вдруг девушка замерла. За спиной в зеркале она увидела силуэт, который заставил девушку похолодеть.

– Вижу, сударыня, вы чудесно покатались, – раздался за спиной грубый баритон фон Ремберга.

Выронив расческу из рук, Слава резко развернулась и оперлась бедрами о туалетный столик. Испуг вмиг завладел девушкой и она напряглась. Кристиан стоял около ее кровати в нескольких шагах от нее. Его мрачное лицо не предвещало ничего хорошего. Она не понимала отчего не заметила мужа, когда вошла в спальню, но теперь он был до того реален, что она невольно задрожала от неприятного озноба.

– Как вы здесь оказались? – еле выдохнула Слава, сильнее вжавшись руками и ягодицами в столешницу.

– Разве вы забыли, что это мой дом? И я могу находиться где угодно и когда угодно, – произнес глухо, сделав шаг к ней.

Голос его был на удивление спокойным и приглушенным, но Слава сразу же определила по его испепеляющему взору и бледному лицу, как он взбешен.

Кристиан вновь несколько раз прошелся взглядом по ее соблазнительной фигурке и распущенным волосам. Эти разбросанные по плечам золотистые пряди невероятно прелестно обрамляли ее нежное лицо. Воображение фон Ремберга тут же нарисовало Славу героиней некой сказки про русалку или лесную нимфу, невозможно прекрасную и страстно непокорную. В следующий миг молодой человек отчетливо ощутил, как яростная злость в его существе сменяется неистовым вожделением к этой юной чаровнице, находящейся от него всего в трех шагах, манящий сладкий аромат которой он ощущал в сию минуту.

– Вы сами отдадите мне этот наряд? – глухо выдохнул он, не в силах отвести пронзительного взора от изящных округлых совершенных линий ее бедер.

– Нет…

Слава отрицательно замотала головой. И фон Ремберг дотоле напряженный облегченно выдохнул. Как же он хотел получить от нее отрицательный ответ. Он надеялся на него и ставил на ее упорство. И теперь он был благодарен Славе за то, что она позволила ему прикоснуться к себе.

– Тогда мне придется забрать его силой… – произнес он хриплым голосом.

Его глаза дико загорелись темным пламенем и он, быстро преодолев расстояние до девушки, приблизился к ней вплотную. Прежде чем Слава успела что-либо осознать, фон Ремберг схватил ее в капкан своих рук и дернул ворот ее камзола. Девушка вскрикнула и попыталась вырваться из железных объятий, но Кристиан стремительными движениями стащил с нее камзол. Через несколько мгновений, он яростными рывками разорвал ее батистовую рубашку, полностью обнажив грудь и руки девушки. Взору молодого человека открылось прелестное зрелище: тонкая прозрачная рубашка на тонких бретельках, почти полностью обнажающая полные прелестные полушария грудей девушки. От великолепной картины, которая предстала перед его глазами, Кристиан замер и почувствовал, что весь яростный запал, все наказания, которые он придумал для нее в своей голове, мгновенно испарились. В его существе в этот миг осталось лишь одно чувство – восхищение ее прелестями.